Петербургский режиссер Миша Сафронов – человек разносторонних талантов и широкой сферы творческих интересов. Театр кукол, мультипликация, сценарное дело увлекают его с одинаковым азартом, а результат неизменно получается интересным и оцененным по достоинству. В интервью порталу Musecube Миша рассказал о собственном детстве и его влиянии на дальнейшую творческую судьбу, вспомнил, о чем была его первая книга, высказал свое отношение к запретным для детей темам и порассуждал о роли одиночества в жизни. Обо всем этом и не только – в материале Марины Константиновой.

 

– Начнем, пожалуй, с разговора о вашем детстве, так как ваша творческая деятельность напрямую связана именно с детьми. Что оказало на вас влияние, когда вы сами были ребенком?

– На меня, безусловно, очень сильно повлияло то, что я рос без отца. Он ушел, когда я был совсем маленьким, и мы с ним не общались. Но это нельзя назвать какой-то уникальной историй: многие мои приятели по двору, одноклассники также воспитывались в неполных семьях. Я вообще был такой дворовый мальчик.

 

– С футболом и драками?

– Без футбола, но с драками, да. Учился я сначала в знаменитой физико-математической школе номер тридцать – она оказалась ближайшая к дому. В дворовой компании был самым младшим, поэтому испытал на себе все «прелести» буллинга. Но выбора особого не оставалось: или ходишь гулять или сидишь один дома, что мне казалось несколько странным. Поэтому все же проводил время во дворе — лазанье по гаражам, брызгалки, игра в ножички и земельки. Но в глубине души мне хотелось найти и обрести настоящих друзей.

 

– В подобных ситуациях детям на помощь зачастую приходит воображение. Многие придумывают себе вымышленных друзей или начинают активно создавать сами для себя некий фантастический мир. Было ли с вами такое?

– Я очень рано стал сочинять какие-то истории. У меня с восьми лет и до сих пор сохранилась тетрадка, в которой я написал свой первый роман «Последние звездные войны». Там полномасштабное повествование о спасении лейтенантом Демидовым Земли-матушки от инопланетных захватчиков. На тот момент почему-то очень хотелось быть именно писателем. Мне еще крайне нравилось, что книга – это не только сам текст, но и обложка, иллюстрации. Поэтому на обложке я торжественно написал ее стоимость, тираж и какие-то выходные данные. А до этого я сочинял стихи, оформляя их в сборники. С какого-то момента меня было уже не остановить. Еще много занимался лепкой, поскольку пластилин был дешевый. Вся квартира была в моих поделках, свободного места уже совсем не оставалось.

– А музыка, мультфильмы, книги? Что вы любили, что оказало на вас влияние?

– В раннем детстве я очень сильно боялся темноты. Вообще страхи были частыми и яркими. В дальнейшем, видимо, пытаясь их в себе побороть, я стал запоем читать книги По, Лавкрафта, Стивена Кинга. Еще из сильных детских впечатлений могу назвать, когда мама читала мне Хармса. Потом в нашей школе появился новый учитель математики, и я благодаря ему открыл для себя уже взрослые стихи Даниила Ивановича. Пожалуй, с этого началось мое серьезное увлечение поэзией. Из мультфильмов я очень ценил Черкасского: «Остров сокровищ» просто наизусть знал! Мы с друзьями могли по ролям его воспроизводить, получался такой импровизированный мини-спектакль.

 

– Зачастую родители до какого-то момента радостно или, по крайней мере, одобрительно относятся к подобным творческим порывам и увлечениям их детей, но потом призывают их остепениться и получить нормальную престижную профессию. Не все папы-мамы поддерживают своих детей в выборе творческой специальности. Как это происходило у вас?

– Поскольку мама моя всю жизнь была преподавательницей физики, она к моменту окончания мною школы подсуетилась, чтобы я поступал в институт им. Бонч- Бруевича, где, собственно, она и работала. На тот момент там уже существовал гуманитарный факультет, а на нем – специальность «Связи с общественностью», крайне модная на тот момент. Там было всего два бюджетных места, и пришлось приложить немалые усилия, чтобы туда поступить. А я к тому моменту уже учился на режиссуре на вечернем отделении в Институте Кино и Телевидения. Причем поступил туда по чужому паспорту – так сильно хотелось. Весь одиннадцатый класс просуществовал в таком режиме: утром школа, вечером – занятия в институте. А потом все же поступил на «Связь с общественностью», на дневное отделение. Таким образом, эта моя двойная жизнь продолжилась, слегка видоизменившись.

 

– А пиар-образование как-то помогло затем в вашей режиссерской судьбе? Вы не считаете эти годы потерянными?

– Да, эта учеба в Бонче оказалась такой сказкой о потерянном времени (смеется). Модная специальность, полно «золотой молодежи». Какие-то совершенно иные люди, нежели на режиссерском.

 

– И как все же вы пришли к тому, что в один прекрасный момент стали заниматься мультипликацией?

– Я получил диплом режиссера, на пороге стояли «нулевые», ситуация с трудоустройством была не из простых, скажем прямо. Я попробовал пойти в театр «Приют комедианта», но там не срослось. Телевидение находилось в явном упадке: я своими глазами видел абсолютно пустые помещения Пятого канала. Не лучше обстояли дела и на Ленфильме (впрочем, там и сейчас какие-то сплошные потемкинские деревни, если честно). Одним словом, я не смог никуда пристроиться как режиссер, поэтому сделал шаг в сторону мультипликации. Моя подруга работала на студии «Мульт.ру» у Олега Куваева, автора культовой «Масяни», задумала свой самостоятельный проект и предложила мне написать к нему сценарий. Я приступил к делу, познакомился с людьми из студии, мы начали общаться. И вдруг кто-то из них однажды обронил фразу, мол, анимацией может заниматься любой – было бы желание. У меня сразу что-то щелкнуло внутри, и на следующий день я пришел на студию, обнаружил свободный компьютер и попросил показать мне азы мультипликации. Все как-то этому обрадовались, стали мне помогать, объяснять, давать советы. Так потихоньку я и прижился на студии Мульт.ру.

 

– Рискну не согласиться. Все же не каждый умеет рисовать, не всем это дано.

– Но смайлик, например, каждому изобразить под силу. Это уже неплохое начало. Кроме того, главное в мультфильме все же – сам сюжет, основная история. Изображение не столь важно, оно может быть любым.

 

– Теперь хочется поговорить о театральных работах. Я видела два ваших проекта: «Никита и кит» и «Сашка один дома», и они оставили у меня самое приятное впечатление. Сложно ли сделать спектакль, сколько это требует времени?

– На этот вопрос можно ответить двояко. С одной стороны, создать спектакль – легко. В отличие от анимации, в театре на репетициях можно быстро двигаться вперед: придумал что-то и сразу же попробовал на сцене, проверил и пошел дальше. В анимации так не получится, там, чтобы проверить что-то, надо сделать аниматик, который займет кучу времени. С другой стороны, спектакль– это как полнометражный фильм, большое произведение, в истории надо выстроить несколько линий, выявить несколько тем, все соединить в целое. Это сложно, долго и страшно. Но если все время чего-то бояться, ничего и не сделаешь. Страх нам очень сильно мешает, сковывает. Можно, скажем, в профессии сравнивать себя с великим Юрием Борисовичем Норштейном (Юрий Норштейн – художник-мультипликатор, режиссер анимационного кино. Прим. авт.), но тогда я ни одной картинки вообще не нарисую. Лучше все-таки воспринимать его в качестве источника вдохновения и не бояться рисовать самому.

 

– Но все-таки: сколько по времени в среднем занимает процесс работы над спектаклем или мультфильмом?

– Чем проще по своей технике и содержанию мультфильм, тем быстрее его можно сделать. Мало персонажей и мест действия – легче и быстрее получится. Какой-то мультфильм можно и за ночь сделать. Лично у меня неоднократно так случалось. Главное, чтобы вдохновение было. В среднем короткометражный мультфильм делается в течение года. Фильм «Ленинградская молитва», посвященный блокаде, мы закончили за четыре месяца, и у кого-то из коллег сложилось подозрительное отношение: раз так быстро, значит, не очень качественная работа. То есть существует некоторое обобщенное представление о «нормальных» сроках. Константин Эдуардович Бронзит (российский аниматор, сценарист, режиссер, двукратный номинант на премию «Оскар». Прим. авт.) сказал бы, что и года мало. Лично мне важнее выложиться быстро и поставить точку, так как долгие проекты высасывают энергию, и я в итоге перегораю. При этом, некоторые идеи, которые в процессе работы кажутся гениальными, никак не хотят становиться сценариями и на разработку некоторых задумок у меня реально уходят годы.

 

– В ваших спектаклях красной нитью проходит тема одиночества. Почему именно она, откуда ее корни?

– Эта тема и во всех моих мультфильмах есть. Мне кажется, это вообще самая главная тема в жизни. Когда-то давно, я был ещё совсем маленьким, мама усадила меня рядом и я понял, что она хочет сказать мне что-то очень важное. Мама сказала, что каждый человек одинок и сделать с этим ничего нельзя. Ты никогда не преодолеешь свое одиночество. Это очень сильно запало в меня, всю свою жизнь я вижу подтверждение этих слов.

– А как же любовь, дружба?

– А это тоже про одиночество, просто угол зрения иной. Мы ведь не можем полноценно пережить чувства и эмоции другого человека. Но, тем не менее, мы пытаемся: учимся состраданию и сопереживанию. Здесь процесс важнее результата.

 

– Сейчас активно говорят о «внутреннем ребенке», которого надо любить и беречь в себе. Какие у вас отношения с вашим личным «внутренним ребенком»?

– С ним у меня доверительный диалог.

 

– Вопрос, который я очень люблю задавать. О чем можно и о чем нельзя разговаривать в искусстве с детьми? Должны ли быть какие-либо табу, запретные темы?

– Тут многое зависит от возраста, само собой. Для детей есть темы, опасные сами по себе, которые даже озвучивать, мне кажется, нельзя. Например, тема суицида. Для подростка – это реальная опасность в силу возраста. Степень ответственности крайне велика. Некоторые авторы не думают о последствиях, выплескивая какой-то свой личный внутренний негативный опыт в свои произведения. Лично я считаю, что в детских произведениях добро должно побеждать зло, радость побеждать боль. Жизнь не настолько контрастная, да. Ребенок еще успеет запутаться в противоречиях, увидеть кучу разных оттенков, но если есть возможность продлить детство, когда все просто – то это прекрасно, мне кажется.

 

– На самом деле, ваше мнение очень ценно. Не так часто оно встречается. Мне еще хочется узнать: отличаются ли, на ваш взгляд, современные дети от предшествующих поколений?

– Мне кажется, что особых отличий нет. Они такие же, какими были мы.

 

– Но есть же устоявшееся мнение, что раньше дети были, условно говоря, добрее, веселее, счастливее. Не будем забывать и про влияние гаджетов, о котором столько говорят.

– Какие страшные обобщения! Уверен, что дети не стали хуже или лучше от того, что у них появились гаджеты. И для кого-то палка, валяющаяся на дороге, легко превращается в шпагу или в коня, подзорную трубу, гитару, волшебную палочку.

 

– Чему, на ваш взгляд, можно научиться у детей?

– Лично себе я бы попросил немного простодушности. Я завидую тем, кому удается сохранить в себе это детское бесхитростное ощущение от окружающего мира.

 

С Мишей Сафроновым беседовала Марина Константинова специально для Musecebe

Фотографии Ксении Грековой и Андрея Сухинина