5 декабря 2019 года состоялась необычная премьера: в московском театре “Человек” поставили “Гамлета”. Но не по Шекспиру, а по произведению “отца русского театра” Александра Сумарокова. Пьеса не ставилась почти что 250 лет, была забыта и не видела света рампы. Эту историческую несправедливость восстановил режиссер, заслуженный артист России Владимир Скворцов.

«Всякий человек, даже тот, кто никогда не был в театре, знает, что трагедия «Гамлет» Уильяма Шекспира есть главная пьеса мирового репертуара, в том числе и в нашей стране. Однако далеко не многим, даже из числа завзятых театралов, известно, что первым, кто заставил Принца Датского изъясняться по-русски, был видный поэт и драматург эпохи Российского Просвещения Александр Петрович Сумароков (1717 — 1777)», — пояснили в пресс-службе театра.

«Гамлет» Сумарокова был опубликован в 1748 году и впервые поставлен двумя годами позже силами автора и учеников Сухопутного кадетского корпуса в Санкт-Петербурге.

«Важно отметить, что мы в данном случае имеем дело не с переводом пьесы Шекспира, коих за последующие два с половиной столетия появится превеликое множество, а в значительной мере с оригинальным текстом. Взяв за основу фабулу первоисточника, Сумароков сочинил то, что в наше время назвали бы «вариацией на тему»: он изрядным образом изменил сюжетные перипетии, исключив из списка действующих лиц немалое число персонажей, но при этом добавив туда новых, собственных», — уточнил представитель пресс-службы.

В «Гамлете» на первый план также как будто бы выступает коллизия борьбы между долгом и страстью. Долг мщения за отца в душе Гамлета борется со страстью его к Офелии, дочери убийцы (Сумароков отступает от шекспировского сюжета, возлагая ответственность за убийство на царедворца Полония). В сложном положении оказывается и Офелия.

Изображение конфликта между долгом и страстью у Гамлета и Офелии носит чисто внешний характер. Коллизия сложной душевной борьбы, которой охвачены персонажи ранних пьес Сумарокова, была своеобразной данью традициям расиновской драматургии. Подлинный же источник трагической ситуации в пьесах русского автора совсем иной.

Это обращение к Шекспиру делает честь русскому писателю, который, подобно немногим людям XVIII века, находил у Шекспира не только «много безобразного, но много и прекрасного». Переделка Сумарокова свелась к устранению этого «безобразного», – и, в результате, получилось его самодовольное заявление: «Гамлет мой, кроме монолога в окончании третьего действия и Клавдиева на колени падения, на Шекспирову трагедию едва-едва походит».

В действительности же, получился своеобразный русский фанфик 18-го века на тему Шекспира. В наше время, когда разнообразие театральных форм дошло до своего критического предела, и нахождение современной драматургии между Колядой и вербатимом превращается в неустойчивые качели, самое время обратиться к давно забытым вещам, и обращение к автору именно 18-го века в наш постмодернистский век звучит как никогда ново.

Звучит — подчеркну — удивительно, так как литературный язык 18-го столетия воспринимается нами как нечто неземное, инопланетно-прекрасное. Тогда же как постановочно спектакль близок и понятен зрителю, знакомому с современным театром и тенденциями в нем. В этом противоречии спектакль театра “Человек” неожиданно находит баланс и гармонию, и в любом случае такая смелость авторов постановки достойна и любопытства, и уважения.

Юлия Зу специально для Musecube
Фотографии Ксении Логиновой можно увидеть здесь