Игорь Лазарев: «Ты думаешь, ты песню спел и всё?»

ilazarev

Слушаешь Игоря Лазарева – и не понимаешь, что это за магия. Ощущение, как будто в +25 качаешься в гамаке, натянутом между деревьев на обрыве у моря, как будто гуляешь летом по городскому скверу, как будто укутываешься в плед, вернувшись домой с мороза…

Мы встретились с артистом летним днем в кафе в центре Москвы и поговорили о том, что тревожит творческую душу, дарит вдохновение и неуклонно держит на тропе музыки в течение всей жизни, несмотря ни на что.

Сейчас лето – время путешествий. Я знаю, что ты недавно был в Грузии. Поделись впечатлениями. 1

Грузия – это круто. Во-первых, они все очень музыкальные ребята. И это видно по ним. Они могут даже ничего не напевать, например, но по ним всё равно это видно. Во-вторых, всегда полезно пообщаться с людьми другой культуры. Хоть мы и жили в одном государстве столько лет, все равно особенности сохранились. Для них нормально подойти к чужому человеку, который идет с ребенком, и начать с ребенком играть, гладить по голове, целовать, за щечку теребить. У нас в Москве скажут: «Мужчина, уйдите от ребенка! Что такое?», а там это абсолютно естественно происходит. То есть ты знаешь, что человек подошел, потому что у него твой ребенок вызвал положительные эмоции. Он ими хочет с ним и с тобой поделиться. И такое непосредственное общение – это круто. Грузины невероятно чадолюбивые ребята – и это меня очень порадовало.

Как дети на такое реагируют?

Дети – отлично. Дети же не знают, что они москвичи и что к ним на хромой кобыле не подъедешь (смеется).

Когда ты куда-то ездишь, это становится почвой для написания песен?

Да. Я написал песню «Лето», она есть на альбоме. Тут дело вот в чем: все средиземноморские регионы, начиная от Черного моря и заканчивая, например, Адриатическим, друг на друга в чем-то похожи. Такой же климат, такая же природа. Как правило, рядом обязательно есть горы, растительность – выжженная, редко бывает зеленая; там цикады, там очень похожие природные условия. И человек свои хозяйственные постройки, свои крепости приспосабливает к этому как-то похоже. И поэтому у меня все места, в которых я там был, слились в какое-то одно – и про это место я написал собирательную песню.

Про Грузию не пишешь?

Грузия – это была скорее такая передышка, а писать надо… С одной стороны, можно и про передышку, но мне сейчас интереснее говорить про то, как вообще жизнь проходит. Потому что жизнь изменилась, и надо попробовать написать про это так, чтобы это было и убедительно, и чтобы это было полезно не только мне.

Буду очень ждать. Знаю, что вы сейчас пишете альбом. Что это будет за работа?

Предыдущий альбом «Просто смотри» — это скорее моя сольная пластинка, которая записана мной и людьми, которые мне помогали: аранжировщиком Олегом Маркеловым и приглашёнными музыкантами. Это такой классический project style: у тебя есть мысль в голове, и ты приглашаешь людей, чтобы эту мысль осуществить.

А альбом, который готовится сейчас – это уже альбом группы. Это, по сути дела, фотография того состояния, в котором находится группа на данный момент. Совсем другая история. И я надеюсь, что она будет в каком-то смысле интереснее. Тот альбом мне тоже, безусловно, очень дорог, но новый сейчас дороже и просто потому что он происходит сейчас, а не является пройденным этапом, и потому что это все-таки плод жизнедеятельности организма под названием «группа МимоНот», которая больше, чем Игорь Лазарев и приглашенные люди. Околоджазовая музыка сама себя никогда не повторяет, и ты никогда не знаешь, что там будет в следующем такте. Поэтому я даже не знаю, что мы там поназаписывали. Я сейчас параллельно занят монтажом этого всего, и там много всяких открытий чудных, притом, что это на репетициях игралось миллион раз. На альбоме будут многие известные и всего парочка новых песен, но это будет так, как в записи это еще не было.

2
Фото Алексея Зверковича

То есть в новом альбоме будут некоторые песни, которые были на предыдущем альбоме?

Да, некоторые будут. Но это будет совсем по-другому. То есть это будет не так, что мы сейчас пишем такую-то песню, так-то ее играем – и все: главное, чтобы она вообще была записана. А скорее так: есть у нас группа – и в этой песне она проявляет себя вот таким образом. Группа здесь является главным действующим лицом. А на альбоме «Просто смотри» Игорь Лазарев является главным действующим лицом и его творения. А тут нет, тут речь о коллективе и о том, чего можно добиться, если долго репетировать.

mimonot
Автор логотипа – Максим Шестаков

А есть уже название альбома?

Я пока не знаю. Вообще у нас есть логотип группы, и если на него внимательно посмотреть, то станет очевидно, что он родом из 70-х. Это такая ретро-история. Я вообще люблю старую музыку, но дело не в этом, а в том, что раз у нас такой логотип, то можно было бы назвать альбом названием группы, как это сделала, например, группа Led Zeppelin. Тогда часто первый альбом назывался, как группа. Вообще в то время это было принято. Я думаю, что раз мы претендуем на некую преемственность – и музыкальную, и идеологическую – так можно довести это дело до логического завершения.

Недавно один человек сказал мне, что найти музыканта в группу – это как поймать одну FM-волну. То есть это настолько тонко, настолько маленький диапазон должен быть с людьми, что это даже сложно представить. Как у тебя с этим складывается?

Фото Натальи Москалевой
Фото Натальи Москалевой

Мне в каком-то смысле повезло, потому что сложнее всего найти барабанщика. Эти люди – штучный товар. Мы с нашим барабанщиком Кириллом дружим с 99-ого года и играем вместе все это время – уже, наверное, больше, чем полжизни. Мы с ним даже решили, что мы наших детей будем учить играть либо на барабанах, либо на бас-гитаре, потому что такое ощущение, что все остальные музыканты — по крайней мере, гитаристы, размножаются делением или почкованием (смеемся). А для того чтобы в природе возник барабанщик или басист, нужно постараться. Это культурное растение, за ним нужно ухаживать. Такая у меня возникла аналогия.

А остальные музыканты нашлись по сарафанному радио в колледже импровизационной музыки, в котором все мы учились. Так получилось понятно почему: в колледже учат разговаривать на определенном музыкальном языке. Не обязательно мы будем говорить на этом языке со сцены, но по крайней мере мы сможем разговаривать на нем друг с другом. И это уже означает, что есть некое взаимопонимание. Это дорогого стоит. Я, кстати, вообще крайне счастлив, что у нас собралась такая классная команда – без каждого из них не было бы ни группы, ни альбома, который мы тут обсуждали.

Вернемся к языку. Мне сейчас было бы сложно взаимодействовать с человеком, который всю жизнь играл heavy metal. Я сам heavy metal в детстве пытался играть, но сейчас не смог бы. Может быть, он отличный музыкант, но я не смог бы объяснить на понятном ему языке, что я от него хочу. А он не смог бы мне объяснить, почему я должен куда-нибудь пойти после этого – так, чтобы я понял и действительно пошел.

Я вижу, что ты придаешь большое значение музыкальному образованию. А как ты считаешь, какую роль играет образование в судьбе музыканта?

Это зависит от человека. У Пола Маккартни нет музыкального образования, но его произведения изучают в музыкальных учреждениях. Есть такие люди, которым музыкальное образование в общем-то и не нужно. С другой стороны, если человек обладает определенной долей скромности и самокритичности, а еще и пониманием того, что он из себя представляет и что ему дано, то ему не повредит образование. Он не потеряет свою какую-то фишку, которая у него есть вне зависимости от образования, а образование ему поможет это огранить, привести в порядок и сэкономить время на разворотах из тупиков.

Я, например, когда учился писать песни, кучу времени потратил на то, что первое время подбирал гармонии к тем мелодиям, которые у меня в голове возникали. Я думал: здесь нужна какая-то гармония в джазовом духе – и полдня ее искал. А сейчас я просто знаю, что здесь должна быть вот такая гармония, потому что эта нота ее требует. Более того, изначальная идея эту гармонию и предполагала. Это упрощает жизнь и взаимодействие с музыкантами. Это позволяет сэкономить время, потому что ты знаешь, из чего музыка состоит, что в ней важно, что менее важно, чем стоит заниматься долго, чем не стоит. До какого-то момента я мог это делать сам, по наитию, а потом понял, что пора идти учиться, хватит быть недоучкой. Раз уж впрягся, надо соответствовать.

4
Фото Насти Жук

А какое влияние на творчество и жизнь оказало появление ребенка помимо большей занятости?

Пока я не понял, если честно. Многие молодые родители скажут, что первый год после рождения ребенка – как в тумане. Я приблизительно в таком же положении нахожусь. У меня очень много впечатлений и эмоций, с этим связанных, просто какое-то невероятное количество – но они идут таким потоком, что я даже не успеваю их обрабатывать в голове. Они, видимо, где-то откладываются, и надеюсь, когда я чуть-чуть привыкну к своему новому состоянию, я их просуммирую и что-нибудь напишу исходя из этого. А пока рождение ребенка сказалось на том, что свободное время стало гораздо ценнее и расходовать его приходится гораздо эффективнее, что тоже неплохо само по себе.

На чьи ты ходишь концерты?

Когда еще не было ребенка, я ходил на все концерты, до которых только мог дотянуться. Одно время я бывал в Крокус Сити Холле, наверное, раз в две недели, даже на группах второго эшелона. Может, кто-то обидится, но, скажем, нынешний состав группы Smokie не назовешь звездами, потому что оттуда ушел Крис Норман, который и был там в свое время главной звездой, и потому что пик популярности и творческой активности этой группы давно позади. Тем не менее, я на такие концерты тоже старался ходить, потому что это все те люди, которые прошли огромные музыкальную и жизненную школы. Наблюдая за ними и обладая музыкальным образованием сам, ты можешь понимать, что они делают на сцене, что именно происходит в данный момент, как они это делают и нельзя ли что-то по-быстренькому у них украсть. Потому что для каких-то вещей, которые демонстрируют музыканты-фирмачи, нужно всю жизнь учиться, а какие-то можно просто украсть, сразу. Чем я и занимался (смеется).

В общем, я ходил на очень многие концерты. На Стинге и на Поле Маккартни был почти столько раз, сколько раз они приезжали.

А из русских групп?

На «Аквариуме» был не один раз. Очень долго ходил почти на каждый концерт группы Инны Желанной. Я никогда не пытался писать и играть в этом стиле, но музыка вся едина на самом деле. То, что в других стилях работает, может работать и у тебя. Сначала я ходил почти на каждый концерт просто как фанат, а потом уже как человек, который пришел за опытом.

Группа «Несчастный случай» еще очень большое влияние на меня оказала. Когда происходило мое творческое становление, я понял, что если в песне хорошие стихи, это не значит, что она должна быть сыграна на трех аккордах. Очень многие думают, что хороший текст – насыщенный, полноценный, полновесный – настолько сам по себе мощен, что музыку лучше делать попроще, иначе она будет тексту мешать, она будет с ним толкаться. Но вот группа «Несчастный случай», на мой взгляд, свидетельствует об обратном. Это то, чему я у них учился. Я не знаю, насколько получилось, но я по крайней мере старался.

Ты говоришь о своем творческом пути и становлении. А как ты ощущал и ощущаешь себя в музыке в разные периоды жизни?

В юности тебя несет какая-то волна. То есть, ты растрачиваешь багаж, который тебе дан от природы: талант, может быть, какие-то способности, может быть, память хорошая, еще что-то. А потом, постепенно, начинает быть нужно выгребать самому. Этот изначальный запас прухи, который у тебя был, кончается. Это действительно так, это я на себе проверил. То есть ты начинаешь писать песни – и тебя 10 лет от этого прет, а потом они проходят – и нужно что-то делать. В этом смысле удобно смотреть на людей, которые тоже через это прошли. Почему многим нравится ранний Гребенщиков и не нравится поздний? Потому что поздний Гребенщиков – это уже не то дитя таланта, муз, поэзии, которое было в ленинградском рок-клубе. А это человек, который по сути заново научился писать песни, когда кончилась пруха. Я слушаю его: поздний Гребенщиков с ранним Гребенщиковым имеют довольно мало общего. Они, по-моему, даже не однофамильцы. Они по крайней мере не знакомы между собой (смеется). Это уже нечто в хорошем смысле искусственное. Это моя личная теория, я долго об этом думал и применял это на себя.

Что же делать, если песни не пишутся сами?

Надо их писать, надо ставить перед собой творческие задачи. Гребенщиков явно поставил перед собой творческую задачу в 90-х годах, что нужно после смерти Башлачева заполнить пустующую нишу русской словесности и русской поэтики в нашем рок-н-ролле, в нашем сонграйтерстве, сингерстве, в этом всем. Я все пытаюсь осознать мысль про 10 лет. Правда что ли для всех это работает? Не знаю, может быть, не для всех. Но в 15 лет ты думал, что тебе есть, что сказать миру, ты знал все. А сейчас я думаю: слушай, а я лучше помолчу. Надо через три сита просеять. Как Сократ (улыбается). Во-первых, самоцензура, а во-вторых, ты реально понимаешь свое место в мире. И оно оказывается не такое, какое ты его сам себе когда-то отвел. Это, конечно, опять же звучит немножко уныло, но трезвость – это хорошо.

Насчет говорить-не говорить. С одной стороны, зачем говорить то, в чем ты на 100% не уверен или не обдумал много-много раз. А с другой стороны, может быть, кому-то это нужно.

А может быть, кому-то это вредно. Я вот, например, очень много ошибочных решений принял в жизни из-за того, что был романтически настроенным юношей. Я думал: «О, вот в этой песне вот так поется – я так и буду жить». У меня не было отделения художественной реальности от реальности объективной. И, надо сказать, почему-то выхиливало, помогало, получалось. Я всегда везде успевал в последний вагон, но я все равно в него успевал. Но я думаю: может быть, если бы я не исходя из чужих песен строил свою жизнь, а исходя из чего-то другого, то, может быть, многих неправильных решений можно было бы избежать? И отсюда делаю вывод: не надо писать песни, которые приводят к неправильным решениям. Из своего нынешнего состояния я могу рассказать про свою жизнь, конечно. И о том, как не надо жить и каких решений не надо принимать, какие решения надо принимать раньше, но это будет менторство такое. Тоже не очень хорошо. Я попытался написать пару менторских песен, они в принципе получились неплохие, но я больше не чувствую себя вправе.

О каких ошибках ты говоришь?

Ошибки, какие у всех. Очень долго «порхал». С одной стороны, я принимал решения: «Все, я веду семейную жизнь, отвечаю за семью, все такое». С другой стороны, продолжал жить жизнью полу-студента, полу- свободного художника. Все это не идет на пользу отношениям в семье и не идет на пользу тебе, как личности. Когда ты манкируешь своими обязательствами, какими бы то ни было, это тебя расхолаживает. Во всех сферах. Даже если речь о музыке. Человек ответственный, человек собранный, человек, знающий, что ему нужно от жизни, и в творчестве более адекватен.

Есть стереотип о творчестве, что им занимаются люди, которые в облаках витают.

Возможно, это сами творцы такой имидж специально создают. Но на самом деле творчество – это такая же работа, как любая другая, и надо относиться к ней ответственно: каков будет ее результат? Потому что я могу написать 100 песен про политику – и мне хочется это сделать – высказать свои довольно мрачные взгляды. Я этого специально не делаю. Во-первых, это рассорит со мной половину моих друзей. Зачем я буду ссориться с этими людьми? Они хорошие люди, у них просто другие ценности. С другой стороны, это, возможно, привлечет ко мне других людей, которые будут говорить: «О, чувак, как ты их всех приложил!», а я вообще никого не хочу прикладывать и не хочу ассоциироваться с этим. То есть нужно быть ответственным.

Кстати, про 10 лет — я думаю, здесь ситуация такая же: есть в христианстве понятие об изначальной благодати. Это когда человек крестится в зрелом возрасте или просто приходит в веру. То есть такой эффект – я на себе его наблюдал – что года два после этого просто несет на крыльях. Если ты принял это решение осознанно, тебя прям прет от того, как здорово, как классно, что у тебя есть надежда, что жизнь имеет какой-то смысл, что в ней есть вполне очерченные цели, с которыми ты согласен. А потом это потихоньку, потихоньку кончается, эти крылья у тебя как бы отбирают и тебе говорят: «Чувак, а дальше сам, давай. Ты знаешь, какие цели, ты знаешь, куда идти, ты же говорил все это, все два года ты знал. Все, давай, твоя жизнь – вперед». И то же самое с творчеством. У тебя было 10 лет, ты наработал какую-то технику, какие-то приемы, ты понимаешь, что это возможно. Все, давай, делай. Мне кажется, что так оно и есть. Очень многие на самом деле из этого так и не вырываются. Я замечал два типа художников: те, которые все написали в юности, и после 30 как обрубило. Они что-то пишут, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что было, когда они были молоды, у них был экспериментаторский дух, какая-то наглость юношеская и так далее. А есть те, которые себя переламывают в какой-то момент и говорят: «Окей, мне больше никогда не будет 25 лет, и я больше никогда не буду смотреть на мир такими широко раскрытыми глазами подростка просто потому, что у меня есть всякие ссадины, царапины, шрамы и, в конце концов, просто жизненный опыт – позитивный даже, которого тогда не было. И теперь нужно исходить из этого, теперь нужно по-новому научиться жить, по-новому научиться писать».

Что заставляет людей заниматься этим дальше, если все это так сложно?

Для меня как для всякого книжного ребенка, похожего на многих, кто больше любил книжки, чем людей, общение, футбол во дворе… Когда ты вырастаешь, тебе нужно как-то социализовываться. Например, через музыку. Если у меня сейчас музыку отнять, я просто не смогу даже к человеку подойти и заговорить с ним о чем-то. Я не могу себя назвать душой компании ни в коем случае или балагуром.

При этом когда ты выходишь на сцену…

Да! Когда я выхожу на сцену, вопрос решен! Но что же делать, если не будет музыки… Сцена – это, конечно, наркотик. Я не знаю, наркотик в хорошем смысле или в плохом. Эти полтора часа, которые ты там стоишь, ты совершенно другой человек. Круто, если кто-то уйдет с твоего концерта в хорошем, приподнятом настроении, в позитивных эмоциях, даже о чем-то задумается (но это слишком самонадеянно). Я вот задумываюсь ровно два часа после даже хорошего произведения. Я когда «Братьев Карамазовых» прочитал, я думал: «Ну все, жизнь никогда не будет прежней! Все, я знаю, как надо». Но через месяц уже точно не было ни следа от этого. Я предпочитаю не обольщаться и думаю, что если человек проснется на следующий день, и у него будет приятное послевкусие, уже очень хорошо.

5
Фото Дмитрия Тверьяновича

А с другой стороны, ты же все эти полтора часа думал, что ты какой-то особенный, хороший, крутой и так далее. Даже если ты не думал, это означает, что ты мало того что нескромен, так ты еще внушаешь себе, что ты скромен. Степень твоей гордыни еще в 10 раз больше на самом деле.

Нескромен тем, что вышел на сцену?

Нескромен тем, что думаешь о себе всякую ерунду. Среди моих друзей есть люди, которые всерьез пришли к вере, и тоже были музыкантами. И они в итоге бросили сцену просто потому, что поняли: для них это не полезно. Это серьезный вопрос, хотя я сейчас говорю полушутя. Потому что это тебя незаслуженно приподнимает даже на эти полтора часа, которые ты там. В своих глазах приподнимает. Ты думаешь: «О как круто, как у меня получается, как все протащились. Я, наверное, молодец. Все меня любят, как здорово».

На самом деле не молодец?

Понимаешь…

Ты к тому, что этого мало, чтобы быть молодцом?

Да, этого мало. Как говорит моя жена: «Ты думаешь, ты песню спел и все? (Смеется). Чувак, извини». А у очень многих творческих людей очень долго есть иллюзия того, что песню можно спеть – и все. А надо еще как-то жизнь жить, вот ведь в чем дело. Творчество – это еще не вся жизнь. Видишь, я больше задаю вопросы, чем отвечаю. Для меня самого эти вопросы не решенные, поэтому о них интересно говорить.

Спасибо тебе за интересную беседу. В заключение нашего разговора расскажи, почему ты все-таки продолжаешь заниматься музыкой?

Видимо, тут ответ как у Толстого, который сказал в одном из писем: «можешь не писать – не пиши». То есть облегчи себе жизнь, зачем тебе это? Я так понял эту фразу.

Я вот без музыки свою жизнь не мыслю. Это очень важная и большая часть моей жизни – даже когда у меня совсем нет на нее времени, она все равно всегда со мной, она все равно в моей голове. Это что касается меня, моей эгоистичной составляющей ответа на твой вопрос. А если брать альтруистические мотивы, то вокруг российской сцены очень много надо сделать, чтобы она приблизилась не по содержанию, а по форме и уровню к сцене, например, английской. Не секрет, что музыкальная и инфраструктурная среда для музыкантов в европейских странах совсем другая. Это в том числе влияет на искусство в целом. А так как я искусство люблю совершенно бескорыстно, моя задача – внести свою небольшую лепту в то, чтобы вся эта музыкальная история – именно наша, именно русская, российская, московская – как-то продолжала жить, сохраняла свое самобытное лицо, но при этом по форме, по насыщенности и по профессионализму, по тому, что о ней можно говорить без стыда и оговорок, соответствовала какому-то зарубежному уровню. К сожалению, что касается музыки популярной или что касается музыки даже некоммерческой – и то, и другое нуждается в серьезном повышении уровня. Это все должно как-то вырасти. Понятно, что говорить о том, что я сам это сделаю – это будет очень самонадеянно, и так, конечно же, не будет, но если я чуть-чуть подтолкну, как та муха, которая пахала вместе с быком, то это будет уже круто.

Заглавное фото – Наталья Москалева

Беседовала Ирина Фомина, специально для MUSECUBE


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.