«Пусть надо мной судьба смеётся

и похихикивают черти.

Я буду рядом с вами, Моцарт,

мне Пушкин подарил бессмертье.»

Валентин Гафт

 

 

Питер Шеффер любит психологические трюки. Как загубить человека, не тронув его и пальцем, при этом считаясь его другом? Только вот судьба на полпути не останавливается: оседлавши этот локомотив, станцию «успех» главный герой «Игры», как и Сальери из «Амадея» проскакивает на высокой скорости – а конечным пунктом, который не был объявлен, оказывается полный крах. Ведь ещё Данте поместил обманувших доверие в последний, самый ужасный, круг своего Ада.

Спектакль «Амадей» в начале 80-ых считался среди консервативных театралов порнографическим, между прочим. Таким образом, можно сказать, что МХАТ Ефремова/Табакова стал провозвестником отдельных модных трендов современного искусства. Сейчас, конечно, «эти» моменты в пьесе выглядят скорее трогательно: старый скучный негодяй домогается жены молодого талантливого коллеги… #MeToo в помощь… Впрочем, исход конфликта по-шефферовски непредсказуем и справедлив тоже по-шефферовски.

 

 

Из прошлой инкарнации постановки Марк Розовский взял декорации и костюмы Аллы Коженковой (если читателю ничего не говорит это имя, то, друзья, нужно гуглить – самостоятельный поиск информации всяко полезнее любой lecture). Перед нами нарочито избыточный, отчасти карикатурно пышный восемнадцатый век: букли, банты, шелка, кружева, дамские панталоны до щиколоток (ни разу не гарантирующие высокой социальной ответственности носительницы), яркие камзолы придворных, щебечущий приятную чепуху император Иосиф (Валерий Шейман), сурово чихающий на всех с масонской вышки вельможа (Юрий Голубцов) и так далее.

 

 

Во всё это великолепие беспутным шалопаем врывается молодой Моцарт, уже знаменитый, фонтанирующий идеями, влюблённый во всех красавиц (включая, так и быть, невесту – эту непростую роль точно и остроумно исполнила Николина Калиберда) – врывается и поначалу сливается с пёстрым фоном, выделяясь только быстротой перемещения, причём трудно отделаться от впечатления, что он вот только что пробежал по потолку, столько в нём энергии восторга… скажем прямо, в значительной мере от самого себя.

Ах, это убеждение моралистов, что скромность украшает талант… Сальери (в исполнении титанического Александра Масалова, сумевшего сделать так, что слово БЕЗДАРНОСТЬ хочется написать капслоком, будто оно, как стих у Хармса, способно разбить стекло в окне) так и вовсе уверен, что скромность, терпение и труд всё перетрут… а когда перемелется, будет вам и белка, будет и свисток – высвистеть фугу славы. Но с жерновов сыплется только пыль да пепел. Сальери в этой версии истории мечтал быть рабом музыки и думал, что в этом суть композиторского служения. Как мог несправедливый бог даровать ГЕНИЙ «гуляке праздному»?

 

 

Когда уже поймут люди, что всё наоборот? Что талант, а тем более гений – это окно отсюда ТУДА, открытое в сердце отдельного человека? И что с дырой в сердце жить очень непросто и редко получается долго.

Эту двойственность шаг за шагом открывает нам в своём герое артист Игорь Скрипко. Игривый, изящный юноша, Вольфганг Амадей вдруг да хлестнёт собеседников, задевших МУЗЫКУ недобрым или глупым словом, жёсткой интонацией строгого профессионала. Вы можете сломать его (что в конечном счёте и происходит) – но играть на нём позволено только БОГУ. Его самовлюблённость – это любовь к музыке, любовь взаимная, чуждая всякому рабству, несущая только восторг в душу… а что при этом происходит с телом – и с жизнью – неприятно, конечно, но цена для него приемлема.

 

 

Мы снова увидели на театре, как Старое пытается, настаивая на своём авторитете, уничтожить Молодое. Старое можно пожалеть – но взять из него в будущее стоит только то, что не тянет назад. Я голосую за это.

 

 

 

Елена Трефилова специально для Musecube

Фотографии Елены Лапиной и Марины Михайловой