Для того, чтобы попасть в Малый зал Александринского театра, необходимо подняться на вместительном лифте под самую крышу. Здесь, 19 мая в рамках фестиваля «Александринский» перед зрителями был представлен спектакль греческого театра Аттис «Иокаста» – пьеса об истории Греции и ее героях. В зале – всего по два зрительских ряда на каждой из сторон – и в этом крошечном пространстве зрители буквально видят лица друг друга. Между ними – сама сцена с почти полным отсутствием декораций. Лишь прямоугольник, покрытый светлой материей. За ним — таз, наполненный водой.

Все затихает, внезапно отчетливо слышны удары грома – погода города на Неве вносит свои коррективы в прелюдию спектакля. На сцену входит главная и единственная героиня – Иокаста – в исполнении Софьи Хилл. Она становится на колени, и из ее груди вырывается стон. Все громче и громче, вплоть до боли в ушах, сдавливая, заполняя собой все пространство. Кажется, этому вою нет предела…

Но в руках режиссера Теодороса Терзопулоса, сидящего напротив актрисы, появляется тарелка и, разбиваясь в дребезги, она подает сигнал к началу действия, к следующему шагу Иокасты. Та долго и тщательно моет руки, словно смывая с них всю многовековую грязь. Ее голос, то — всхлипывая, то – крича, дрожит, умоляет и смиряется. Перевод текстов, который произносит актриса, транслируется на мониторе позади нее, но слова не слишком связаны между собой. Они складываются в предложения, но между ними не всегда можно уловить связь. Очевидно одно – все они повествуют о великой трагедии женщины, страны, эпохи.

Слова – лишь отправная точка для импровизации. Режиссер лишь помогает этому, подавая реплики, строя зыбкий диалог с казалось обезумевшей женщиной, и напевая греческие народные мотивы, которые добавляют аутентичности происходящему. Движения героини, ее жесты и позы одновременно и пластичны, и порывисты. Вода – о, как важна она для нее! Жадно глотая живительную влагу, она почти захлебывается в ней, а полоская волосы, после – разбрызгивает капли вокруг себя.

Иокаста проползает под белым покрывалом, извиваясь и застывая под ним. Это одновременно и саван, и супружеская постель. Здесь все – символы, все – угадывается и домысливается зрителем, оставляя пространство для воображения. Фрагменты происходящего разбиваются точками, обрывками фраз в тексте и звоном тарелок, что каждый раз все сильнее усыпают пространство сцены.

Ближе к финалу слова становятся все отрывистей, все меньше они связаны между собой. Они, как и хрупкая тарелка, разбиваются, разламываются, унося с собой гармоничный и целостный мир Древней Греции. Апогеем действия становится зловещий смех режиссера и его героини. Это катарсис – объясняет режиссер после спектакля неизбежный, по его мнению, финал античной трагедии. Но одновременно это и состояние писателя – молодого ученика режиссера Янниса Контрафуриса. Он создавал пьесу, пока был жив, но угасал с каждым днем, и его организм все больше поддавался силе болезни, ставя неизбежную точку.

После спектакля Теодорос Терзопулос с удовольствием вступает в открытый диалог с публикой, уточняя и проясняя некоторые туманные моменты, требующие разъяснения и объяснения. Но все же — режиссер оставляет зрителям пространство для размышления над спектаклем, который не замирает в застывшей фазе, а продолжает жить в полете импровизации, ставя вопросы и далеко не всегда отвечая на них.

Валентина Казакова, специально для MUSECUBE

В репортаже использованы фотографии Александринского театра