Встреча с пианистом Федором Абаза (1991 г. р.) состоялась после его сольного дебюта в Малом зале филармонии им. Д. Д. Шостаковича. Выпускник санкт-петербургской Консерватории класса Петра Лаула, лауреат международных конкурсов и потомок древнего дворянского рода рассказал о представителях своей семьи и их вкладе в музыкальный мир, о важности расстановки приоритетов в жизни, и о том, как развить слуховую память и научиться разбираться в музыке.

— Федор, вы отыграли 2 июня очень сложный концерт, в программу которого входили прелюдии Шопена и соната Листа. Но изначально во втором отделении программы были заявлены этюды-картины Рахманинова. Почему произошла замена? По какому принципу подбирали композиции?

— У меня был перенос концерта, появилось время подумать о программе, посоветоваться с педагогами, профессорами. Это было не только мое решение. Другие люди из музыкального мира говорили, что программа получилась бы очень тяжелой из-за большого количества маленьких пьес: в первом отделении было бы 24 прелюдии, а во втором – 9 этюдов. И такой концерт был бы сложен для восприятия. Поэтому решили заменить на одно масштабное произведение из имеющегося репертуара: выбор пал на Листа. Оба композитора жили в одно время, у них схож музыкальный язык.
24 прелюдии Шопена – это очень разнообразный, один из лучших фортепианных циклов. Шопен смог создать 24 совершенно разных миниатюры, которые, тем не менее, слушаются, как единое большое целое. Мне всегда очень хотелось их сыграть. А играть Шопена на своем дебюте – это здорово! Лист хорошо сочетался с этими прелюдиями.

— Что вы вкладывали в эти произведения, когда исполняли их во время дебютного концерта? Вы очень долго настраивались, прежде чем вступить. Входили в какое-то определенное состояние, режим?

— Вы сейчас имеете в виду второе отделение? Это известный прием. Рихтер рассказывал, как его учили: что когда играешь сонату Листа, то нужно выйти на сцену, сесть, положить руки и досчитать до 30. И только после этого должна прозвучать первая соль. Тогда она произведет должное впечатление. И это действительно имеет большое значение, потому что за это время зал начинает не понимать, что происходит, затихает. И эта соль в абсолютной тишине звучит очень естественно, как некая судьбоносная нота, из каких-то глубин сознания. Обычно я не сижу над инструментом, а начинаю с ходу играть.

Что я лично вкладывал… Много чего! Себя, все, что имею, что есть за душой. Концерт — это всегда большой этап подготовки. Но, когда ты выходишь на сцену, то помимо работы, которую ты сделал, важно и то, что ты из себя представляешь. Я не могу сказать, что из себя представляю, интересно ли меня слушать? Мне самому интересно играть. Насколько это получается убедительно, не знаю.

— Убедительно! И весьма мрачно, атмосферно. Особенно в отношении Листа: возникали образы готических соборов, моря во время шторма.
Немного отвлечемся от музыки. Ваш род очень древний, дворянский. Поведайте немного нашим читателям о нем.

— Я всегда вспоминаю интересную историю про свою прапрабабушку, которая была очень известной певицей в конце 19 века. Она была близка ко двору, много делала для музыкального мира России. Вместе с А. Г. Рубинштейном организовывала консерваторию: тогда это еще были музыкальные классы. Она заведовала всеми деньгами, казной классов, стояла у самых истоков питерской консерватории. И у нее был свой музыкальный салон в доме 23 по Фонтанке, где собирались очень многие известные музыканты, люди искусства. Потом дом этот семья потеряла, разумеется. И из него у нас остался только один буфет. Из самого дома делают гостиницу. Интересно то, что мой прадед пытался поступить в консерваторию, и его не взяли по соображениям происхождения.

— Белая кость?

— Да, да. Голубая кровь, белая кость. Интересно получается, что его бабушка консерваторию создавала, а внука не взяли учиться в нее.

Семья наша действительно давно в Петербурге. Были среди моих предков достаточно значительные фигуры: министр финансов, контр-адмирал. Сейчас из потомков только мы носим эту фамилию. И я очень рад, что удается вернуться в музыкальное русло. Потому что обидно, что большие наработки еще 120 летней давности исчезли, и сейчас приходится делать все с нуля. Если бы вы меня спросили, горжусь ли я, что у меня есть история, да, я горжусь. Я очень люблю историю своей семьи и испытываю большую благодарность моим бабушкам, которые, не имея никакой информации, под запретом, по крупицам долгие годы что-то собирали. И, благодаря им, мы что-то знаем о своем роде, у нас есть документы, фотографии; построили генеалогическое древо, выпустили книгу. Если бы не они, я бы ничего не смог вам рассказать.

— В одном из интервью вы сказали, что музыка вошла в вашу жизнь, когда вы были в утробе матери. И в 3,5 года вы сели за фортепиано. То есть, это был неосознанный выбор? Родители все решили за вас.

— Я знаю только байки всякие про Моцарта, как он в три года жаждал заниматься. Но я думаю, это неправда. На мой взгляд, в три года мы не в состоянии делать осознанный выбор, его за нас делают родители. И они не только делают выбор, но и берут на себя ответственность. Мои родители пытались развить меня всесторонне: они хотели увидеть, что мне нравится. Я до 10 лет занимался всем: плаваньем, рисованием, скульптурой; мы ходили в Эрмитаж. Я учился в классической гимназии, где была возможность преуспеть в любой сфере. Выбор был сделан совсем недавно, когда я поступил в консерваторию. До этого я старался тянуть все, пытаясь понять, способен ли я заниматься только музыкой. Теперь я могу сказать, что только музыкой я и могу заниматься. Хотя и говорят иногда, что у нас такая ужасная профессия, что невозможно устроиться, мы вынуждены работать на десяти работах и т. д. Но мне это интересно. В том числе, моя работа в институте культуры концертмейстером на кафедре дирижирования. Да, конечно этих денег не будет хватать, чтобы приобрести себе яхту. Но на хлеб хватит. Я не жалуюсь. Можно и жить, и заниматься, что-то пытаться сделать интересное.
У меня есть знакомые, которые столько всего разного делают в музыкальной сфере. И каждый из них получает удовольствие. Мне кажется, что музыка – это большой мешок с удовольствием и для людей, которые ее слушают, и для тех, кто ей занимается.

— Вы не думали продолжить традицию одной из своих прабабушек и организовать литературно-музыкальный салон?

— Да. Вообще, вы сейчас говорите об этом, а я об этом думаю последний месяц. Сейчас я не могу пока это сделать: у меня нет должного веса в среде музыкальной. Даже не веса. Необходима готовность этим заняться: найти где, как, в каком формате, с кем. Конечно, я бы возрождал это так, как было тогда, в те времена. Мне это было бы интересно. Но не уверен, что в ближайшее время получится это сделать.

— Вы активно гастролируете, даете концерты не только в России, но и за пределами страны.

— Не могу сказать, что так же активно, как Денис Мацуев, но да, бывает. (Улыбается).

— И какие цели вы перед собой ставите, чего желаете достичь, преодолеть?

— Я человек плохо организованный. В музыкальной сфере, если цели касаются развития, то это музыкальные конкурсы, этапы, к которым я готовлюсь. Я стараюсь делать то, что могу, научиться всему. В этом плане у меня нет этапного развития. Я постоянно развиваюсь. А этапы карьерного роста – это конкурсы. Потому что нужно либо очень много денег иметь, либо выигрывать конкурсы. Сейчас в музыкальном мире иного почти не бывает. Это такой же мир, как вокруг. Часто это бизнес. Пока я не нахожусь в этом бизнесе, не делаю денег. Поэтому я занимаюсь искусством. Боюсь, что если в будущем придется играть много концертов, что я могу потерять истинные цели. Мне бы не хотелось этого. Я смотрю, как многие теряют их, когда начинают играть много.

— Станок, конвейер?

— Да! Вышел, отработал, ушел.

— И, тем не менее, вы еще успеваете заниматься семье. И, несмотря на юный возраст, у вас есть уже сын. Как удается совмещать все?

— Все зависит от отношения. Быт он есть и в музыке, каждый день надо заниматься. Но, пожалуй, что для меня семья – это самое главное в жизни. И музыка для меня тоже очень важна. Но если бы мне приставили дуло пистолета ко лбу и сказали выбирать – музыка или семья, я бы выбрал семью, конечно. Я бы не смог выбрать музыку. Поэтому важны приоритеты. Когда нужно быть ближе к семье – я с семьей, когда нужно напрячься перед выступлением — я в музыке. А больше у меня ничего нет. В музыкальной среде я не нахожусь.

— То есть, вы держитесь обособленно?

— Да. И занимаюсь. И хожу на работу еще.

— Ваш сын продолжит традицию рода?

— Я думаю, что он вправе сам делать выбор. Но, тем не менее, не считаю, что если мы сами музыканты и знаем, как это сложно, то он не вправе быть музыкантом. Чему еще я лучше всего могу его научить? Поэтому не учить музыке я не могу.

— Он себя проявляет?

— Он играет немного. Знает, где ноты до, ре, ми. Любит залезать и играть на инструменте. У нас один рояль и три пианино дома – так получилось.

— Ваше знакомство с супругой также связано с музыкой.

— Да, так и есть. Мы познакомились на вступительных экзаменах в консерваторию. И через два года поженились.

— Наверное, у вас полное взаимопонимание, поскольку вы из одной сферы?

— Это очень хорошо, когда человек понимает то, чем ты занимаешься. Может тебя послушать, подсказать, помочь. В принципе понимает, что ты делаешь. Нам легко и хорошо вместе. Мы понимаем друг друга во всех планах.

— Говорят, для счастья в отношениях люди должны смотреть в одну сторону, а не друг на друга.

— Это так. Хотя иногда не вредно и друг на друга посмотреть. Люди часто об этом забывают.

— Сейчас много молодых композиторов и музыкантов. Подскажите, как понять не разбирающемуся в музыке человеку, что стоит слушать, на какие концерты ходить? Как отличить качественную музыку от суррогата?

— Слуховой опыт. И общая культурная эрудиция. Невозможно разбираться в классической музыке, не прослушав перед этим множество часов этой классики. Это опыт. Нужно много слушать. Так вырабатывается слуховая память. Человек начинает отличать плохое от хорошего. Без культурной базы человек либо ничего не будет понимать, либо будет получать удовольствие от громких быстрых мест, что на самом деле не является настоящим прослушиванием классической музыки. На само деле, классическая музыка – это элитарное искусство, требующее внимания. Что касается другой музыки, то я плохо разбираюсь в ней. Но, думаю, что отличить можно после того, как ты ее услышал. Пока не услышишь, не поймешь. Чем больше слушаешь музыки в определенном стиле, тем более начинаешь понимать ее.

— От какой музыки вы получаете удовольствие?

— Последнее время только от классической. Не остается времени слушать ничего другого. У нас есть близкий друг – Глеб Колядин, у которого своя группа. Вот его мы слушаем. Группа называется Iamthemorning.

— Федор, последний вопрос. Вы вышли на сцену в костюме, напоминающем одежду католического священника. Это первое, что бросилось в глаза на концерте. Это связано с вашим восприятием стиля, себя?

— (Смеется) Это просто у меня новый костюм, френч. Он удобен тем, что его не нужно расстегивать, и он не сковывает движения. Это мне родители подарили на день рождение, к концерту. Вот я сыграл в новом костюме, очень удобно, я его не чувствую. Так и должно быть.

Беседовала Алена Шубина-Лис, специально для Musecube
Фотографии из личного архива музыканта.