В свой очередной тур по Украине екатеринбургская «Сансара» привезла новый мини-альбом «Боуи». Киев для уральских групп остается важнейшей концертной локацией вместе с Москвой, Санкт-Петербургом и, естественно, Екатеринбургом. Во время визита «Сансары» в украинскую столицу нам удалось пообщаться автором музыки и слов группы, а также ее вокалистом Александром Гагариным о Сиде Барретте, Свердловском рок-клубе, путешествии в Камбоджу и алко-фанке.

Автор большей части музыки «Сансары» ты?

Да музыку все вместе делают. Вот, например, альбомы «Игла» и «Боуи» сделал целиком Феликс Бондарев. Мы с ним играли полтора года, но у него есть свой проект. После фестиваля «Нашествие» он сказал, что ему нужен отпуск. Я сказал: «Ок. У нас все равно концерты запланированы, я их не отменю». Мы нашли другого человека. Через пару дней Феликс «переобулся», сказал: «Нет-нет! Я возвращаюсь!», но тут уже я не мог.

Песни мои, да. То есть какая-то мелодия, я могу сыграть ее на гитаре, на кухне. Но аранжировка – это совсем другое, ею все занимаются. Последние полтора года этим занимался Феликс, а сейчас мы ее делаем этим составом.

Много ли твоих решений в группе как фронтмена и лидера?

Можно же по-разному предлагать волевые решения. В целом я придерживаюсь какой-то линии, но я стараюсь никогда не транслировать это в форме диктата. Потому что это скучно.

В песне «Челка», как мне показалось, много от Сида Барретта и британской психоделии. Много ли у «Сансары» оттуда, и как это уживается с русскими традициями?

Нормально уживается. Я достаточно трогательно отношусь к песне, не к музыке, а именно к песне. Не то чтобы я ратую за чистоту русского языка, я просто люблю стихи. А Феликс был отлично эрудирован музыкально. Я тоже знаю, кто такой Сид Барретт, но я не смогу сделать какую-то стилизацию. Он вполне легко это сделает. Сделав «Любящие глаза», мы собрали песни, на которые она похожа. Там у нас был Джордж Харрисон — My Sweet Lord, The Dandy Warhols, The XX, «Моральный кодекс» и Brainstorm. На самом деле я достаточно просто отношусь к таким заимствованиям, потому что это все равно не похоже, скорее что-то навевает. Меня это устраивает, в этом есть определенная энергетика и мы играем тоже, что делали какие-то люди.

У группы из Екатеринбурга обязательно будет огромный background, связь с традицией. Она ощущается?

Она ощущается как некая преемственность с андеграундом. Не тогда, когда это стало всероссийским явлением как Свердловский рок-клуб, а когда это все начиналось, когда все варились сами в себе, притаскивали какие-то новые пластинки, собирались на кухне. Тогда это были не только музыканты. Это были архитекторы, начинающие студенты, актеры, журналисты и музыканты. Они создавали сами себя, общаясь в этой тусовке.

Сейчас в Екатеринбурге происходит то же самое – нет деления на «своих-чужих», нет ощущения, что мы играем вот такую музыку и мы «правильные». Все встречаются, по сути, в одном баре и ситуация похожа на ту, которая была в Свердловском рок-клубе, только более лайтово, потому что многое доступно. В этом смысле я вижу связь, принципа приготовления этой пищи, того как это происходит, а не итога. По итогу все у всех все будет разное. Начинают все одинаково, а заканчивают по-разному.

Но ведь все равно это можно выделить как одно явление?

Да, оно дает одну историю, одну музыкальную волну, но появляется другая. Притом, что сейчас не чувствуется – это «дядьки», это «не дядьки». Вот сейчас есть такая идея. Миша Симаков из «Апрельского марша» предложил сделать трибьют: люди из волны «уральского рока», — «Агата Кристи», Бутусов, Настя, «Апрельский марш», — поют песни молодых представителей – «Курары», «Сансары» и выбирают сами песни, а мы берем их старые песни.

Это будет альбом?

Проект – альбом и фестиваль. Все вместе. Это будет локальная история для бывшего Свердловска, но в тоже время она и не локальная. Я уже выбрал песню.

Какую?

«Я хочу быть с тобой». Просто, но я думаю, что это самое сложное – когда просто.

Откуда в вашей музыке танцевальные ритмы?

Так я лет пять работал арт-директором в ночном клубе. Не в таком, где играет хаус, или техно, там была и живая музыка. Я пытался понять, какую музыку мы все слушаем — это алко-фанк, алко-диско, обязательно приставка алко. Демократичный, андеграундный бар с молодежью, куда под утро все равно приезжают люди из больших гламурных клубов, потому что им интересно, потому что там живо. Естественно, я люблю прямую бочку, мне нравится группа The Whitest Boy Alive, мне нравится, когда живые музыканты играют электронную музыку.

Вот у тебя есть какой-то концепт песни, набросок мелодии под гитару. Как из него получается песня?

Я ленивый. Могу написать первое четверостишье, название, гармонию. Я понимаю, что песня уже получится, так или иначе. Все там уже есть, она уже появилась, и мне лень ее дописывать, я быстро перегораю – и потом уже реально происходит работа, я как-то ее конструирую, но очень редко бывает так, что ты садишься и пишешь ее от начала и до конца.

То есть это фрагменты, которые приходят в разное время?

Чаще всего да, но было и такое, когда сразу.

Музыка «Сансары» производит впечатление концептуальной. Есть общая концепция в альбомах?

Ты же понимаешь, что исходя из всего вышесказанного, я не могу ни о какой концепции объявить однозначно. Потому что каждый может определить ее сам. Если мы говорим про сет-лист альбома, то я долго думаю о том, как песни будут стоять. Это какая-то архитектура. Я думаю, как будет слушаться одна песня за другой. Еще мы думаем про обложки. Для меня картинки очень важны, я вообще воспринимаю песни как картинки. Может потому что я рисовал, когда учился в художественной школе. Я визуал. Возьмем «Челку». По сути, это картина, нарисованная в разных стилях – углем, пастелью, акрилом, маслом, акварелью. Еще можно кусок газеты прикрепить на холст. Для меня музыка выглядит вот так, она визуальна, поэтому, может быть, такие коллажи и появляются.

Расскажи о сотрудничестве с Ильей Лагутенко.

Он прислал респект по поводу альбома «69» и написал: «Спасибо. Все не зря, вроде как, в русской музыке. Порадовали». Мы стали переписываться, но раз в три месяца. Не напрягая никого. Когда я был в Камбодже, жил там какое-то время, он советовал мне, куда сходить. Потом был еще один альбом, мы спели «Челку», что-то еще происходило, потом сделали трибьют. Его «Афиша» делала. Я подошел очень изобретательно – взял песню «Непокой» и песню «Эхом гонга». Из «Эхом гонга» взял припев, а из «Непокоя» – куплет и объединил их, получился «Непокой эхом гонга». Мы сделали пять версий песни, причем задействовали электронщиков, которые делали ремиксы, то есть это был наш полноценный релиз.

Александр Гагарин отвлекается, чтобы ответить на звонок «Бубы» из «Смысловых галлюцинаций». Положив трубку, Саша рассказывает о совместных проектах.

«Смысловые галлюцинации» придумали «Медиа-Лабораторию S.G.T.R.K.». Это такой культурный альянс, в котором люди сидят и с утра до вечера работают. У нас со «Смысловыми галлюцинациями» один директор, мы хотим какие-то заметные явления в городе объединить в кластер, куда войдут рекламщики, музыкальная студия, фестивали и так далее. Раньше это назвали бы «продюсерский центр».

Расскажи о своем путешествии в Камбоджу.

Люблю Юго-восточную Азию. Мне так комфортно. Это один регион — Лаос, Бирма, Камбоджа, Мьянма и Тайланд. В Тайланде, конечно, почище. Это буддистские страны. Есть мусульманские страны, но там мне некомфортно по ряду причин. Мусульмане – это самая молодая религия и самая борзая во всех отношениях. Это все очень логично и понятно – кто моложе, тот и активнее.

Беседовал Антон Короид, специально для MUSECUBE