5 октября в Светлановском зале Московского международного Дома музыки открылся фестиваль «Владимир Спиваков приглашает». Уже XIII раз Владимир Теодорович собирает всех, кому не чуждо чувство прекрасного, кому небезразлично искусство классической музыки, кто раз за разом готов ходить и слушать, сравнивать и наслаждаться. Генеральным партнером масштабного музыкального фестиваля в этом году выступил СБЕР, в миссию которого входит, в том числе, сохранение и приумножение культурного наследия страны.

Кто же Спиваков больше – скрипач или дирижер? А, может, третье? Уже какой раз он показывает себя в качестве выдающегося организатора культурной жизни столицы. На открытии фестиваля, помимо функции организатора, Спиваков выступил как дирижер Национального филармонического оркестра России.

В программе концерта музыка Александра Скрябина, Анатолия Лядова и много-много музыки Эдварда Грига. Открывают фестиваль пьесы из сюиты, написанной по мотивам драмы Генрика Ибсена «Пер Гюнт». Вот так: начать мероприятие фактически с инструментальных миниатюр – это ход конём, и сразу шах! Эти пьесы настолько хорошо известны, что, пожалуй, дополнительных пояснений не требуется. Хочу лишь скромно заметить, что по популярности музыка давно превзошла ибсеновский текст.

Григ слыл большим знатоком и фанатом норвежского фольклора, а тут возник новомодный тренд на, можно так сказать, роль антиличности в истории. В отличие от традиционного героического и глубоко социализированного персонажа в пьесе «Пер Гюнт» главный герой стремится не найти себя и реализовать свое предназначение, а увильнуть от него. Надо не «быть самим собой», а «быть самим собой довольным». Разницу ощущаете? Григ работал не автономно, а в плотном взаимодействии с Ибсеном. Наброски, словесные описания музыки, как она ему виделась, Ибсен направлял композитору в письмах. Постепенно сложился творческий тандем. Секрет успеха заключался ещё и в том, что писатель изначально придавал музыке огромное значение и даже предлагал поделить гонорар пополам, как между равноценными соавторами. Несмотря на лояльность соавторов друг к другу, задача оказалась для Грига чрезвычайно сложной. Неудивительно, что партитура, представленная композитором, существенно отличалась от того, что было задумано драматургом. В итоге Григ отказался от затеи воплотить в музыке образ главного героя целиком, решив сосредоточиться на тех эпизодах, которые были ему наиболее близки и ментально понятны.

На концерте в Доме музыки прозвучали лишь четыре пьесы, но зато какие! Спиваков чуть отклоняется назад… вдох…. на мгновение пауза, и таинство начинается. Неторопливое начало, певучие интонации, и вот уже знакомые норвежские гармонии. Насыщение звучания происходит за счёт струнных. Свет овладевает, поглощает всё вокруг, наступает «Утро». «Смерть Озе» — это певучесть смерти, когда величаво пронзительный реквием пробирает до мурашек, уже не спрятаться, не скрыться. Очень медленно приближается логичный, и такой необратимый конец. Насмешливым контрастом звучит «Танец Анитры», построенный на пиццикато групп, которые передают музыку от одной к другой, будто эстафетную палочку. Изящная грациозная мазурка выделяется трелью и украшена замысловатой оркестровкой. Резкая акцентировка, и уже совсем другая картина. «В пещере горного короля» — отважная драма, короткая. Спиваков подскакивает на дирижерском подиуме. Подключаются всё новые и новые звуки, растёт сила, увеличивается мощь. И опять много-много пиццикато, озорливо разбросанных и там, и тут. Но ничто уже не остановит грандиозную лавину.

Ещё не утихли аплодисменты, а правая часть оркестра спешно покидает свои места, чтобы уступить место тому самому, который обычно таится в кустах. Ну, конечно, на сцену выплывает его величество господин рояль, ведь следующий номер программы — ля-минорный Концерт для фортепиано с оркестром Эдварда Грига. Бесспорно одно из самых красивых и любимых многими произведениями подобного жанра. К Национальному филармоническому оркестра России присоединяется молодой российский пианист Владимир Вишневский. Узнаваемые аккорды с самых первых звуков захватывают и обволакивают. Оторваться невозможно. Фортепиано – инструмент, которым нужно овладеть, поработить, сделать покорным, и только тогда клавиши зазвучат, отдавая исполнителю всё лучшее, что есть в этом инструменте. Любуешься на руки пианиста, на его мимику, на его пластику. А как иначе! Нарочито пафосные взмахи руками, величаво, театрально. Всё правильно: каждый настоящий артист сам создаёт свой сценический образ, собирая его из крох, из мельчайших нюансов. То тщательно и аккуратно, то на скорую руку, но на каждом конкретном концерте амплуа должно быть цельным и обязательно финализированным.

Регулярность исполнения ля-минорного концерта никак не помешали Григу дописывать и переписывать партитуру на протяжении всей жизни. А подтверждением, возможно, спорного тезиса о том, что концерт для фортепиано с оркестром – по сути, концерт для двух оркестров, лишь подтверждается тем фактом что, помимо всего прочего, Григ работал над переложением оркестровой партитуры для второго фортепиано.

Концерт имеет классическую трёхчастную структуру. Элементы народности, характерные для норвежской музыки смены гармоний и пунктирные сильные доли, наиболее ярко проявляющиеся в третьей части, как и непрекращающиеся отсылки к «песням», так или иначе, проскальзывают на протяжении всего произведения. Звучит тремоло литавр, и вот уже бурный фортепианный пассаж струится по всей клавиатуре. Концерт – тот же самый театр, только музыкальный! Главная тема контрастна сама по себе. Её звучание сначала в оркестровом варианте, а затем у солиста – выглядит логично, а романтическая устремленность и даже распевность добавляют певучести. Виолончели поют, рояль подхватывает и мечтает, превращая мелодическую линию в восторженное, страстное, но прозрачное элегическое пение. К финалу первой части надо подготовиться: каденция пианиста – эмоциональный центр, после которого главная тема звучит ещё более мощно, чем вначале, с эпическим размахом. Удары Владимира Вишневского по клавишам нежные, нерезкие. Он горстями, щепотками понемножечку разбрасывает музыку. Свою и Грига музыку.

Адажио традиционно исполняется возвышенно и просветлённо. Горы с белоснежными шапками в вышине, фьорды, тишина и покой. Горное эхо изображают валторны, ритм шествия определяют струнные. Сосуществование тёплого светлого мажора и нежного меланхолического минора так типично для Грига! Адажио многогранно и весьма психологично. Рояль вступает не сразу. Мелкие акценты расставлены в конце каждой фразы. И вновь звучат чисто норвежские интонации, а мелодические ходы – ни что иное, как отголоски главной темы.

Финал концерта не просто так имеет название Allegro moderato molto e marcato. Заметные ходы, яркие образы, темпераментная народная тема – всё то, чего, возможно, не хватало в первых частях, с лихвой имеется в третьей. Главная тема, полная силы и энергии, определяет атмосферу всего финала. На контрасте звучит пасторальный напев флейты. Эта же тема, но уже в более мощном варианте, определяет сияющую коду. Трубы и тромбоны выдают мощное тутти, и это итог всего исполнения.

Владимира Вишневского ещё долго публика не отпускает, вызывая на сцену снова и снова. Будто нехотя, но весьма благосклонно звучит бис – бравурная «Мазурка-глиссандо» Фредерика Шопена. Лаконичная и блестящая, лучше номер на бис и выбрать сложно!

Второе отделение концерта отдано композиторам — нашим соотечественникам.

В большей или в меньшей степени всё творчество Анатолия Лядова пронизывают фольклорные темы. Но самыми известными из написанных им пьес стал музыкальный триптих — «Баба Яга», «Волшебное озеро» и «Кикимора». Каждая из пьес – самостоятельное произведение, но если «Баба Яга» и «Кикимора» имеют хоть и фольклорную, но всё же литературную основу, то прозвучавшее со сцены Дома музыки «Волшебное озеро» — это собирательный образ идеальной сказочной природы. Сам Лядов признавал, что «Волшебное озеро» оказалось идеальным выражением творческого замысла. При подготовке к созданию произведения он искал в русских народных сказках, на что бы можно было опереться, и ничего. Пустота, ни тем, ни образов. Вот и пришлось писать с чистого листа. Единственно, чем удалось воспользоваться, стало самозаимствование. Лядов взял материалы из собственной незаконченной оперы «Зорюшка». Работа шла медленно, а причина заключалась не в лени или отсутствии желания, а в том, что Лядов всегда стремился создать совершенное произведение. И, как представляется, ему это удалось.

В «Волшебном озере» нет людей, нет их чувств и поступков, нет чести и нечестности. Музыкальное полотно начинается с мелизмов. Их много, очень много. Между тем, лист, как был чистый, таким и остался: развития как такового нет, нет четко выраженного тематизма. Картина в чистом виде – холодная, беспристрастная и фантастическая. Зато есть тени, иллюзии и аллюзии, дуновения и порывы. Это и есть картина природы: бесполый грохот, бесполая мелодия, отстранённость фона, создаваемого струнными почти без тональности, аккордов и акцентов. Ритмика и та условна. Важную роль играет прозрачность гармонии. В музыке проступает импрессионизм. Это звуковая картина в чистом виде без примесей. А завершается всё точно так, как и начиналось, глубоким пианиссимо струнных и тремоло литавр.

В завершение концерта звучит «Поэма экстаза» Александра Скрябина — сложнейшее симфоническое произведение. Сложное для исполнения, сложное для восприятия. Чуть отвлёкся – всё, нить утеряна, возврат в музыкальную конву практически невозможен. Погружение в музыку должно быть полным. Мелодические линии условны. Куда ни глянь – драма, внутреннее напряжение, трагедия жизни, безудержное самоутверждение, базирующееся на воле, ужасе и тревоге. Замысел смел, содержание заведомо заумно. Он имеет даже не либретто, а литературную программу, изложенную автором в белых стихах. Между тем, поэма исполняется сугубо инструментально, на то была однозначно выраженная воля самого композитора.

Лирическая тема томления, сменяемая окриками борьбы и тревожными ритмами, в итоге приводит слушателя к высшей точке познания мира. Это и есть экстаз, прочувствованный посредством идеального наслаждения, который есть ни что иное, как идеальный шторм, от которого нет, да и не может быть спасения. Наслаждение – жидкий сахар, в котором может стоять ложка, от которого может подташнивать и даже выворачивать, много света и цвета. Это поток патоки, созданный посредством каскадного оркестрового звука. Кстати, именно Скрябин создал систему цветотональности, в которой обозначил музыкальные тональности различными цветами. Интересные и весьма критические мнения о «Поэме экстаза» высказывали разные композиторы и деятели культуры. Так, Альфред Шнитке полагал, что Скрябин пересластил пилюлю настолько, что лекарству не веришь, и даже эффект плацебо не спасает. Сергей Танеев после прослушивания «Поэмы..» ощущал себя будто «побитым палками». А Николай Римский-Корсаков даже заподозрил у Скрябина проблемы с головой на почве религиозно-эротического помешательства. Эпатажный Генри Миллер упоминает поэму в своём «Нексусе»: «Когда я впервые услышал эту песню, я слушал её снова и снова. […] Это было похоже на ледяную ванну с кокаином и радугой. Несколько недель я ходил как в тумане. Со мной что-то случилось».

Программа «Поэмы экстаза» изложена композитором очень подробно во всех деталях на десяти страницах белостишия. К слову сказать, вместе с партитурой программа никогда не печаталась.

И стали укусы пантер и гиен
Лишь новою лаской,
Новым терзаньем,
А жало змеи
Лишь лобзаньем сжигающим.
И огласилась вселенная
Радостным криком
Я есмь!

Скрябин иногда называл «Поэму экстаза» своей «четвёртой симфонией», вместе с тем в ней отсутствует структура, характерная для крупных симфонических произведений. Она — набор то ли тем, то ли эскизов, каждый их которых извилист и хроматичен. Очевидны проникновение одного в другой и внутренняя взаимосвязь, но попытки уловить более чётко пересечения всякий раз терпят фиаско. Причина — отсутствие ритмической однозначности и гармоний, основанных на так называемом «мистическом аккорде». Гармонии ни к чему не тяготеют, тональная разрешённость отсутствует. И, тем не менее, все 20 минут дирижер и оркестр — это единый организм.

Лирическая тема томления сталкивается с пунктирным ритмом, определяющим силу воли. Тремоло скрипок не дают расслабиться, заставляют находиться в непрерывном напряжении в ожидании то ли страха, то ли беспричинной тревоги. Порхание деревянных духовых на фоне лёгкого пиццикато струнных раззадоривают, но ненадолго. Даже приходящий на смену хроматизированный узор мелодии не даёт полного осознания себя в ломающемся запутанном мире. Соло на трубе в исполнении Александра Бахарева прорывается сквозь грохот, шум и гам. Полёт и пульсирующая тревога наступают волнами на фоне темы творения. Самоутверждение окрашено светлыми красками и приводит произведение к логичной кульминации, в которую, тем не менее, раз за разом вторгаются тревожные ритмы.

«Поэма экстаза» – это то, что можно слушать бесконечно. Не нужно пытаться найти новые грани и смыслы. Цельная картина хаоса от этого не изменится. После последнего взмаха дирижерской палочки в зале повисает тишина. Буквально на мгновение, чтобы потом сорваться в шквал оваций. Вот она — победа над светом и тьмой, победа над партитурой, победа слушателя над самим собой.

Бис – «Раненное сердце» Эдварда Грига. Звучат скрипки, вступают виолончели и снова скрипки… После скрябинского ада элегическая мелодия – отдохновение, прощение и целомудрие и услада для ушей. На этом первый день XIII московского музыкального фестиваля «Владимир Спиваков приглашает» завершён, а впереди ещё много-много прекрасной музыки.

Андрей Ордальонов специально для MUSECUBE
Фоторепортаж Яны Иксановой по ссылке