«Просто надо быть правдивым,
благородным, справедливым,
умным, честным, сильным, добрым –
— только и всего!»

Чего ради взялся Пушкин за повесть из актуальной истории России (хотя в то время четверть века была, пожалуй, длиннее нынешней)? Он же сам пишет: «Ну, это вы и сами знаете…» — в таком духе. Мы, положим, не знаем, но сообщает поэт достаточно, чтобы на всякий случай осенить себя каким-нибудь знамением. Не для того же, чтобы преподнести публике совершенно фантастическую историю, будто порядочный человек может выжить и стать счастливым в обстоятельствах, в которые автор помещает Петра Гринёва и Машу Миронову? Можно только догадываться. И я пытаюсь.

Спектакль, как и первоисточник, ни на чём не настаивает, ни за что не агитирует и показывает и верхи, и низы общества равно сомнительными по своей этической привлекательности. Образцы нравственной чистоты обитают между этих полюсов в состоянии самого неустойчивого баланса: имею в виду семейство Мироновых и примкнувших к ним Савельича и Гринёва (а также павших в междоусобной бойне мирных граждан и честных служак). Известная метафора о «лезвии бритвы» — красота есть исчезающе тонкая грань между скатами в… некрасоту – работает и относительно души. Замараться легко, трудно жить замаранным, если в тебе жив стыд.

Эта история – гимн стыду, который не только в поговорке побратим совести. И тут происходит странное: веления совести далеко не всегда совпадают с требованиями присяги. Почему Швабрину каждый раз удаётся навлечь на Гринёва беду, всего лишь сообщая «кому следует» формальную истину? Да, ввязался в дуэль. Да, принял от бунтовщика подарки (более того, сам сделал Пугачёву подарок – правда, не зная ещё, что перед ним за человек).

Вот это слово. Человек. «Дай себе волю», слышим мы модный позыв. «Ведь ты этого достоин», улещивают зазывалы в комфорт. «Ты никому ничего не должен» — от создателей «возьми от жизни всё». В общем, нам нынче постоянно разрешают стать животными: дают – бери, бьют – беги, сожри соседа, возьми что плохо лежит, при захвате заложников не сопротивляйся, не будь героем, не будь героем… Гринёв, кстати, тоже героем не кажется – такой юный, щёчки-чубчик, доверчивый взор, пылкое сердечко. Мамка-Савельич и носик утрёт, и сабельку подаст, и водочки не позволит хряпнуть. Но кто, отчаявшись побудить должностных лиц к исполнению их долга, один потащится обратно в пекло – прямо в пасть к разбойнику, хоть и лично знакомому, но ничем уже не обязанному? Вспоминается корчаковский Матиуш, явившийся на войну в сандаликах. «Чтобы воевать без сапог, надо быть простофилей!» «Или героем…»

Петрушу всегда видно – а вот Швабрина не сразу распознаёшь в толпе приспешников Пугачёва. Казалось бы, яркий индивидуалист, но, оказывается, «побыть у трона», хоть какого-нибудь, даже фальшивого, составляет предмет его карьерных вожделений. Недаром Емельян Иваныч к концу своей истории уже иронично и с опаской косится на своих подпевал. «Они все воры…» Как говорится, узок круг и страшно далеки они от народа. Взять вилы в руки – ещё не значит стать вне закона, иногда это значит – создать новый закон, который даст начало оздоровлению человечества (до следующей эпидемии, но мы же не ждём чудес). Главный вопрос любой драки – как её поскорее закончить. Потасовку на очной ставке не берём.

Казни сторонников Пугачёва были не менее жестокими, чем его расправы. «Ужасный век – ужасные сердца», тот же Пушкин – в другом месте – сказал. (Кстати, отличные стихи – про замершее в ужасе столетие, я про «песню повешенных»).

Но всегда есть сердца прекрасные. В спектакле много, даже вроде бы слишком много поют о любви. Любовь очищает то, что грязнит война. На каждый кровавый выпад массы следует нежный ответ дуэтом. Поэт подарил героям счастье – режиссёр его в этом поддержал.

А актёры воплотили всё так сильно и привлекательно, что хочется, ну не знаю, «золотую маску» им вручить какую-нибудь, что ли.

Елена Трефилова специально для Musecube

В статье использованы фотографии с сайта Театра «У Никитских ворот»