Йен Кёртис. Фигура в некотором смысле демоническая. Если бы мне пришлось брать у него интервью на том или этом свете, я бы, наверное, долгое время находился в недоумении — с чего начать разговор.

Представляя себе, как мы сидим в каком-нибудь баре Манчестера, мне видится его сгорбленная, исхудавшая фигура. Глаза музыканта смотрят в пол, а едва заметная улыбка на лице – страшнее оскала. Рядом с ним я чувствую себя кроликом, смотрящим на удава. Точно так же мне приходится цепенеть, при прослушивании первого альбома группы Joy Division «Unknown Pleasures». «Я пою для мертвецов», — сказал Кёртис. Да, эта пластинка открывается, как крышка гроба, только под ней пока лишь музыка группы, а не тело Йена. Бельевая веревка в доме Кёртисов выполняет свои прямые обязанности и еще не претендует на шею культового музыканта.

Итак, мы сидим за столиком в одном из манчестерских баров. Я — журналист и писатель. Он – вокалист группы, которая изменит историю музыки. Журнал заказал мне взять у него интервью. У этих редакторов нюх на тех, кто будет править умами в будущем. Тихо играет музыка, рядом с нами бармен вытирает бокалы. А я не знаю с чего начать, при том, что усиленно готовился к этой встрече, наметил вопросы, десять раз переслушал только что вышедший альбом и даже не поленился вчитаться в тексты этого парнишки из Joy Division… И все же я смотрю на него и молчу, ощущая себя героем фильмов Джима Джармуша, не смотря на то, что американский режиссер снимет свой первый фильм только через год.

— Итак, поговорим о вашем дебютном альбоме, наконец, решаюсь начать я, приводя свой диктофон в действие. – Пластинка носит название «Неизведанные удовольствия», что это значит?

— Это когда ты теряешь контроль над своим телом, — с готовностью ответил Кёртис, посмотрев мне в глаза. Это полет в неизвестность. Танец со смертью.

— Что ты чувствуешь, когда выходишь на сцену?

— Акт перерождения. Меня словно выбрасывает из чрева повседневности в космос. Я остаюсь с ним один на один. А дальше… Дальше я уже сам не понимаю, что происходит…

— Каким желанием ты руководствуешься, садясь за написание текстов?

— Все, что мне хочется – полного очищения. Чтобы с меня смыло всю грязь, всю эту шелуху, чтобы я остался абсолютно голым.

— Как ты думаешь, остальные ребята из группы понимают, что ты хочешь сказать своими текстами?

— Не уверен. Думаю, они не заворачиваются над этим.

— А ты не чувствуешь себя от этого одиноким?

— Нет. Я привык. К тому же одиночество – невероятная сила, с которой практически невозможно совладать… Не знаю вот, получиться ли у меня это сделать…

Внезапно Йен оборвал, начавшее набирать обороты, интервью, резко сказав, что ему надо выйти.

Я закурил сигарету и перемотал пленку на диктофоне, чтобы послушать запись. Однако вместо речи Кёртиса услышал глухой низкий пульс басовой линии, просачивающийся через шумы.

Вскоре музыкант вернулся. «Что-то мне не хорошо, приятель», — устало сказал он и, пожав мне руку, покинул питейное заведение.

Я вспомнил, что Кёртис болен эпилепсией. А что? Ведь этот странный альбом как будто пропитан ей. Она начинается с легкого невротического ритма ударных в «Disorder» и заканчивается тяжелым басовым припадком с пеной у рта в «I Remember Nothing».

Меня самого затрясло. Через год этот парень повесится в собственном доме. Через четыре года на свет появлюсь я, а еще через 26 лет мне придет в голову написать это «Вымышленное интервью». Бессчетное количество нитей связывает настоящее-прошлое-будущее. Одной из этих нитей для меня стал альбом Unknown Pleasures, благодаря которому я в любой момент могу оказаться в безвременной бездне и побыть в ней наедине с «последними» вопросами бытия. Не нужно придумывать «машину времени», чтобы оказаться внутри эпохи разлагающегося ХХ века. Достаточно сказать «Joy Division».

Алексей Сурин специально для MuseCube.