Гару: Всегда найдутся те, кто скажут: «Почему повезло именно ему?»

О зависти, цене успеха и своей единственной тревоге певец рассказал в эксклюзивном интервью Musecube в преддверии концерта в Кремле

 

Популярность обрушилась на него, когда ему было 25. Первая же студийная запись обернулась сумасшедшим успехом: легендарная “Belle” из мюзикла «Нотр-Дам де Пари», на 18 недель возглавившая французские чарты, вошла в тройку самых продаваемых во Франции синглов за всю историю медиарынка. Роль Квазимодо в нашумевшем мюзикле принесла ему премию World Music Awards, а дебютный альбом “Seul” поставил молодого музыканта в ряд самых успешных певцов франкоязычного мира.

 

Сегодня на его счету миллионы проданных дисков и сопоставимое количество разбитых сердец. Выпустив десяток сольных альбомов, самый популярный канадец Франции не ограничивает сферу своих интересов музыкой – его жизненная энергия находит приложение в самых разных областях: Гару – примелькавшаяся фигура рейтинговых программ французского телевидения и востребованный ведущий крупных музыкальных фестивалей, наставник французской и канадской версии шоу «Голос» и владелец популярного ресторана перуанской кухни в центре Парижа.

 

Музыкант регулярно бывает с концертами в России, традиционно собирая аншлаги на престижных площадках. И пусть с момента премьеры мюзикла, познакомившего его с российской публикой, прошло больше двадцати лет, количество милых дам, готовых продать душу дьяволу за его улыбку, с годами не уменьшается.

 

Musecube встретился с певцом перед концертом в Кремле, чтобы поговорить о музыке, опасностях профессии и взаимоотношениях с прошлым.

 

Со страшно обаятельным Квазимодо беседовала Ирина Никифорова.

Чернокожий швейцар распахивает двери пятизвездочного отеля по соседству с Красной площадью, и в сопровождении вышколенной охраны мы с фотографом поднимаемся в номер люкс на последнем этаже. Здесь уже многолюдно – у Гару запланировано интервью для федерального телеканала, и съемочная группа готовит оборудование. Номер заставлен массивными кофрами с телевизионным реквизитом, а камеру размещают на террасе с панорамными окнами, откуда открывается впечатляющий вид на столицу.

 

Как и положено звезде, он немного опаздывает. «Задерживается», – многозначительно поправляет кто-то из съемочной группы. Впрочем, ненадолго. Гару появляется в сопровождении менеджеров – двух улыбчивых и безупречно вежливых джентльменов, и сразу, без объявления войны, пускает в ход все свое оружие. Выживших нет.

 

В его арсенале – артиллерия разной степени тяжести: теплый чуть ироничный взгляд, пляшущие в глазах искры и беспрестанно расползающаяся по лицу улыбка, которую он иногда пытается призвать к порядку, но она плохо поддается. Нет, он решительно не согласен быть серьезным – и заражает этим легкомысленным настроением окружающих. «После интервью с Гару все улыбаются», – говорит известная телеведущая. И его, кажется, полностью это устраивает.

 

Его публичный образ далек от аскетичного. Сказать честно, он далеко не папа римский. Я едва успеваю включить диктофон, а он уже делает комплимент моему французскому (ничем особо не примечательному), галантно придвигает кресло (которое по задумке фотографа должно было стоять на строго определенных позициях) и, не выказывая ни малейшего неудовольствия от необходимости давать очередное интервью, располагается напротив, излучая доброжелательность и хорошее настроение.

 

Конечно, он уже не тот блистательный новичок, который в одночасье потерял возможность спускаться в метро, обретя тысячи восторженных поклонниц. Теперь он записывает альбом в собственной студии в перерывах между игрой в покер, чуть больше ищет уединения на лоне природы да и вообще стал куда серьезней. По крайней мере, так он отвечает на вопросы любопытных журналистов. Но совсем непохоже, чтобы многолетняя известность сильно его утомила – глаза, не дающие покоя изрядной части россиянок, горят так же ярко. Глядя в них, я вспоминаю расхожую фразу о том, что вся наша жизнь – игра, к тому же слишком короткая, чтобы принимать ее чересчур всерьез. От этого голубоглазого парня (неужели ему правда 47?) веет азартом бывалого игрока, который не сомневается в победе и не страшится проигрыша. И пусть не всегда понятно, где он блефует, а где раскрывает карты, одно очевидно – музыка по-прежнему находится на вершине списка его увлечений, и о ней он говорит с неподдельным упоением.

О разносторонних вкусах и главной жизненной мотивации

 

– Альбом “Soul City” вы сделали в духе 60-х: никаких синтезированных звуков, «аналог» вместо «цифры» и старые усилители из прошлого века. Сегодня все стремятся быть современными, а вы наоборот отправились в прошлое. Почему?

Под «быть современным» я понимаю поиск нового звука, и это довольно интересная тема. Например, мне нравится стиль дип-хаус, это смесь хауса и соула, пример музыкальной эволюции в результате работы со звуком. Но сам я больше тяготею к музыке в чистом виде. Я люблю грув – это глубокий, «утробный» звук (он сжимает кулаки в районе солнечного сплетения), подлинное аналоговое звучание. Сегодня большинство артистов стремятся быть современными, это правда. А я захотел сделать все наоборот. Ведь если задуматься – музыку научились записывать лишь сто лет назад, но существует она тысячи лет, и все это время она жила только в аналоговом формате. Я себя вижу не артистом на мгновение, а музыкантом на всю жизнь. Мне выпал шанс заниматься музыкой, жить ею, и я стремлюсь воздать должное разным музыкальным жанрам. Мои вкусы всегда были эклектичными. Не думаю, что я мог бы петь оперу (смеется) или записать альбом в стиле рэп (смеется), но на протяжении концерта я успеваю пройтись по разным стилям, и мне это страшно нравится. Поэтому так здорово было принять этот вызов, которым стал “Soul City”. Мы получили море удовольствия, записывая альбом со старыми аналоговыми инструментами, в старом доме, который я обустроил под студию. Таково было мое условие – записываться в своей студии, поскольку мне хотелось работать, не думая о современности. Никаких поисков нового звука – только удовольствие от любимой музыки. Эту новость все мои музыканты встретили вот так (делает большие глаза): «Мотаун? Вау!» (Альбом “Soul City” включает популярные хиты в жанре соул, выпущенные под лейблом «Мотаун Рекордз». – Прим. автора). И им страшно не терпелось взяться за дело.

 

– Судя по видеороликам с записи, что я видела в Сети, у вас там было весело: музыканты и бэк-вокалисты – Ким Ричардсон…

(Подхватывает): Ким и Дориан – просто невероятные! (Ким Ричардсон и Дориан Шервуд – бэк-вокалисты, участвовавшие в записи альбома. – Прим. автора) Кстати, парень, который сводил альбом… (Спохватывается и извиняется, что не дал мне договорить. Уверяю его, что это нестрашно, ведь я здесь за тем, чтобы говорил он. Смеется.) Тогда я продолжу. Так вот, по словам звукорежиссера, это, возможно, последний раз, когда ему довелось сводить полностью аналоговый альбом, в котором не было ничего искусственного, ничего синтетического. Дойдя до дорожки бэк-вокала, он сказал: «Послушай, впервые на моей памяти мне ничего не нужно подправлять. Даже дыхания не слышно». Бывает, что на записи слышно лишнее (показывает, как вокалисты шумно перехватывают дыхание), приходится потом подчищать. «Первый раз в жизни мне тут делать нечего – они безупречны». Сказал, что мечтает с ними познакомиться. Так что постараюсь привезти их в Париж. (Смеется.)

– У вас просто команда мечты подобралась.

Чистая правда.

 

– Вижу, что для вас важна подлинность в музыке. В жизни тоже? Тогда скажите, как совместить подлинность с амбициями, как оставаться настоящим в вашей профессии?

Но у меня нет амбиций. (Улыбается.)

 

– Как же вы добились успеха?

Потому что я страстно увлечен тем, что делаю. Мне нравится приносить пользу людям. Я люблю свою профессию. Мне нравится давать концерты, и моя мотивация – люди, выходящие из зала с улыбками (показывает широкую улыбку от уха до уха) и в хорошем настроении. Все только ради этого. И если я часами сижу над концепцией ресторана или еще какого-то бизнеса, цель только одна – заниматься тем, что мне в кайф. А вовсе не ради того, чтобы меня любили. (Смеется.) Помню, в то время, когда я играл на гитаре с друзьями, еще до того, как начал петь в барах, один близкий друг (мы и сегодня с ним очень близки), сказал: «Послушай, а ты мог бы из этого сделать профессию – стать певцом». «Певцом? Вообще не думал об этом». «Серьезно, будь у тебя немного амбиций, ты бы мог чего-то достичь»…

 

– Всё-таки без амбиций никуда?

Не то чтобы… Не они мною двигали. Случайные встречи, удачные знакомства и стремление делать свою работу хорошо привело меня туда, где я сейчас нахожусь. Не случись «Нотр-Дам де Пари», возможно, было бы что-то другое. Может, из-за того, что я пел в барах и развлекался, я хотел, чтобы все тоже веселились. Этакий местный сумасшедший. (Смеется.)  У меня было немало предложений, и когда Люк Пламондон пригласил меня в «Нотр-Дам де Пари», я согласился вовсе не из-за амбиций. Мюзиклы во Франции вообще были непопулярны.

 

– Сложно было представить, что спектакль окажется успешным.

Вообразить даже невозможно было такой успех подобного произведения. Меня привлекла возможность получить интересный опыт: театр… парижская сцена… путешествие за океан…

 

– До этого театрального опыта у вас не было?

Никакого. (Доверительно понизив голос): Я был совсем зеленым новичком. (Смеется.) Так что снова все решила интуиция, а вовсе не амбиции.

О здоровом эгоизме и методе Станиславского

 

– Вы относитесь к той немногочисленной категории франкоязычных певцов, которые одинаково хорошо звучат и на французском, и на английском. Скажите честно, когда Ален Йами (Арт-директор Universal. – Прим. автора) предложил вам поучаствовать в чествовании лейбла “Motown”, большой у него был список кандидатов? У вас вообще конкуренты были? 

(Смеется.) Ален был максимально честен. Сам я и мечтать о таком проекте не смел, поскольку не чувствовал себя достаточно убедительным для этой роли. Ален рассказал, что к юбилею лейбла “Motown” они планировали выпустить альбом с участием разных артистов… но в итоге список оказался очень коротким. Ален сказал: «Можно было бы пригласить множество артистов, но мы бы хотели, чтобы ты сам выбрал, кого – тебе все карты в руки». Он предоставил мне отличное оправдание! Возможно, это и эгоистично, но я немногим в итоге позвонил. (Смеется.) А вот сотрудничество с Алоэ Блэком (Совместный трек “Money” на альбоме “Soul City”. – Прим. автора) родилось само собой из случайной встречи уже в период работы над альбомом. И это было здорово. Мы встретились на “Fête de la musique”, это крупный музыкальный французский фестиваль, я был его ведущим, а Алоэ Блэк пришел посмотреть шоу. Мы разговорились за кулисами, я рассказал, что работаю над альбомом вместе с Алексом Франкином, с которым сотрудничает и Блэк, и пригласил его поучаствовать в проекте, на что он ответил: «Хорошо, звони!». Здорово, когда все происходит вот так естественно, само собой – я не сидел над списком имен в раздумьях: «Кого бы я мог позвать?». Мы просто случайно встретились, и если и существует для меня воплощение соул-музыки среди современных музыкантов, то это он.

 

– Вы говорили, что предложение записать этот альбом стало для вас редкой удачей, но в то же время обернулось страхами и сомнениями. Часто в жизни приходилось преодолевать страхи, чтобы не упустить шанс?

Всякий раз, когда тебе выпадает шанс, это значит, что тебя избрали. Выбрали среди множества других людей, которые бы тоже хотели воспользоваться этим шансом. В противном случае это не шанс. А когда тебе достается то, о чем мечтали другие, ты чувствуешь давление. Поскольку многие хотели бы того, что получил ты, это рождает зависть, все эти «почему он?». Конечно, в моей жизни было много таких моментов. У меня был близкий друг, но наша дружба умерла в тот день, когда я получил роль в «Нотр-Дам де Пари», поскольку он певец и тоже хотел играть Квазимодо. И это лишь один из примеров, самый очевидный. Даже если я просто делаю ставку в рулетке, и мой номер выигрывает, всегда найдутся те, кто скажет: «Почему повезло именно ему?». И, конечно, когда мне поступило предложение от Рене Анжелиля и Селин Дион, – редкий шанс! – я чувствовал давление. А вот волнение, связанное с альбомом “Soul City”, было вполне приятным. (Смеется.)

 

– Говорят, за все в этой жизни надо платить. Не сомневаюсь, что душу дьяволу продавать не пришлось, но чем-то все-таки за успех пришлось расплачиваться?

(Почти без акцента цитирует строчку из русской “Belle”): «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой…». (Улыбается.) Физически пришлось. Помню, однажды я пришел посмотреть на игру своего дублера [в «Нотр-Дам де Пари»] и подумал про себя: «Вот сволочь, ему ведь даже не больно!». За несколько лет до этого у меня было смещение коленного сустава, я сам его вправил, не стал серьезно этим заниматься, и с тех пор оно дает себя знать. Играя Квазимодо, я опирался на это колено. Это было чертовски больно. (Встает с кресла и припадает на одно колено, изображая Квазимодо.) Да и сейчас еще болит. Я искал физического страдания, поскольку это помогало мне войти в роль, не изображать боль, а действительно ее чувствовать.

 

– Все по Станиславскому.

Да. Хотя я действовал больше по наитию: мне необходимо было страдать каждый вечер, физически и морально – и я растил в себе эти волны тоски, боли и страдания. В итоге я так перебрал со страданиями (смеется), что потом чувствовал необходимость дурачиться еще больше. Я такой по натуре – мне нужно, чтобы людям вокруг было хорошо. Вот и тянуло меня на разные излишества. (Смеется.)

 

– Скажите, чего не знают начинающие артисты, мечтающие о карьере вашего масштаба?

В качестве наставника шоу «Голос» во Франции и в Канаде мне часто хочется посоветовать конкурсантам искать преимущества в недостатках, больше вкладываться, ничего не просчитывать, а просто стремиться быть артистом. Я, правда, этого никогда не хотел и не думал, что зайду так далеко. Тем более забавно, что сегодня у меня порой возникает желание притормозить и сдать назад. Если провести аналогию с горами, для многих артистов цель – достичь вершины. Взойти на Эверест. И они стараются, рвутся к вершине. А меня забросили на вертолете! (Оглядывается по сторонам.) Да, тут неплохо. Красивый вид. (Смеется.) Но что дальше? Остаться здесь? Нет, я лучше прогуляюсь, спущусь вниз, посмотрю другие горы, не такие высокие. Я не стремлюсь к абсолютному успеху. Хотя многие стремятся. Им я говорю: «Сверху вид красивый, но и внизу тоже неплохо».

 

– Вам приходилось бывать внизу?

Не только внизу, но и на глубине. Я люблю дайвинг, можно столько красот увидеть под водой. Да, в жизни иногда тянет достичь дна. Может, это одна из причин, по которой я склонен к крайностям…

 

О широте взглядов и востребованности у публики

 

– Среди музыкантов, оказавших на вас влияние, вы называли Рея Чарльза и Стиви Вандера. А из франко-канадцев можете кого-нибудь назвать, или вы все-таки больше к англо-саксонской традиции тяготеете?

Среди франко-канадцев тоже имен немало. Например, Джерри Буле из группы “Offenbach”, это квебекский рок-певец.

 

– «Еще два пива»? (Одна из песен группы “Offenbach”. – Прим. автора.)

Да! (Удивлённо вскидывает глаза и даже оборачивается к менеджеру, скучающему над телефоном: «Ты это слышал?», а потом поет, отбивая ритм ладонью по колену, отрывок из популярной песни про задержавшегося в баре клиента.) Еще Клод Дюбуа очень хорош, он невероятно точен в исполнении. Мне кажется, мы с ним в чем-то похожи – он сейчас стремится поближе к природе, к лесу, живет в своем мире. У меня та же тенденция (смеется), думаю, все этим и закончится. Также мне очень нравится фолк музыка. Не знаю, скажет ли вам что-то название “La bottine souriante” (Популярная в Квебеке фолк-группа. – Прим. автора), мне доводилось несколько раз встречаться с Ивом Ламбером (Один из основателей группы. – Прим. автора), он очень меня впечатлил. Но, на мой взгляд, чего нам не хватает в Квебеке, и еще больше во Франции, это широты взглядов. Нам следовало бы больше слушать немецкой музыки, русской, китайской… больше интересоваться другими культурами и больше от них брать. Мой лейтмотив – и он все сильнее с каждым днем – это «равновесие в многообразии». Следуя этому правилу, я и в музыке ценю многообразие. Пусть в жизни меня и кидает в крайности, равновесие в многообразии очень важно во всем. Я живу в лесу, и природа, которая меня окружает, тоже подтверждает эту мысль.

 

Менеджер певца подает мне тайный знак, что время интервью заканчивается, но Гару щедрым жестом разрешает продолжать. Менеджер пожимает плечами: «Здесь он решает».

 

– В числе музыкальной классики Квебека вы как-то упомянули песню «Ordinaire» (Обыкновенный) Робера Шарлебуа. Когда я ее слушаю, у меня создается ощущение, что это не песня, а исповедь. Вам она близка?

Очень. Мне посчастливилось несколько раз встречаться с Робером. Однажды мы сидели за пианино в его загородном доме, и он предложил сделать совместную версию этой песни.

 

Со смехом рассказывает, как вместе с автором перекраивали текст про «большого Пьера», ведь не петь же Гару самому про себя (настоящее имя певца – Пьер, и рост у него богатырский).

 

Мы переделали текст в «Мы два обыкновенных парня», а строчку «заняться музыкой с большим Пьером» – в «заняться музыкой с Робером». Тоже в рифму, отлично! (Смеется).

 

– Там есть и такие слова: «На мое место придут другие – моложе и безрассудней». Вы задумывались об этом? Сложно представить, чтобы столь популярный артист об этом беспокоился, но, может, бывают моменты, когда вы себя спрашиваете: «Интересен ли я публике по-прежнему? Буду ли интересен через десять, пятнадцать лет?»

Если честно, мое окружение могло бы подтвердить, что я как раз из тех, кто только за «молодых и безрассудных». Бывает, мне звонят с каким-то предложением, а у меня в голове: «Неужели больше некому этим заняться?». Я никогда не расталкивал других локтями ради места под солнцем. В музыке мне ближе не дуэли, а дуэты, желание отдавать, а не брать. Кстати, поэтому мне так нравится роль наставника [в вокальных конкурсах]. Там можно сказать: «Давай, теперь твоя очередь! Держи эстафетную палочку и вперед!». А я отправлюсь в свою лесную берлогу. (Смеется.) Я не одержим мыслью оставаться востребованным любой ценой. Конечно, я безумно рад, что Кремль сегодня полон, будет отличная атмосфера, и мы здорово повеселимся. И я сделаю все, я все отдам, чтобы люди в зале в этот вечер были счастливы.

– «Эта профессия опасна: чем больше даешь, тем больше от тебя хотят». (Цитата из той же песни. – Прим. автора.) Это правда?

Эта мысль перекликается с тем, что я только что говорил: сегодня я все отдам… (Улыбка сходит с его лица, и, кажется, впервые с начала разговора он становится серьезным.) Единственное, что меня беспокоит… Нет, вовсе не то, что кто-то займет мое место. Совсем не это. Меня волнует, что публика больше не удивляется. Я объясню. Когда тебя только открывают как артиста, все в тебе исключительно и необыкновенно. Потом, когда тебя уже знают, возникает эффект привыкания. Да, он поет. Да, у него сильный голос. Да, он может то и может это. А ты думаешь: «Постойте, но я же сейчас сделал еще лучше, чем раньше! А вы не оценили?». (Пауза.) Вот что расстраивает. И фраза из песни – как раз об этом. Именно в этом опасность нашей профессии: можно быть щедрым, отдавать всего себя, давать все больше и больше – но все это уже не производит впечатления. При этом ни на секунду нельзя верить, что ты стал хуже. Нужно продолжать делать все от тебя зависящее, но понимать, что люди просто привыкли. Мы и с Робером обсуждали эту тему. Мне кажется, Робер куда больше, чем я, одержим желанием оставаться востребованным. Возможно, со временем и я к этому приду. В то же время он очень настоящий, неподдельный. И всегда был неуверен и неловок – как и я. Хотя я не боюсь ошибок. К черту сдержанность, вперед! Раз уж поднялся на сцену, отдавай все, что есть, не считая.

 

– Вы упомянули ошибки, и мне вспомнилась строчка из вашей песни: «В зеркале заднего вида я вижу все свои ошибки». Вы не производите впечатление человека, который сожалеет о прошлом, но ошибки мы все, конечно, совершаем. Есть ли среди них такие, с которыми сложнее всего примириться?

Я стараюсь не забывать о прошлом – оно там, позади. Но я не оглядываюсь. Зеркало заднего вида – это всего лишь зеркало. Я не смотрюсь в зеркала. Не мне себя судить, да я и не хочу оценивать свое прошлое и свои поступки. Когда выбор в жизни делаешь инстинктивно, сожалениям места не остается. Я часто повторяю, что будь возможность прожить жизнь заново, я бы прожил ее точно так же. А как иначе? Ведь за каждым выбором, который я делал, стоял мой опыт и мои принципы – значит, выбор не мог быть ошибочным. Может, это и есть карма. Все было предначертано, потому что я поступал так, как подсказывало мне сердце.

 

Musecube выражает благодарность компании Magnifik Productions и лично Татьяне Михайлофф и Северьяно Лессинжеру за организацию интервью

 

 

 

Ирина Никифорова специально для Musecube

Фотографии Алексея Молчановского можно посмотреть здесь

 


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.