Герои прозы Андрея Платонова лучшее свое воплощение нашли в полотнах Павла Филонова, такого же загадочного и многогранного художника-исследователя, каким был и сам писатель. Но пронзительный психологизм и безграничность созданного поэтического мира привлекают не только художников, но и театральных режиссеров. Одним из примеров недавнего обращения к Платонову является прошедший 28 февраля спектакль «Потудань» Семена Серзина, выпускника мастерской Вениамина Фильштинского, а ныне режиссера самого молодого петербуржского «Этюд-театра».

Создатели спектакля посчитали, что для усиления инсценировки к рассказу «Река Потудань» можно добавить еще и рассказ «Юшка», что действие станет понятнее и в какой-то степени эффектнее, а персонажи Никиты, Любы и Бати ярче обнажат все закрома своей мятущейся натуры. В круг режиссерского внимания попали только четыре героя: обуреваемый платонической любовью невероятной силы Никита (Иван Бровин), доводящая до физического уничтожения свою несчастную материю Люба (Анна Донченко), образ уходящего и проходящего – Батя (Владимир Карпов), и Юшка (Алессандра Джунтини), блаженный юродивый, который любовно рассматривает мир через макет сценической коробки. Если судить в целом, то спектакль представлен как человеческая история, но о тех людях, которых уже не найти.

Такая архаика требует к себе крайне бережного отношения, ведь любая грубость, наигранность и фальшь способна разметать, разнести на куски весь тщательно скрепленный мирок героев. Наверное, именно поэтому спектакль несколько опасливо выдержан в этюдном методе, исключая инородные и нарочитые сцепки и переходы, упрощая тем самым задачу современному клиповому сознанию: воспринимать кадры легче, чем единое целое.

Конечно, нет ничего удивительного в том, что для качественного освоения двух рассказов их пришлось несколько урезать и ограничить. Во многом из-за такого достаточно спорного скрещивания пострадал платоновский текст, в котором каждое слово, каждое предложение являлось своего рода уникальным, прекрасно звучащим элементом, составляющим единую мозаику произведения. Так, без отвлечения на внешние формы, была в начале озвучена запись первых строк «Реки Потудань», исполнена на четыре голоса народная песня, так было в конце, когда в зыбкое равновесие, в желанное единство физического и духовного был приведен внутренний мир Никиты.

Отсюда, из-за сохранения мотива, но не цельности прозы, отсутствие, казалось бы, ожидаемых сцен: Никита, мастерящий гроб для умершей от туберкулеза подруги Любы, или размышления о реке Потудань, скованной льдами, метафоре сдерживаемых чувств. Поскольку текст был отдан актерам на проживание от первого лица, добавилось нахождение в предлагаемых обстоятельствах, лиричность и явная персонализация, конкретика, но исчезли при этом некоторые переходы, к примеру, превращение красноармейца Фирсова в мужа Никиту.

Героиня Любы в спектакле Серзина наделена глубокой эмоциональной подвижностью, она одинаково легко сохраняет сдержанность, серьезность, безразличие к жизни, пытается угодить мужу или расшевелить его тщательно скрытые чувства. Никита в «Потудани» получился более бесстрастным, он словно отгораживается от своих естественных эмоций, проживает их внутри, ограничиваясь лишь сжиманием кулаков в качестве внешнего проявления. Противопоставление ему герой Бати: шебутной, гротескный, нарочито комичный, в какой-то степени мультипликационный. Он бьется головой о кровать, ругается с пригревшейся дома «живой душой» Юшкой, натуралистично занимается умыванием и причесыванием.

Художником Валентиной Серебренниковой в спектакле создана точная и реалистичная сценография, она ушла от традиционных декораций избы с возведенными стенами, но обратилась к метафорам. В ее видении вовсе отсутствует река, наличие оной обыграно двумя мостками, углом направленными в зал, вертикальными пластинами, напоминающими нагромождение пошедшего весной льда, и крутящейся, как водоворот, конструкцией, с подвешенными на ней окнами. Эти окна расположены на двух плотах – сцепленных из бревен и досок помостах, на которых частично возведены избы Любы и Бати. У нее – аккуратно заправленная кровать, печка, стол с одним стулом, стеклянное окно в деревянной раме, у него – склад странных вещей, грубый полог, замутненное окно.

Большую часть действия актеры находятся на этих сооружениях, спускаясь с них только в моменты наивысшего подъема или падения. Юшка же, напротив, основное время проводит на деревянной лестнице, своим свистом подражая птицам и играя с яблоком. Его образ здесь некий нейтральный отражатель, он не жертвует своим чаем с сахаром во спасение других людей. Главное проявление Юшкиной непорочной души находит выход в сцене на базаре, когда по-прежнему бесполое и безобидное существо учится говорить, чтобы предостеречь Никиту от окончательного безразличия и потери человечности. О том, получилось ли у него правильно транслировать эту мысль, а у ребят создать тонкий, предельно честный и до краев переполненный чувствами мир, судить, наверное, только зрителям. Тем более что некоторые из них уходили серьезные, явно задетые за живое глубиной и грузом людских материй.

Елена Бачманова, специально для MUSECUBE

Фотоотчет Юлии Левченковой смотрите здесь