Недавно в Москве состоялся концерт андеграундной певицы Ольги Арефьевой и группы «Ковчег» в честь дня рождения певицы, о чем мы уже писали ранее.

Ольгу смело можно назвать «Человек-оркестр», ведь она не только талантливый музыкант и композитор. Они пишет замечательные, полные глубокого смысла стихи, умеет танцевать и прекрасно жонглирует, ставит спектакли и сама же для них придумывает костюмы и декорации. Кроме этого, с 2003 года Ольга ведет тренинг «Человеческая комедия», сферой интересов которого охвачены тело, голос, пение, речь, ритм, стихи,перфоманс, развитие способности к импровизации в любой области. За годы своей творческой карьеры на сегодняшний день Ольга выпустила 27 альбомов, на ее счету более 400 собственных песен и три книги.

О том, откуда певица берет свое вдохновение на творчество и как, несмотря на жизненные неурядицы, продолжать творить, расскажет сама Ольга в интервью для Musecube.

– Почему вот уже в который раз вы решаете в праздничный для вас день выступать на сцене? Ведь концерт – очень тяжелое, выматывающее мероприятие. Почему вы выходите работать, а не отдыхаете и веселитесь для себя?

– Я люблю концерты, а вот праздники не люблю. Слово «тяжелое» по отношению к концерту – неправильное. Да, это трудное, но очень интересное, насыщенное состояние. Это поток – как шахматист играет партию или летчик ведет самолет. Тут совершенно не до эмоций и не до «легко-тяжело». Эмоции у зрителя. А у человека со сцены – очень сильное эйфорическое переживание. На мой взгляд, это гораздо интереснее, чем все на свете. А что до отдыха… Мне вовсе не нравится отдыхать, я гораздо больше люблю работать. Причем не обязательно на сцене. Любые виды работ, которые я делаю, – когда я монтирую видео, пишу музыку… Это все трудоемкие интенсивные занятия, и они дают потоковое состояние. Словом «тяжело» оно не описывается. Я читала интервью одного хирурга, который говорил: «Оперировать – это настолько здорово, что я бы занимался этим, даже если бы мне за это не платили». Так оно происходит и у музыкантов. Мы занимаемся музыкой вне зависимости от того, платят нам за это или нет. Если это, конечно, настоящие музыканты. Деньги могут образовываться по ходу. Но сам процесс гораздо увлекательнее, чем деньги и другие плюшки.

– Могли бы вы заниматься чем-то другим, кроме музыки и творчества? Считаете ли, что если бы не музыка, то могли бы добиться успеха и реализации в чем-то другом?

– Я больше голосую за слово «реализация». Это ощущение, когда ты делаешь, что должен, и у тебя это получается. А насчет понятий «музыка и творчество» – безусловно, я могла бы себя реализовать не только в музыке. По ходу жизни у меня образовалось множество умений, каждое из которых могло бы стать отдельной профессией. Я параллельно научилась куче вещей, потому что это требовалось для создания хорошего выступления. Умею ставить свет, делаю режиссуру своего же представления, придумываю грим, пластику. Сейчас я вот, например, еще и рисовать научилась (Прим. корр.: в скором времени у Ольги Арефьевой выйдет третья собственная книга, иллюстрации к которой она создавала сама). Могу преподавать очень хорошо, тренинги вести. Или, например, мне приходится быть дизайнером – к каждому концерту я должна изобрести костюм, к каждому диску – обложку. Наверное, любым из этих дел отдельно я могла бы заниматься. Занятия сами собой образуются вокруг концерта. И если не будешь хлопать глазками и ждать, когда придет некто и выполнит творческую или техническую работу – ты всегда можешь научиться ее делать своими руками! И никого не надо просить по дружбе или нанимать за огромные деньги. И ни с кем не надо бодаться по поводу эстетических концепций: хочешь сделать хорошо – сделай сам! Когда другой выполняет твою творческую задумку, львиная доля сил уходит на то, чтобы объяснить, чего именно ты хочешь, и почему ты не хочешь так, как норовит сделать он. Я вот сейчас чуть не поседела, пока верстали мою книжку «Иноходец». Одно дело – взял и подвинул. Другое – объяснить, что подвинуть, куда, почему, и почему нельзя иначе.

Мне нравится процесс созидания – особенно, когда получается. Кино могла бы снимать. Хотя это, как я осознала, один из самых сложных процессов в искусстве, потому что он очень уж синтетический. Режиссер должен уметь делать сразу огромное количество вещей, и во всех быть специалистом высокого уровня. Владеть операторским и сценарным искусством, понимать в музыке, уметь управлять деньгами, людьми, быть и актером, и психологом, и человековедом. И иметь композиционное мышление, чтобы все части мира совместить единственным наилучшим способом.

При слове «творчество» мы представляем такого вольного художника, растрепанного, которого вдруг посетила муза, и вот он чего-то творит. Но когда ты доводишь до реализации свою идею, ты должен быть еще и трудолюбивым ремесленником и очень хорошим специалистом в куче областей. Это не безответственная запущенная в воздух фигня – то ли стих, то ли не стих, а лишь одна стихия, – а когда ты действительно можешь дойти до результата. Вот это очень ярко в спектаклях проявляется. Ты в полете находишься всего лишь какой-то миг, а в остальном ты что-то пилишь, клеишь, делаешь декорации, костюмы, составляешь разрозненные номера в сценарий, монтируешь музыку, рисуешь афиши. Это все трудоемкая возня, требующая постоянного изучения каких-то технологий, но это очень здорово именно в комплексе. Штука в том, что иными способами этого полета не достичь. Вернее, достичь можно случайно, но не повторить. Чтобы повторить, да гарантированно, в назначенный день и час, да еще и со зрителями, зашедшими с улицы поначалу каждый в своем настроении – нужна магия третьего уровня. Назовем ее словами «уметь работать и уметь управлять своими состояниями».

– А ощущения рутины не возникает?

– Вот на это пожаловаться не могу. Мне непрерывно интересно. Рутина может возникнуть у человека, когда он не любит свое дело или не чувствует, что оно кому-то нужно. Есть на свете очень много видов работ, которые не только бесполезны, но и вредны – например, впаривальщик неграмотным бабушкам ненужных предметов, кредитов… Наверное, он когда-нибудь почувствует внутреннюю тоску, потому что его работа вредна. Потому что он обманывает людей, мел под видом лекарств впаривает доверчивым старикам. Те, кто производят бесполезные некачественные вещи, навязывают дорогие ненужные услуги, расставляют финансовые ловушки, уничтожают общественную среду обитания, какое чувство они могут испытывать? Только какой-то адский, плохо пахнущий болезненный азарт. И, в общем-то, плохо скрытую ненависть и тоску. А если любишь свое дело, если оно нужно людям и полезно планете – ты всегда так или иначе находишь в трудной работе любовь, и рутины не будет.

– То есть зависит от самомотивации?..

– Ну да, иногда жизнь тебя мотивирует, иногда бывает, что ты сам себя должен мотивировать. Я всегда ищу в обращении с собой ключик. Например, чтобы изо дня в день заниматься физкультурой, нужно себя поймать, увлечь, заинтересовать. Не надо силой заставлять никогда. А вот сделать себе занятие интересным можно. Если ты записал себе в режим каждый день бегать в 6 утра, но ты это делаешь с насилием над собой, то пользы не будет. Скоро воля кончится, затоскуешь и бросишь, да так, что потом ничем не заставить будет. Я вот по своему характеру выбираю занятия, которые меня увлекают. Скажем, кручу тяжеленный шест, и это так увлекательно, что не замечаю, как перетаскаю тонну железа, пока какой-то элемент отработаю. Получается, что я занимаюсь физкультурой, и в это же самое время мозг пирует – изучает траектории, балансы, гравитацию. То же с танцем – и потрясающе красивое и сложное дело, и нагрузка на все мышцы.

– А как же уныние, истощение, творческий тупик… Вам знакомы такие слова? Судя по количеству выпускаемых вами альбомов, складывается впечатление, что у вас никогда не бывает кризиса в творчестве.

– Да, у меня не самодостаточность, а самоизбыточность. Мне кажется даже странной фраза, что вообще может возникнуть какой-то творческий кризис. Думаю, это возможно только разве что из-за ошибочных действий человека. Творчество можно сравнить с рекой, стремниной или – снова употреблю слово – потоком. Ты просто в нем серфишь – заходишь и плывешь: вдоль, поперек, наискосок. И если ведешь себя как-то глупо и неправильно, ты, конечно, можешь из него выпасть, но это будет только твое решение. Идей бесконечно много, только бери, лови, реализуй. Но идея – это лишь заявка, эмбрион или даже сперматозоид. А дальше ты должен (если правда берешь на себя ответственность за идеи, которые наловил), как родитель хороший, вырастить и в жизнь полноценно отпустить. Тогда чувствуешь себя удовлетворенным. А нахватать много идей, заданий от Господа Бога и их не реализовать – вот это глупо и неправильно. Я вот больше за это ощущаю ответственность. У меня есть много-много всего недореализованного, поэтому я всегда загружена своими собственными заданиями. Если я сделала одно, меня сразу же ждет много другого, когда-то отложенного. А что такое нет творчества – я даже представить не могу. Неужели есть люди, которые сидят и вздыхают, что нет идей? Таких в принципе не должно быть! Не надо гоняться за идеями. Нормально живешь своей жизнью, а идея – это такая вольная птица, в любой момент она залетит. Надо просто быть готовыми к этому, должны быть открыты окна и двери. А высиживать с закрытыми замками и жаловаться на отсутствие идей – нелепо, открой сначала ту дверь, в которую ей залетать! Я абсолютно не парюсь, если у меня не пишется стих, и вообще даже не думаю об этом. Я ничего не должна. Полно других работ. Происходит каждодневная жизнь с ее интенсивным проживанием. А эти птицы – они залетают именно между делом, часто в совершенно неподходящие моменты. К примеру, опаздываешь на поезд, бежишь с чемоданами по эскалаторам, и в этот момент прилетает идея. Надо ее запомнить, записать или наговорить на диктофон, и потом, когда появится более спокойный момент, над ней поработать. Это как сон записать – надо срочно, пока не улетучился.

– А когда возникают какие-то стрессы в жизни и трудности, вы что с ними делаете? Я вот если влюбилась – вся жизнь отодвигается.

– Стрессы – это отличное топливо! Жизнь показывает, что сильные эмоциональные состояния работают на творчество, а не против него. Также и с любовью: если человек переживает какое-то сильное чувство, это, безусловно, скажется на творчестве. Не прямо сейчас. И не надо ничего форсировать. Переживай это чувство здесь и сейчас, в режиме секунда в секунду. Вообще не надо толкать реку, не надо тянуть росток из земли. Абсолютно все на земле само происходит – реки текут, деревья растут, зелень прет из земли и точно так же все происходит с идеями, творчеством, любовью, да и со всем, что мы встречаем.

– Как ваша музыка и тексты трансформируются со временем? Какие у вас сейчас возникают ощущения, когда слушаете свои первые песни?

– Когда я пересматриваю свои старые песни и стихи, возникает единственное чувство: они потрясающе зрелые. Их появление – в общем-то чудо. Самыми лучшими получаются интуитивные произведения, которые созданы на одном дыхании, сиюминутно. Если я в чем-то и возросла за эти годы, то только в ремесле. Я точнее шлифую, лучше вижу, грамотнее обращаюсь с творческой субстанцией. Но сам момент творчества остается непознаваемым. Что-то залетает в тебя – это субстанция из более высокого мира, и она сразу совершенна… И главная твоя задача – перевести ее каким-то образом на земной язык, при этом не потерять, не испортить.

– Каков ваш любимый жанр в музыке из тех, в которых вы работаете?

– Я вообще не знаю, что такое жанр. Вернее, хочу сказать, это неправильная исходная точка – искать какие-то жанры. Мне кажется, что я делаю одно и то же. Я все время поворачиваю один и тот же объемный объект и любуюсь им со всех сторон. И все в нем настолько связно. А вот этот общепринятый внешний взгляд пытается разъять, отпилить одну грань и сказать: «Вот это – такой-то жанр». Я чувствую единство происходящего. Мне скажут: «Скажи, какой твой бок лучше? А может быть зад? А может быть перед?». Да я не знаю! Мне все мои бока нравятся, они от меня неотъемлемы.

– Тогда иначе: в каком жанре вы ни за что и никогда не стали бы работать? Может быть, что-то очень тяжелое?..

– В любом, который мне не свойственен. Все, что неправильно, фальшиво, лживо, искусственно – вот в этом бы я не стала никогда принимать участие. А тяжелое или легкое – не имеет значения. С группой мы, кстати, бывает, применяем тяжелые аранжировки – сходите на электрические концерты. И публика это совершенно нормально воспринимает. Есть юмористические, есть детские произведения, классику я пела, кабаре с ребятами делали… Но все эти так называемые «жанры» всегда из одной корзины. Что бы ты ни делал – если тебя это увлекает, если прямо с твоей кровью вытекает органически, – тогда любой жанр будет на своем месте.

– Как выбираете репертуар для концертов? И каким вы видели в своих планах нынешний концерт? Мне он показался легким, позитивным и жизнеутверждающим, ничего депрессивного и тяжелого…

– Мне кажется, что в том, что вы увидели и услышали, обязательно есть большая доля лично вас. Вы услышали легкое и позитивное – значит, вы были легки и позитивны. Потому что другие люди услышали что-то грустное, третьи очень сильно плакали. Но это все стороны одного и того же. Песня – это определенный иероглиф, который мы в воздухе рисуем и коллективно созерцаем. Каждый в трактовку, восприятие вносит много своих эмоций. Это по второй части вопроса. А по первой – как мы формируем программу? Из многих факторов. Обсуждаем с группой, приводим аргументы «за» и «против». Всегда учитываем мнение музыкантов. Каждый говорит: вот это мне хочется, а это я, наоборот, не играл бы. Могут повлиять зрители. Некоторые люди мне пишут годами, что хотят какую-то песню, а для нее все нет момента. И вдруг понимаю: вот сейчас получится. И тогда я говорю: «А давайте!» – и если ребята меня поддержат, то мы ее поднимем, сделаем. Это не запросто. На редкую или старую песню нужны какие-то дополнительные силы, вдохновение, время. Например, этот концерт включал в себя много новых и редких песен. Обычно, когда мы едем на гастроли, программу формируем из проверенных вещей, которые уже наверняка выстрелят. Они уже крепко вбиты в память и руки. А моменты риска, неуверенности, премьеры – они тоже должны быть, и мы даем им место на московских концертах. Когда что-то новое приходит в мир, все понимают, что это хрупко – и в то же время очень радостно и ответственно, как рождение ребенка. Иногда должен быть элемент новизны и импровизации, некой непредсказуемости. Потому что слишком причесанный, выглаженный, зафотошопленный артист, у которого отработан каждый жест, у которого одно и то же годами повторяется идеально – не всегда пользуется моим доверием. Это машина или человек? А элемент растерянности, момент волнения – а пройдет человек по канату или не пройдет? – он очень адреналиновый, и зрители его ценят, пожалуй, даже больше.

– Все ли новые песни можно найти в сети, например, песню «Про попа и собаку»?

– Конечно, нет. Я очень против того, когда люди пытаются записать что-то из-под полы и выложить в сеть. Это лишает меня стимула показывать что-то новое. Есть такие музыканты, которые годами не показывают новые треки, пишут в студии альбомы и до выпуска все песни держат в огромном секрете. Я так не делаю, но считаю предательством, когда моим доверием злоупотребляют и пытаются своровать и скорее выложить. Эти воришки тешат свое самолюбие, они зачем-то делают слепок того, что еще только формируется, и выбрасывают в общественное достояние. А там совершенно другой глаз у людей – более холодный, более злой, критичный. Или наоборот, влюбляются в промежуточный вариант и потом не хотят воспринимать песню в развитии. Как младенца сначала показывают только близким людям, и лишь с какого-то момента могут вывести туда, где могут быть посторонние. С песнями то же самое – им нужно пройти момент оперения. На концертах все чувствуют этот трепет перед новым и ценят его. А когда украли и скорее выложили, трясясь от своей значимости и вожделения – это предательство. И даже сейчас я обращаюсь через портал: люди, не делайте этого! Это очень медвежья, дурная услуга. Мы запишем и выложим рано или поздно, и будет хоть бесплатно хоть платно. Но не надо воровать. Я сама хочу решать, когда и как это произойдет наилучшим образом. Кстати, про попа и собаку я выложила текст в интернет. Можно почитать, эта песня в первую очередь – стихи.

– Вопрос лично о вас. В чем секрет вашей необыкновенной молодости? Вы совершенно не меняетесь со временем!

– Вообще-то это иллюзия, конечно, что существует какая-то необыкновенная молодость. Я точно также из плоти и крови, и точно также устаю и болею и, в общем-то, не молодею. Но если чего-то тело мое просит, я ему даю. Вот мы говорили о физкультуре. Отличный ключик к молодости и хорошему настроению – всегда много двигаться. Потом я слежу, что ем. В основном растительную пищу, хотя и позволяю себе иногда, очень редко, какую-нибудь гадость. Вот мой друг курильщик говорит: мне и самому уже курить противно, и удовольствия никакого. Но звонит телефон – я на автомате беру сигарету, зажигаю… Я стараюсь отслеживать у себя автоматические движения. Всегда прислушиваюсь: правда этого прямо хочется или нет? Могу позволить себе и мясо, и алкоголь, но только если мне действительно этого надо. Бывает, что-то гнетет, изматывает, и тело запросило такой вот поддержки. Я знаю, что будут последствия. Сначала становится легче, но потом надо переварить, пережечь полученный яд. Поэтому я не увлекаюсь. Когда ты ешь мясо, берешь на себя ответственность за эту коровку. А ты хочешь тащить это на себе? Если есть чем платить, если ты миру даешь больше, чем получаешь, то баланс остается в правильную сторону. Но сейчас во многих людях присутствует бездумность, они не понимают, как много они тратят, набирают кредитов – в прямом и переносном смысле. И мясоедение – это такая кредитность. На земле накапливается очень много ненужного убийства и всяких других вещей, например, вырубание леса… Можно соблюдать баланс и договариваться с землей – сколько мы берем и сколько даем. Но когда это не договор, а грабеж, когда он происходит бездумно, на автомате, то получаем то, что получаем. У человека есть на земле свои права. Если срубить дерево для того, чтобы построить дом – это правильный баланс, и дерево будет не против. Но если кто-то ради бизнеса вырубает целые экосистемы, то природа не согласна с этим. И животные не согласны. Все это расплату за собой влечет, причем она не всегда индивидуальная. Мы несем коллективную ответственность. Мы все расплачиваемся за то, что кто-то вырубает леса.

– Вы относите себя к какой-то религиозной семье?

– Понимаете, разделения на мафии и семьи, на армии и секты, каждая из которых – «единственная самая правильно верующая» – такая неправильная штука, на мой взгляд. Люди придумывают описания неведомого, и это нормально. Но потом настойчиво, даже агрессивно, допрашивают встречных и поперечных: а вы за то описание или за это? Вы за наших или за ваших? Это все человеческие конструкции – позолоченные, с колоннами, с ритуалами и костюмами, со специально написанными текстами, с торжественными праздниками и высоко сидящими иерархами. Кому-то ритуал помогает выйти на правильный коннект. Но это все посредничество. Игры человеческого разума. Я не испытываю к ним отторжения до поры, пока они помогают человеку выстроить свою антенночку для связи с горним-вышним. Бывает, человек сам не может, или не решается, а тут ему готовые формы предлагают. Мне горячо нравятся храмы и молитвы, шествия и песнопения. Но как только внешняя форма становится агрессивной, как только начинается деление на верных и неверных – сразу война, ненависть и насилие. Я в эту игру не играю. Если очень хочется, всегда можно выстроить себе какой-нибудь ритуал. Самое главное – не начать за него воевать. Есть очень хорошая фраза, ее сказал один высокий православный иерарх по поводу католиков: «Перегородки наши не до небес». Вот очень правильно, мудрая фраза! Я согласна с тем, что ритуал, обряд, мистерия могут и должны созидаться. Но их нельзя абсолютизировать. Обрядоверие и войны за свой позолоченный картон чреваты пролитием вполне реальной крови. Вот искусство в какой-то степени является ритуалом, но оно культивирует условность, временность и разнообразие. Сегодня ты создал сверкающий дворец, завтра – сад камней, послезавтра – танец и вообще кошку. Все это будет способами переживать высокие состояния, настраивать себя на них. Я нормально захожу в церковь, мне там очень нравится до тех пор, пока на меня не зашипят какие-нибудь бабки: «Не так одета, не там стоишь!». Сами священники их называют «наши православные ведьмы». Но не в них вопрос, а в насилии, давлении, которое пытаются внести в столь хрупкую сферу. Смысл религиозных претензий всегда сводится к формуле «как ты смеешь не чтить наш корпоративный ритуал!» Мы подобное этому еще в детстве проходили – с портретами партии, с красными галстуками и маршами, с салютом и пионерскими клятвами. Попробуй поперек течения пойти. Сейчас те же люди, что нас строем заставляли маршировать, в крестный ход молодежь загоняют. Вопрос об открытости истине, сверкающему и неподдельному, что тебе в глаза все время смотрит, незаметно подменяется вопросом о лояльности линии руководящей и направляющей верхушки, как бы она себя ни позиционировала.

– Вопрос философский. Верите ли вы, что все в этом мире предопределено или все зависит от самого человека и его выбора?

– Я больше доверяю тому, что каждый день вижу своими глазами и чувствую своими «кошачьими вибриссами». Я вижу, и не могу не замечать, что мир является очень большой, игривой, яркой, творческой субстанцией, которая со мной непрерывно взаимодействует. И я являюсь частью всего, и оно меня принимает, слышит, и видит, и все время мне отвечает. То, как мы в этом всем плывем и кувыркаемся, с одной стороны – является нашим решением, с другой – это в той же степени зависит от мира. Вот так моряк плывет по морю – он находится в зависимости от того, каковы ветер и погода, какая вода, какова география места. Но еще важно и настроение самого моряка: куда он направит свой курс, какие паруса поставит. А от чего зависит настроение? От неведомого. Я противник волевых штук. И мир это тоже не волевая штука, поэтому этих предопределенностей не вижу, все невероятно пластичное. С другой стороны, есть какие-то «гольфстримы», стихии, большие мировые процессы. И, конечно, мы считаемся с тем, что приходит извне. Но я бы не назвала это предопределенностью. Просто есть процессы большие и маленькие, частные и общие. Одно перетекает в другое. И далеко не редкость, когда один человек может повлиять сразу на очень масштабные события.

– И напоследок: какой для вас идеальный день рождения?

– Думаю, что этот день рождения был более-менее идеальным (смеется).

Беседовала Эля Юдит, специально для MUSECUBE

Фото автора.