«Только пудреница и рубаха –
Всё не возьмёшь на плаху.»
Гоголем, «Трагедии.»

Современного зрителя уже не удивить чёрной комедией, эффектными декорациями или историческими постановками. Однако продюсерский центр Creative Lab STAIRWAY смело выходит за рамки привычного, представляя музыкальный спектакль «Человек, который смеётся» — оригинальную интерпретацию классического романа Виктора Гюго.

Мюзикл поставлен по лицензии западной постановки The Grinning Man, но представляет самостоятельное художественное высказывание. Режиссер предлагает иную драматургическую линию, которая, сохраняя антимонархическую атмосферу оригинала, не лишена свойства проникать в нашу повседневную жизнь.

«Может быть, и шуту однажды повезет?»

Руслан Герасименко, прежде известный как драматический актёр, вновь пробует себя в двойной роли — постановщика и исполнителя. На этот раз он воплощает неожиданного антигероя, никем не признанного шута Баркильфедро, который эффектно появляется на сцене прямо из зрительного зала.

Каждое слово, произнесённое этим шутом-нарратором, пропитано едкой иронией. В атмосферу промозглого Лондона нас погружает не только туманная завеса, скрывающая задний план, но и общая мрачная экспозиция спектакля, в том числе угрюмые декорации. Всё это подчеркивается специфическим чёрным юмором, который будет понятен не каждому зрителю, но не останется без внимания.

Мюзикл, оживший в стенах театра имени Гоголя, словно находится между двумя мирами, перемещая зрителя от заснеженной пустоши в стены роскошного английского дворца и на яркую ярмарку. Атмосфера наполнена контрастами, которые передаются через смену света, движение поворотного круга и яркие музыкальные акценты. Костюмы точно отражают статус персонажей, постепенно меняясь — от изношенных лохмотьев до элегантных корсетов и рубашек с лацканами, тем самым ещё глубже погружая зрителя в историческую эпоху.

В общей композиции спектакля не возникает перегруженности декорациями, они достаточно минималистичны, за счёт чего создается упор на ассоциативное восприятие зрителя, да и в целом всё действие воспринимается, скорее, как музыкальный перформанс, чем мюзикл в привычных ему жанровых рамках.

В одной из первых совместных сцен Гринпейна и Деи, пространство становится синтезом диалога и театра теней. «Человек, который смеется» ощутимо отсылает к кукольному театру, при этом придавая ему гротескный оттенок. Такое решение затрагивает подсознательные ассоциации с куклой, которая одновременно вызывает воспоминания о детстве и навевает образы мира мертвых, являясь бездушным предметом. Например, волк по имени Моджо, чье присутствие на сцене придает особую динамичность. Кукла, выполненная в планшетной технике, мастерски оживает под точным управлением кукольника, становясь не просто декорацией, а полноценным участником событий.

Гринпейн и Дея начинают свою повесть, проводя параллель с известной историей «Красавица и Чудовище». Игра в сказку обращается в жестокую реальность, где каждый из них вынужден разыгрывать цирк уродов в маленьком деревянном театре на колёсах, собирая толпу восторженных зевак, едва ли смыслящих что-то в их судьбе.

«Для Гуинплена жить – значило вечно видеть перед собою толпу, с которой ему никогда не суждено было слиться. Глядя на него, люди смеялись. Но, посмеявшись, отворачивались.»

При переводе мюзикла на русский язык некоторые названия теряют свою очевидность и остается лишь догадываться о заложенных Гюго подтекстах, ведь имя волка, который спасает человека, дано не просто так: оно обращает к фразе автора «homo homini monstrum» (человек человеку чудовище).

Мюзикл поднимает сложные темы социального неравенства, насилия власти над человечеством, отверженности и принятия, богатства и бедности, где ценность человеческой жизни определяется титулом, а лорд не может быть подвергнут пытке, даже при обвинении в государственной измене. Не случайно эксцентричный Дерри-Мойр Игоря Скрипко впадает в отчаяние, лишаясь своего статуса, и, стирая колени, до последнего просит королеву вернуть его.

Невероятная судьба Гринпейна в буквальном смысле позволяет ему преодолеть смерть. Здесь смех выражает отчаяние, а улыбка является аллегорией боли, что подчеркивается ломаной пластикой Ярослава Баярунаса и лирикой жеста, резким перевоплощением от потерянного юноши до полного решимости лорда, для которого даже слово королевы не имеет никакого влияния на собственный выбор.

Едва ли зрителя оставят равнодушным, как и эпизодически появляющаяся мама Гринпейна в исполнении трогательной Дарьи Бурлюкало, так и Урсус Андрея Школдыченко, рассказывающий истории на любой мотив, но тяжелым бременем хранящий самую жуткую из них.

Невидящая и по-детски робкая Дея, исполненная Виленой Соколовой, иронично становится самым проницательным персонажем спектакля. Она не только отказывается от забвения, но и разрушает привычные стереотипы, формируя новые ценности.

Не меняются ценности только у королевской семьи. Первый акт заканчивается переворотом: обнаружив королевское происхождение фигляра, вся свита не только перестает его высмеивать, но и буквально боготворит, как своего спасителя. Этот эффект усиливается не только словами из арии «аллилуйя, ты наш герой, мы все восхищаемся тобой», но и резким затемнением пространства, когда свет выхватывает фигуру Гринпейна, словно фокусируя внимание зрителя на переломном моменте.

Возникает дилемма: «Кто здесь на самом деле уроды?» — пара детей, обречённых на непринятие, просто потому, что они другие? Или вся королевская знать, не знающая ничего, кроме потакания собственным прихотям — от чревоугодия до кровосмешения?

Эти и многие другие вопросы поднимаются в игровой форме, лишь сообщая о правилах иллюстрируемого мира, не перегружая зрителя и оставляя больше сатиры, чем почвы для меланхолии. Яркий ансамбль, гармоничное либретто, до мелочей продуманные костюмы, грим и декорации в сочетании с хоровыми партиями позволяют погрузиться в эстетику французского романтизма без особых усилий.

Неоднократный слом четвертой стены происходит в те моменты, когда его меньше всего ждёшь, тем самым искусно стирая напряжение и замещая его то чистым состраданием к героям мюзикла, то непроизвольной улыбкой.

В отличие от оригинала Гюго, спектакль предлагает светлый финал, который можно считать спорным с точки зрения авторского замысла, но оправданным в контексте жанра мюзикла. Акцент вновь смещается на шута Баркильфедро, чьи повседневные недовольства, карикатурные ворчания и алчные стремления завоевывают симпатию зала.

При дворе шут оказывался именно тем человеком, который не боялся сказать королю всю правду, и, как архетип, этот персонаж несомненно свободен от социальных ограничений. Его трикстерские реплики уместно вплетаются в музыкальную реальность, погружая в захватывающую атмосферу, где даже любовная линия двух отверженных способна преобразить отвратительный мир, а лезвию шпаги вовсе не обязательно находить применение.

Богдана Первозванная специально для Musecube
Фотографии Марии Гордиенко от 23.09.2022 и от 21.10.2022 можно посмотреть здесь и здесь