Театр имени Моссовета. Восьмая премьера за сезон (только представьте!). На сей раз — снова на сцене под крышей, окончательно превратившейся в площадку для экспериментов. Итак, знакомьтесь: «Человек в закрытой комнате» по пьесе Татьяны Загдай, написанной буквально только что — в конце 2020 года.
Это удивительный спектакль: часть зрителей не приемлет его от слова совсем. А другие выходят из театра в таком восторге, что и описать нельзя. Но причина не в режиссёрских решениях и даже не в неоднозначной тематике спектакля (вопрос смерти до сих пор для многих табуирован).
Смотрите: если вы найдёте в главной героине и себе нечто общее, если вы переживали то же, что и она, если вы понимаете и оправдываете её, то спектакль — ваш. Если же ваше детство было счастливым и беспроблемным, а вам несвойственна импульсивность, приводящая порой к самым печальным последствиям, то даже не приходите в Моссовет. Потому что зачем вам спектакль о маргиналке-алкоголичке, творящей всяческие непотребства? Сдалась вам вся эта чернуха?
Я же увидела совершенно иное: историю о глубоко раненом в душу человеке. И его проблемы и горести были мне бесконечно близки. После спектакля я вышла на улицу совершенно без сил — и при этом была в полнейшем восторге. Пожалуй, давненько театр не перемалывал меня столь мощно. (И это я ещё пьесу заранее прочитала — смотри я премьеру «на новенького», из зала меня, боюсь, выносить бы пришлось.) И, кстати, какая чернуха? Это же о свете в конце тоннеля, о надежде, о любви, наконец!..
Конечно, довольно странно было видеть подобный спектакль именно в «Моссовете» (гораздо более гармонично, мне кажется, он бы смотрелся, скажем, в театре «Человек»). Но я совершенно нормально отношусь к сниженной лексике, доносящейся со сцены, если она органична (вот как здесь, чтоб вы знали; ах да: в этом спектакле присутствует обсценная лексика), и не встаю в позу, выкрикивая лозунги: «Никакой нецензурщины в академическом театре!»
Мне думается, храм Мельпомены, при всей своей многоликости, должен быть в том числе и зеркалом, отражающим действительность. А если она такова, то что делать? Вам подобное претит? Никакой проблемы: просто идите на другие спектакли. Согласитесь, это замечательно, что в наши дни существуют постановки на любой вкус и цвет!
Внимательный читатель может заметить: ты, мол, истово ругала «Жестокие игры» и «Общагу-на-крови» в том же «Моссовете». А, может, это просто от тебя далеки проблемы, поднимаемые в этих спектаклях? Смело отвечу: нет, друзья мои, «Человек в закрытой комнате» — совсем иная история, потому что она может похвастаться, как минимум, не только крепкой, неплохой пьесой в своей основе, но и определённой глубиной смыслов, часть из которых приоткрывается даже тем зрителям, которые находятся с главной героиней «на разных планетах».
И, как ни странно, «Человек в закрытой комнате» не стремится эпатировать публику (в отличие от двух вышеупомянутых постановок). И сниженная лексика, и «обнажёнка», и всё прочее идеально ложится в канву спектакля и является только инструментами, при помощи которых режиссёр стремится передать свои задумки и идеи. (Хотя, ладно, соглашусь: доля эпатажа наличествует — но тут-то он оправдан.)
Режиссёр спектакля Павел Пархоменко в конце прошлого года представил здесь же, под крышей, спектакль «Мама» по пьесе Флориана Зеллера. И я, нежно полюбив эту постановку, верила, что и «Человек в закрытой комнате» станет для меня событием. Не ошиблась.
Пархоменко как-то всецело понимает, что чувствуют люди, оказавшиеся на грани (замечу: в обоих случаях главные героини — женщины, а режиссёр-мужчина, умеющий настолько глубоко и правильно проникнуть в их сознание, буквально на вес золота; и раз уж моя феминистичная душенька довольна, то это о чём-то да говорит). Он, с дотошностью патологоанатома (в свете разговора о «Человеке в закрытой комнате», кажется, сие сравнение бьёт слишком в лоб), копается в душах персонажей, вытаскивая их демонов на свет. И делает это филигранно.
Пора уже немного рассказать о сюжете спектакля, чтобы вы понимали, о чём идёт речь.
Жанна давным-давно уехала из родной деревни, затерянной на карте России, в Москву, чтобы забыть о прошлом и начать новую жизнь. Но ей всё же приходится вернуться домой: отец Жанны умер, и необходимо организовать похороны.
Но вот незадача — сначала тело нужно отвезти на экспертизу, ибо имеются признаки отравления и интоксикации (нам-то понятно, что пить меньше надо, но правила есть правила). Спецмашин нет, а дорога в райцентр длинная — аж 200 километров. Вариант один: помощь сына соседки Костика — эдакого призрака из прошлого Жанны. Костик — бывший зэк и вор, но у него есть машина и желание заработать деньги за услугу.
И ладно бы папа был любимым и любящим. Всё детство Жанна пыталась добиться его благосклонности, но он не обращал на девочку никакого внимания и толком пары слов ей не сказал. Она ведь даже имя поменяла (Анной раньше была), уехав из родного дома, чтобы больше её ничего не связывало с отцом.
Только никуда не денешься — надо доставить тело в райцентр, а потом похоронить. Всё бы ничего, но в дороге труп начинает беседовать с Жанной…
А вот что это было — алкогольные глюки, недиагностированная психиатрия или игры подсознания, толкающие дочь на первую в жизни попытку поговорить с отцом, — пусть каждый решает сам. Мой вариант, я думаю, вам понятен.
Мне было очень больно, очень по живому, и при этом очень… согревающе. Проблема недолюбленных детей в нашем обществе, увы, остра. И «Человек в закрытой комнате» нужен был мне как терапия.
Снова повторюсь: ваш бэкграунд не включает подобных проблем? Тогда, наверное, не идите на этот спектакль. Вы, счастливцы, просто не опознаете, что же грызёт Жанну. И это отлично!
А нам, с изъеденной душой, самое оно. Ведь, поймите, где-то там, в глубине нас, серьёзных взрослых дядь и тёть, живут потерянные девочки и мальчики, не понимающие, что они сделали не так, почему папа их не любит.
И спектакль «Моссовета» даёт нам ответ, которого мы ждали десятилетиями: с вами всё хорошо. Вы ни в чём не виноваты. Перестаньте уже оглядываться на прошлое и обретите счастье, а?..
Кстати, зря драматург считает, что её пьеса — для тридцатилетних. Мы, сорокалетние, возможно, даже сильнее проникнемся. Потому что мы видели наших отцов другими — настоящими, до того, как их сломали лихие 90-е. И эта трансформация сломала и нас.
Но приостановлю-ка я «психологический поток» и вернусь к постановке как таковой. Пархоменко помещает персонажей в коробку из фанеры, дно которое усыпано чёрным песком — читай, непролазной грязью. Это не столько российская глубинка, сколько дно, на которое персонажи опускаются морально.
Сценография лаконична и почти аскетична. Пархоменко грамотно работает со светом и видеопроекциями, творя новые локации или же отражая внутреннее состояние героев.
Режиссёр вплетает в сценическую правду звенья гротеска, делающего всё происходящее ещё более острым и страшным. И в итоге получается многогранная, цельная история, переносящая нас в воспоминания Жанны — откровенные, ничем не приукрашенные и даже зачастую самоуничижительные.
Здесь будет всё: далёкое прошлое главной героини (в котором всплывёт и папа, и никому не нужный — такой же, как сама Жанна — глупый пёс Жорик, и нерождённый ребёнок), истинное-настоящее (поездка в машине с трупом на заднем сиденье) и фантасмагорическое — такое, каким оно видится Жанне сквозь её призму восприятия, нелепое, лишнее, пафосное и близкое к клоунаде (сцены у бывшего начальника, патологоанатома, в полиции и, конечно, в крематории).
И будет максимально честно. Жёстко. Не всегда печатно. Но прицельно попадёт точно в душу (или максимально мимо — если тематика «не ваша», как я уже сказала).
С радостью вспомню артистов, занятых в спектакле.
Лилия Волкова — Жанна. Актриса, которая, как мне кажется, может всё. В этом спектакле она в очередной раз доказала, что нет задач, которые Волковой неподвластны. Идеально.
Андрей Смирнов — Костик. Если б я проводила конкурс на звание артиста, которому менее прочих подходит звание гопника, то вот Смирнова бы номинировала. А ты гляди — кажется, что этот товарищ реально всю жизнь на кортанах у падика сиживал. Крутая работа и полное перевоплощение.
Леонид Евтифьев — труп. В смысле, усопший папа. Как ни поразительно, пожалуй, самая впечатляющая роль. Каждая фраза — эталон. Мощно. Только ради Евтифьева стоит смотреть спектакль (если уж вы иных причин не находите).
Вера Каншина — соседка, полиционерка, сотрудница крематория. Каншина — украшение постановки (как и все остальные, конечно), и любой её выход — праздник, которого с нетерпением ждёшь.
Александр Емельянов, Иван Расторгуев и Руслан Исмагилов (масса персонажей — от А.С. Пушкина до пса Жорика) — прекрасные и погружающие нас в мир спектакля. Целый спектр образов один другого ярче.
Марианна Кириллова (в другом составе — Таисия Надточий) — девочка. Ребёнок, который воплощает в себе и того, которого не родила Жанна, и того, которого несёт в глубине души героиня. Что радостно, это хорошая актёрская работа!
«Человек в закрытой комнате» может стать для вас своеобразным психологическим тестом: проработаны ли детские обиды? И есть ли у вас вообще те болевые точки, о которых говорится в спектакле?
Если нет, то хотя бы посмеётесь: в постановке масса комических моментов. Хороший режиссёр умеет мастерски катать зрителей на эмоциональных качелях — от страшного к смешному, от страшного к смешному… Пархоменко как раз из таких специалистов.
А вот если спектакль вскроет ваши раны, то воспринимайте это как лечебный процесс, осуществляемый при помощи скальпеля искусства. Станет легче, уж поверьте.
И, возможно, даже получится понять и простить. В первую очередь — себя.
Ирина Петровская-Мишина специально для Musecube
Фотографии автора можно увидеть здесь
