«Скорпи-он» —
древнегреческое: σκορπίος
От праиндоевропейского *(s)ker- «резать»

Казалось бы, что общего у пушкинского старика Финна, жаждущего победы над неприступной Наиной, «молодого человека», судорожно сжимающего в руках шагреневую кожу с оттиском соломоновой печати, и одноногого Ахава, преследующего кита-убийцу? Что объединило мужчин разных миров? Физически – Дмитрий Бозин, этим вечером единый в трех и боле лицах. Метафизически – глубокая одержимость. Одержимость желанием, женщиной, идеей…

«…Он обезумел – это шутка?.. Или тайна?..»

Антиквар смеется над юным Рафаэлем и всем миром в его лице. «А, – восклицает он. – Ваши желания, ваши страсти, которые вас убивают!» Но разве сам он не безумец? Он раб. Он тоже подчинен идее. «Интуитивно открывать самую сущность жизнь и глубоко проникать в нее! Что остается после материального обладания – только воспоминания… Судите же, как прекрасна должна быть жизнь человека, способного соединить в своей мысли все реальности! Перенести все источники счастья в свою душу и там извлечь идеальные наслаждения!» Он бежит глубоких разрушающих удовольствий мира, и вместе с тем стремится к еще более безмерным, не видя в этом противоречия.

Путь безумцу всегда освещает внутренний огонь одержимости, в котором он и сгорает. Но стихия разрушения, закипая в недрах одной души, в какой-то момент выходит из берегов, и ее жар начинает обжигать других. «Как один пастух смог мирным рыбакам объяснить или доказать, что на том берегу живут враги, и их можно грабить и убивать? Как?..»

А вот так. У всякого безумия есть своя логика. Более того, только в нем логика достигает абсолюта – сказывается отсутствии критического восприятия идеологии и рамок светской морали. Сознание предает тебя и заставляет направить все силы ума на то, чтобы низвести в прах логику обыденного и выстроить глубокую и кристально прозрачную цепь рассуждений, ту, которой редко достигает человек в обычном состоянии. И пик этого озарения – самое страшное. Кульминация.

«Скорпи-он» Бозина волей-неволей перекликается с творчеством Тарковского. Триптих миров. Переходы между ними размыты, ведь все они пронизаны одним настроем, одной нитью идеи. Если в фильмах Тарковского своеобразным маркером порога становится смена цветовой гаммы, Дмитрий в первую очередь изменяется сам, на удивление, оставаясь в рамках привычной и себе, и зрителю стилистики игры. Актер, вооружившись микрофоном, копьем и «щитом», который без труда узнают постоянные зрители «Театра Виктюка», на протяжении двух часов удерживает внимание переполненного зала.

Музыкальные отголоски лишь дополняют общую картину, органично вписываясь в авторские миры, которые Бозин полностью подчиняет себе и своей идее, при том по большей части ни на шаг не отходя от чужих, уже давно написанных слов. Все же линейка персонажа в «типовом» спектакле неизбежно навязывает определенные рамки.  В то время как моноспектакли всегда интересны в первую очередь тем, что это вершина актерского самовыражения, балансирование на стыке ролей и индивидуальности. И хотя, как уже сказано, Дмитрий не покидает пределов известной актерской манеры (все же, мне кажется, господин актер лукавил, говоря об отсутствии «виктюковской школы» и абсолютной актерской эклектике внутри театра; другой вопрос, что привитое мастерство сдобрено недюженным талантом и уже вследствие множества сценических проб своих сил – индивидуализировано), эти пределы раздвигаются им до небывалых широт.

Варвара Трошагина специально для Musecube
Фотографии Ольги Кузякиной можно увидеть здесь