Сказка – ложь, да в ней намёк…
А.С. Пушкин

«Царь-девица», русская народная сказка, записанная Мариной Цветаевой в стихах, обрела своё сценическое воплощение на подмостках Дома света. Для Театра Романа Виктюка поэтический театр – не новинка, в 2015 году мастер поставил на произведения Марины Ивановны спектакль «Федра», где главную роль исполнил ведущий актер театра Дмитрий Бозин. Теперь, спустя годы, сам Дмитрий взялся за текст Цветаевой, чтобы показать нам знакомую с детства старинную историю в своей интерпретации.

Для Дмитрия «Царь-Девица» не просто сказка, а некий магический ритуал, пропитанный символами и многочисленными подтекстами, где круговые ритмы и заклинания перебиваются просторечиями; где люди, чувства и природные стихии переплетены между собой. Кажется весьма логичным, что спектакль обрел свою сценическую форму, ведь на протяжении нескольких лет Дмитрий исполнял произведения Цветаевой на сольных вечерах, так или иначе практикуя на зрителях некую магию, создаваемую при помощи особой пластики, голоса и, конечно, текста.

Перед нами два любовных треугольника, завязанных на Царевиче, которого попеременно пытаются заполучить то мачеха, то Царь-девица; они перекликаются между собой в своей похожести, но никогда не пересекаются. Недаром по задумке режиссера и мачеху, и девицу играет одна актриса.

Между Солнцем-Царь-Девицей и Месяцем-Царевичем, что называется, «верста пролегла». Ведь именно тогда, когда Царевич спит, происходит свидание, а точнее, «несвидание» Царь-девицы с любимым человеком. Ей невдомёк, что возлюбленный принадлежит «ночи», и его в жизни поджидает и окружает страсть не менее сильная, которая в итоге и поглотит его.

Девица никак не может с ним поговорить, а потому сама придумывает историю любви, вместе с чем испытывает весь спектр эмоций: приходит от хохота через слезы к отчаянной клятве и, в итоге, к проклятью. Он так и не был с ней, а потому другого выхода, кроме как покинуть этот мир, Царь-девица не видит.

Действие спектакля разворачивается во вневременном пространстве, в центре которого корабль-колыбель, который меняет своё предназначение в зависимости от времени суток.

Дмитрий Бозин – ветер днем и колдун ночью, завораживает, искусно оплетает Царь-девицу и мачеху своими речами, подталкивая к роковым для них решениям. Виктория Савельева (Царь-девица, мачеха) мечется по сцене рваными движениями в ночи, и тягучей, тяжелой поступью днем, маниакально пытаясь заполучить себе Царевича в любое время суток. Дмитрий Жойдик – пропащий царь-пьяница, «пропивший полцарства», не интересуется ни женой, ни сыном, когда темно, и, напротив, любящая, обеспокоенная нянька для Царь-девицы в светлое время суток. И, наконец, Царевич (Станислав Мотырев), ни рыба, ни мясо, слишком тонок, слишком мягок, слишком беззаботен.

В поэме Марины Цветаевой образ Царевича весьма женственен, в противоположность воительницы Царь-девицы. В этих персонажах как будто смешаны и спутаны смыслы, а сама идея представления стереотипа о мужчине и женщине дает сбой. Так Дмитрий Бозин наделяет Царевича-Мотырева каким-то слегка придурковатым видом. Герой, как трофей, стоит за стеклом, пока на дворе бушуют страсти. Его постоянное пристанище – не то корабль, не то колыбель — в итоге становится местом «падения» с собственной мачехой и гибели Царь-девицы, сгинувшей в море, где единственный плот – колыбель-корабль Царевича — не смог дать ей приют.

Словно морок, затягивая зрителя в магический транс, спектакль не лишен юмора. Посмеиваясь над собой, царь Дмитрия Жойдика сглаживает трагичность и драматизм сюжета. С его легкой руки, в колыбель вдвоем отправляются Царевич и Царица-мачеха: персонаж Жойдика прямым текстом велит им делать царю внуков.

Так или иначе, в спектакле побеждает ночь, белые одеяния мачехи сменяются черными, а готическая корона-кокошник зловеще колеблется ее голове; некогда белая распашонка Царевича уступает место голому торсу, а красная потрепанная мантия царя волочится по полу, будто замаранная в крови.

Транс, в который вводит режиссер зрителя, закручиваясь по спирали, достигает своего апогея, когда ритуальные танцы артистов при приглушенном свете буквально выдергивают из реальности. Натягивая повод сюжета всё сильнее и сильнее, Дмитрий Бозин склоняет верить в то, что материальность нашего мира далеко не единственная его грань. Ощущение мистики, некоего помешательства, беспредельности в любви, предназначения и рока судьбы – ключевые, с которыми выходишь со спектакля. Первые минуты кажется, что здание театра – это царские хоромы, а вместо московских проспектов – морская гладь. Это ли не чудо?

Яна Квятковская специально для Musecube

Фотографии Ольги Кузякиной можно увидеть здесьА фотографии Татьяны Вальяниной — здесь