29 октября на лейбле «Геометрия» вышел альбом русской Тори Эймос, piano girl Марины Барешенковой «VOX ET AMICUS EIUS» — современные мотеты: синтез авторской песни и камерной музыки, рояль, цифровое пианино Kurzwei, тексты в стиле Серебряного века и высокий, «родниковый» голос. 1 декабря в 19-00 в Особняке купца Носова в Москве пройдёт презентация диска. А накануне Марина рассказала Musecube о своей любви к Средневековью и философии, о «дневниковости» новых песен и о том, что такое подлинный театр и современный мотет.

— Марина, альбом называется «VOX ET AMICUS EIUS» (Голос и его друг). Каков его главный месседж?

— В названии заложено множество смыслов. На поверхности: «Друг» — клавишный инструмент (живой рояль или цифровой синтезатор), а латынь – отсылка к «духу старинной музыки». Но также голос – это и душа, и её друг – далекий образ, к которому обращается моё внутреннее «Я», такой «единственный слушатель». И еще один смысл названия – непосредственно латынь: это отсылка к отвлеченному чистому искусству, далекому от человеческих страстей. Такой выход долгих страданий, жизненных перипетий из субъективного потока в поле искусства. А там уже действуют свои вневременные законы стремления к совершенству, и всё «человеческое» становится на путь служения этим высшим категориям бытия. Конечно, я не могу отступить от свойственной мне «дневниковости». И песни – это не сочинения, а скорее исповеди, где каждое слово, знаки препинания и паузы пропущены через сердце. В музыкальном и жанровом плане этот альбом очень разнообразен и требует внимательного вдумчивого слушания, там как у Достоевского: всё очень плотно и на месте, ничего лишнего и ничего проходного, ни ноты не выбросишь… Это плоды моих музыкальных изысканий, о которых мне самой интересно услышать мнение от профессионалов и музыковедов, критиков.

— В релизе сказано, что композиции – это современные мотеты. Что такое современный мотет? Что в нем осталось от жанра камерной средневековой музыки? Изначально мотет ведь был жанром для образованной публики и представлял собой многоголосие для исполнения духовных стихов.

— Когда-то очень давно один мой друг музыкант, услышав мои песни, сказал, что это похоже на мотеты… Я ему поверила. Ибо по природе очень тяготею к средневековой музыке. Конечно, это не совсем мотеты в их классическом варианте: здесь нет полифонии и канона. Но для меня это именно современные мотеты: сложные песни для «своего» слушателя с элементами средневековой мелодики. И часто фортепиано у меня не просто аккомпанемент, а второй голос в диалоге с вокалом.

Видеотрейлер альбома (автор – Настя Душина)

— Какова твоя лирическая героиня? Как бы ты её описала? Не зря же критики говорят о «дневниковости» и «исповедальности» твоих песен…

— Мне сложно говорить о своей лирической героине. Все песни у меня от первого лица и про меня… Как писал о себе Кьеркегор: «Я… весь – размышление о самом себе, от начала и до конца». В песнях, наверное, такая идеальная проекция моей души, хотя в жизни – я совсем не подарок. И здесь нет ни масок, ни лирических героинь, скорее наоборот – экзистенциальное движение в сторону познания внутреннего «я».

— Если просто прочитать подряд названия композиций диска, получается почти поэма: Как долго ждала… С кем бы ты ни был… Слишком серьёзна для рок-н-ролла… Печаль уходит вглубь… По лунной дорожке… По мановению руки… Освободилась от боли… Повторяя эти ноты…

Или это, как минимум, похоже на заголовки глав романа. В общем, чувствуется литературность. Трудно поверить, что это случайность. Похоже на концепт. У тебя, кстати, немало аллюзий на разные классические произведения в текстах – начиная, например, с Данте. Какая литература на тебя повлияла? Есть ли любимые с детства (и юности) книги?

— Названия песен – это как правило первые строчки стихов. И в изданном диске «Vox Et Amicus Eius» есть буклет со стихами (текстами песен), которые при чтении воспринимаются как самостоятельные литературные произведения и раскрываются иначе, чем в песенном звучании. Как Ролан Барт говорил, что свои любимые книги он уместит на пальцах рук, так и я могу про себя сказать, любимые книги единичны. И среди них: все книги Кьеркегора, некоторые произведения Хайдеггера, Ролана Барта, Бодрийяра, роман Томаса Манна «Волшебная гора», Диалоги Платона. Я вообще очень люблю философию и, как правило, её читаю.

— «Я люблю Кьеркегора и Jethro Tull», — как написано в одном из постов в твоей группе ВКонтакте, программная вещь. Но в песне еще упоминаются мистерии и ритуал. Почему именно они? Ты имеешь в виду средневековый театр? Такой театр сейчас мало кто себе представляет…

— В песне «Я люблю Кьеркегора и Jethro Tull» упоминается ещё «театр, который ты не знал». Это про мой любимый театр Анатолия Васильева – легендарного русского режиссера, ныне творящего во Франции. Я застала его театральные опыты с мистериальным и ритуальным театром, которые очень глубоко повлияли на меня… Про этот театр и режиссёра я могу очень долго говорить, но оставим это для отдельного разговора… Скажу лишь, что в песне мистерия и ритуал упоминаются в контексте подлинности, которую невозможно подменить и которая – основополагающая ценность в искусстве.

— А что для тебя Средневековье? Другой мир или то, что существует где-то рядом? Это «темные века» или что-то светлое, что утеряно?

— В Средневековье для меня важен не столько театр, сколько образ мышления – этические и эстетические ценности. Художник как аноним, служитель Бога и Высшего начала. И человек, который нравственно вписан в иерархическую вертикаль, где вера и служение стоят выше самовыражения и свободы. Художник обретает свободу в процессе творения, но эта свобода не становится для него самоценной. В Средневековье с его религиозностью художник – не избранный, а обыкновенный человек. Часто даже скрывающий своё имя под авторством произведения… Про него – и не только – мой любимый Кьеркегор говорил: «Да, нужно обладать большим мужеством, чтобы открыто отказаться от претензий на ум и на талантливость и объявить, что желаешь быть только добрым и хорошим человеком, так как считаешь это выше всего остального, — тогда ведь попадаешь в разряд обыкновенных людей, а этого страсть как не хочется никому!». Это очень бескомпромиссное время, где человек постоянно стоит перед выбором. И поэтому часто Средневековье называют — черно-белым…

— Ты же театровед по образованию? У тебя за плечами ГИТИС. Какую роль играет театр в твоей жизни сейчас? Почему иногда некоторые твои поклонники говорят, что то, что ты делаешь – это своеобразный театр песни, тоже мистерия? Или это ошибка?

— Не думаю, что к моим песням применимо слово «театр» — я бы даже сказала, что они противоположны ему. Здесь не сокрытие в масках, а наоборот – обнажение. Многие слушатели после концертов говорят об ангеле с обнаженной душой… Когда-то я была очень погружена в театральную жизнь, писала статьи в журнале «Театр» и других изданиях, делала сюжеты на «Культуре» и в «Вестях 24». Но потом жизнь меня вытолкнула из этого мира, и я давно уже с театром не соприкасаюсь. Хожу только на некоторые спектакли, в основном — фестивальные и зарубежные… Ещё что повлияло – это вынужденный отъезд из страны моего любимого режиссера Анатолия Васильева. Мы потеряли Театр подлинности и истинности, меняющий в сознании точки перспективы и потрясающий сердце до глубины личностного движения – преображения… это духовный опыт, который не встречается в современном театральном искусстве, к сожалению. По силе воздействия его можно сравнить разве что с выступлением, например, Горовца в Консерватории. Да, это такое движение в «чистое искусство», которым я давно уже отравлена и заражена.

— Есть такой тренд — концерты в необычных местах, для этого подчас не приспособленных. А на каких площадках любишь играть ты? И почему? У тебя ведь «неклубная» музыка. У меня есть ощущение, что идеальным местом был бы ММДМ. Что ты сама об этом думаешь?

— Мне, конечно, нравится выступать в залах со сценой и пространством для слушающей публики. Но место – в общем, не играет для меня существенную роль… Могу и в клубах выступать. Вот только концертного продюсера найти бы. А потом, главное, чтобы звукорежиссер хороший был и аппаратура соответствующая. Но реальность такова, что выступаю я крайне редко…

— Презентация альбома 1 декабря ведь будет в Особняке Носова? Что это за площадка?

— Вот Особняк Носова – для меня как раз идеальное место. Музейные дышащие стены, залы, старинный рояль, вдумчивый внимательный зритель. Строгость академизма и непосредственность домашнего уюта – это Особняк Носова.

— В одной из недавних рецензий на альбом хвалили твой вокал. Ты занимаешься им профессионально? Каким образом? С педагогом? У тебя в композициях не всегда простые вокальные партии…

— О пении вообще не задумываюсь никогда. Это естественное природное движение. Никогда вокалом не занималась и не собираюсь пока это делать. Я учусь в музыкальном плане… расширяю горизонты возможностей и не стою на месте… Ведь нынешний альбом по сравнению с прошлым – это же колоссальный рывок, но об этом пусть критики рассуждают… Я-то и так про себя всё знаю…

— Что для тебя тогда критерий удачной вещи? И если это не слишком интимный вопрос — как ты пишешь? Подолгу ли шлифуешь и дорабатываешь?

— Критерии вообще для меня всегда внутренние. И думаю, что если что-то делать, то делать по гамбургскому счёту… А песни рождаются по-разному. Иногда сразу – одновременно и текст и музыка, иногда сначала текст, а потом песня, и третий вариант – сначала музыка, а потом текст… Насчет времени сочинения – могу сказать, что, как правило сразу или совсем недолго, чтобы не потерять найденное движение или подключение к определенному состоянию сосредоточенности. Ты превращаешься в процессе творения в прозрачный сосуд – проводник, и нужно успеть всё зафиксировать, потом ведь обратно в мутную воду реальности… А вот процесс шлифовки – доведение замысла до идеального звучания – на это могут потребоваться и годы.

— Было ли во время записи альбома что-то достойное включения в интервью? Если да, то расскажи, пожалуйста.

— В записи альбома было много сложностей и препятствий, которые мы преодолели… И без друзей – ничего бы не случилось, и я бы так и пела свои песни в четырех стенах комнаты. О всех перипетиях можно очень долго говорить… Но некоторые картины запечатлелись навечно: как наша троица – я, Сергей Гурьев и Андрей Минин ехали сначала на автобусе, а потом на трамвае с багажом – инструментом Kurzweil в 20 кг веса, стойкой и стулом… Очень забавно было. Прямо как из какого-нибудь фильма абсурдиста Годара. Незабываемы ламповые колонки Сергея Педченко в его квартире (она же и студия), и дождь барабаном за окном в аккомпанемент песен; или пустая холодная сцена с двумя роялями-призраками, между которыми на сцене стояло ведро и в него с колосников падали капли (протекала крыша) – и всему этому внимал огромный темный зрительный зал в студии в Переделкино. Стихия воды меня во время записи не покидала, как в фильмах Тарковского…

— Что ещё ты хотела бы сказать читателям Musecube?

— Не стоит себя жалеть и чего-то бояться. Как пел БГ – «Не стой на пути у высоких чувств…». И в любви, и в отчаянии, думаю, нужно идти до конца, ибо это путь познания и постижения вечно ускользающего Бытия.

Беседовала Ирина Фомина, специально для MUSECUBE