В рамках третьего дня 52-ого фестиваля японского кино, стартовавшего в Санкт-Петербурге, зрителям продемонстрировали картину режиссера Сюити Окита «Место, где живёт Мори».

Фильм рассказывает историю одного дня из жизни японского художника Морикадзу Кумагаи (Цутому Ямадзаки), когда тот достиг преклонных лет и перестал выходить за пределы сада, растущего вокруг его дома. Морикадзу Кумагаи – один из самых известных японских художников ХХ века. Работы Кумагаи выставлялись на престижной выставке «Nika Art Exhibition» и почитались самим императором, хотя художник дважды отказался от чести получить Орден культуры из рук последнего.

Но не тем интересен фильм, что основан на личности вполне реальной, а спецификой авторского видения. «Место, где живет Мори» — лента вовсе не о Мори. Зрителя не знакомят со всеми аспектами его долгой жизни, лишь мимолетом указывают на отдельные факты (дети Мори ушли раньше родителей, пишет он всегда по ночам). Зритель не видит даже картин мастера – лишь одну в начале ленты да табличку с иероглифами, что Кумагаи написал для прилипчивого владельца гостиницы.

В потоке бесконечных автобиографий «Место, где живет Мори» выделяется нестандартным подходом к описанию, какое может показаться затянутым и скучным. Окита задается целью раскрыть в деталях микромир, в котором существует Морикадзу. Прицел режиссерской мысли настроен на окружение художника, которое и делало его тем, кем он являлся. Место – это люди, живущие бок о бок с художником и посещающие его. Жена (в исполнении Кирин Кики), что выматывается за день, принимая гостей из бесконечного списка почитателей творчества художника и тех, кто не прочь заработать на его имени. Она живет заботами о доме и муже, взваливая на себя весь груз забот. Забавная тетушка, что упорно ищет холостого мужчину среди приходящих гостей, тренера по плаванию и почтальона по всем канонам женского переигранного драматизма. Фотограф, что с утра до вечера ходит за мастером по пятам, покорно выжидает время для лучшего кадра и знает все 14 излюбленных мест Морикадзу. Его новый помощник, что с дуру принес в сад распылитель от насекомых. Владелец дома напротив, что грозит судом семье художника, если те не уберут плакаты, призванные защитить сад от тени, которая закроет его, построй владелец рядом многоэтажку. И прораб, сын которого столь же бездарен, сколько, по мнению Кумагаи, должен быть счастлив – у бесталанных не предопределено будущее.

Но люди значат в контексте картины ровно столько же, в какой степени воспринимаются самим Мори – незначительны. Они просто есть, наполняют собой его привычное окружение. Центр жизни Морикадзу – сад, растущий десятки лет вокруг дома. Окита тратит много времени на демонстрацию центральных крупных планов природы: зелёные листья, цветы, бредущие по своим делам букашки. Иной раз возникает мысль, что это и вовсе очередной репортаж National Geographic. Путь, проделываемый Мори каждый день, — демонстрация великолепия природы. Режиссер намеренно растягивает кадры, чтобы показать в деталях образ мира, в котором каждое существо живет в своем неповторимом ритме. Ритм передан через аккомпанемент Кэнсукэ Усио, который объединил жизни обитателей сада единой композицией, но скорость ее исполнения зависит от действующих на экране лиц. Жучки, ящерицы, бабочки, рыбки и даже камень – художник неотрывно находит в обитателях сада вдохновение, замечая даже такие мелкие детали, как то, что муравьи начинают движение с левой средней лапки. Важно лишь хотеть замечать жизнь вокруг себя. И Мори постигает эту мудрость, но совершенно не так, как это понимает зритель, для которого образ жизни Мори – затворничество, пусть даже и не в привычном понимании. Но вдруг Мори делает неожиданный выбор.

Под занавес истории, когда зритель окончательно уверовал в позицию затворничества художника, Морикадзу откровенно говорит, что реальность не исчезла для него. Он замечает труды своей жены и боится ее оставить. Он любит саму жизнь во всех ее проявлениях и прожил бы ее снова. Как бы ни был мастер далек от социума, он не теряет связи с ним, пусть и взаимодействует с последним через призму специфического восприятия. Тогда отшельничество Морикадзу приобретает очертание неведомого познания, а зрителю же была дана возможность не просто увидеть иную форму существования, сколько прикоснуться сквозь объектив камеры к душе «непроницаемого мудреца с кистью».

Валерия Стойкова специально для Musecube