Перед показом мюзикла «Кабаре» 4 марта в Конгресс-центре на Вернадского в Москве артисты проекта дали небольшие интервью по своим ролям. На вопросы корреспондента ответили Дмитрий Волков и Александр Казьмин.

Дмитрий Волков

— Дмитрий, расскажите, пожалуйста, про Вашего героя, какой он?
— Обычно я играю Эмси. Какой он? Он – человек в обстоятельствах, знаете, как пир во время чумы, когда человек знает, предчувствует конец, будучи евреем и зная, что все это плохо закончится, до поры этого не замечает, продолжает веселиться. В Берлине было ощущение такого праздника, потому что все знают, что все скоро умрут, и это последние эмоции выходят из организма. А дальше – уже точка невозврата, предощущение финала и некий сарказм от этого, шанс высмеять это, шанс посмеяться над собой и умереть. Какой мой герой? Разный. Несчастный человек.

— А как так сложилось, что, играя Эмси, сегодня Вы вводитесь на другую роль, это Ваше желание? (4 марта Дмитрий играл роль Эрнста Людвига – прим.корр.)
— Нет, Эмси – это одна из моих любимых ролей, я ее ни на что не променяю. Но сейчас возник форс-мажор, чтобы не отменять спектакль, роль предложили мне, и я с радостью согласился. Это никак не отменяет мое участие в роли Эмси. И это, возможно и не разово, но это возможность поиграть и другую роль в любимом спектакле

— И как Вам в новой роли?
— Как любая новая роль, это безумно интересно! Это повод попрактиковаться, что-то для себя новое открыть. Это – обаятельный мерзавец, это задорно, интересно, весело, попробовать и запуститься в это.

— А иначе воспринимается спектакль с этой роли?
— А это я Вам скажу, когда сыграю! Репетиции — да, были, но мы спектакль играем с 2009 года, и для меня тут нет никаких открытий. Когда мы его разбирали, размышляли об этом спектакле, каждая роль интересна по-своему. И есть такое правило: нельзя играть плохого человека плохим, у каждого есть своя мотивация, свои причины, по которым он стал таким. Эта тема очень современная, как идеология, как могут повлиять на людей, которые родились в добром и позитивном, любящий жизнь человек, как люди попадают в секту – и они одержимы какой-то идеей. И этот же человек может повернуться совсем другой стороной. И интересно играть эту роль относительно этих моментов, не играть просто сволочь, а это приятный, позитивный, добрый человек, и играть так, чтобы в начале спектакля зритель его полюбил. И чтобы зрителю в тот момент, когда он узнает о нем правду, вместе с остальными персонажами, было больно, ведь он успел полюбить этого человека – и вдруг этот человек поворачивается таким боком. Это интересно!

— А о чем эта история для Вас в целом?
— О любви. О любви мужчины и женщины, главных героев, которые попали в такие жуткие обстоятельства, и как жизнь, как ситуация разлучает людей. И насколько это плохо, как молодые люди, которые любили друг друга, но обстоятельства сложились таким образом, что они не могут быть вместе. И как возрастная пара, они тоже любят друг друга, но обстоятельства сложились таким образом, что они тоже не могут быть вместе. О том, как это ужасно и как нам этого избежать.

— А когда любишь, нужно бороться за свою любовь или наоборот, проявление любви – отпустить любимого человека?
— Конечно надо бороться!

— В этой истории получается, что никто не боролся.
— Да, правильно, здесь никто. И для зрителя тоже этот момент – понять для себя, что никто не боролся, и это, конечно, плохо. А, может быть, если бы они поборолись, тут такой эгоистический момент, суть человека, как эгоиста: мы все равно думаем всегда о себе, какие бы благие поступки не делали, все равно для себя мы, возможно, неосознанно ищем выгоду для себя, чтобы нам стало хорошо, это суть человеческая.

— А для Вашего героя все было прописано или какие-то импровизации Вы добавляли от себя?
— По актерской игре, по выразительности – да. Роль небытовая, этот персонаж вычурный, он, как паяц, клоун, он высмеивает все, ерничает, эта роль в плане внутренний переживаний экстремальная, существует на грани нервного срыва. И как выйти в этот уровень эксцентрики – это сложный подход. Конечно, с нами работали хореограф, режиссер, мы это все репетировали. Сначала была хореография, все нужно было выстроить, и это хорошо, потому что ты в рамках – и мизансценически, и хореографически. Но нужно было, чтобы оно соответствовало, внутренне прийти к внешнему рисунку, сделать его оправданным, и в этом сделать шаг, чтобы эта роль состоялась. Пока я не сделал грим, не надел эту челку, не нарисовал себе губы, не сделал красный румянец на лице, я чувствовал внутри, что не соответствую этому. А как только увидел себя в зеркале в гриме – оно моментально сошлось, я просто разрешил себе внутренне это делать. Без грима я по-другому выгляжу и чувствую себя неловко, потому что понимаю, что внешне не соответствую. А в гриме все сошлось, и это было за 4 или 5 дней до премьеры. До этого я все делал, весь рисунок, танцы, но было чувство, что что-то не то, не получается. А как только сделали грим, я надел костюм – и ты видишь, что ты другой, это и не ты уже. И в этот момент все зажимы, которые не давали расслабиться, моментально ушли. И ты сразу можешь позволить себе многое, и интонации, и речевая харАктерность, все срастается.

— А за то время, что Вы играете эту роль, изменилась подача, видение Вашего героя?
— Да. Не поменялось общее видение, но поменялось много нюансов. Вот, например, на арии «Рассвет золотой» я наверху в конце смеюсь. Это родилось всего год назад, от каких-то процессов, мой герой в этот момент понимает, что пройдена точка невозврата. Если до этого еще были мысли «а вдруг обойдется», то тут уже все, обратный отсчет. И в этот момент человек понимает, что он закончит плохо. И этот смех, истерический, на надрыве, от того, что он понимает, что все, конец пришел. Знаете, какой мой любимый номер? Когда девчонки выбегают, и мы танцуем на авансцене, пока наверху избивают главного героя. Для меня это как пир во время чумы, истерика, когда мой герой пошел во все тяжкие, потому что от этого не так страшно. И как снежный ком оно идет, и приходит в конце к газовой камере. И вот да, жизнь в нашем кабаре прекрасна, у нас все потрясающе, у нас счастливый конец – и все, он задыхается. И это трагедия.

— А с каким настроением Вы бы хотели, чтобы зрители выходили из зала, что они поняли за эти 3 часа здесь, какие выводы сделали?
— История про добро и зло. Знаете, когда вышли книги про Гарри Поттера, я был из тех, кто отстаивал позицию, что бросьте это, почитайте лучше Достоевского, которого Вы не читали. А дальше, чтобы иметь право спорить, я решил прочитать. И потом я понял, что я счастлив, что есть эта книга! Потому что в ней простым языком людям, и детям, и взрослым, напоминают, что такое добро и зло, что такое дружба, честь, достоинство, предательство. Эти понятия, по которым мир давно не живет, а это простые библейские ценности. И мы наблюдаем, как можно предать легко, что деньги – самое главное, они правят миром. А это же неправильно. И эти книги стали бестселлером, это вдруг все начали читать – и, слава Богу! И есть надежда, что люди, воспитанные на этих книгах, вырастут, будут заниматься бизнесом и не забудут, что такое честь и достоинство. И относительно нашего спектакля: хочется, чтобы люди вспомнили об этом же, помнили, что такое добро и что оно противопоставляется злу, и каким зло может быть жестоким. И что мы должны быть бдительны, не доводить себя и людей вокруг до такого, как в нашей истории. А это очень легко, грань простая. И все время напоминать себе, что такое хорошее, чтобы быть на стороне добра.

Александр Казьмин

— Александр, расскажите, пожалуйста, какой Ваш герой?
— Это добрый открытый парень, который приезжает в Германию в поисках лучшей жизни, лучшего места, чтобы творить. И на протяжении спектакля мы видим, как, получая какие-то жизненные уроки, к сожалению, его наив и доброта играют с ним злую шутку. Он приехал, хотел, чтобы все было хорошо – а получилось, что его ребенка убили, его самого избили. И финальный его монолог – мир рушился, а я танцевал. И мы видим, как на протяжении спектакля мир героя рушится.

— Здесь Вы играете в мюзикле, но у Вас нет ни одной вокальной партии, как это получилось?
— Да, это так. Знаете, в оригинальной версии у героя есть ария. Но в этой версии ее не случилось. Я в этом проекте 3 года, и недавно у меня появилось предложение к режиссеру вернуть эту арию. Так что, возможно, в ближайшее время что-то дополнится.

— За те 3 года, что Вы в этом проекте, Ваше видение персонажа поменялось, возможно, Вы иначе что-то стали преподносить?
— Поменялось. Наверно, в связи с проектами, которые я параллельно играл за эти 3 года, те же «Шахматы» например, которые меня сильно «заземлили» как артиста. У меня ноги вросли, наконец, в землю, я научился пользоваться тем, чтобы пропала легкость в ногах. И здесь мне это помогло, в частности, во втором акте, чтобы я не порхал как бабочка по сцене. Теперь стало проще, надеюсь, что драматическая линия у моего героя стала более разнообразной.

— А о чем в целом для Вас эта история, весь этот проект?
— Наверное, о поиске себя как человека в самых разных жизненных ситуациях. И, как мы видим, к сожалению, не все герои остаются верны своим идеалам. Они остаются верны каким-то мнениям со стороны, но практически каждый из героев, на мой взгляд, предает себя и не выбирает счастье против стабильности. Наш проект отталкивался больше не от книги, а от Бродвейской версии, но проекты про одно, про человеческие отношения, про драму в условиях всего ужаса, который происходит вокруг.

— Ваш герой любит Салли, но он ее отпускает. Как Вам кажется, за любовь нужно бороться или, если любишь, нужно отпустить?
— Конечно, надо бороться! Но у всех людей есть свой порог, своя точка невозврата. И у Клиффорда – это пощечина, которую он дает Салли. Он вспыхивает просто в одну секунду из-за новостей о ребенке, и я думаю, что после этого невозможно начать все сначала, для него это точка невозврата. И мой герой как раз боролся весь спектакль, но точка невозврата – это его удар.

— И тяжело ударить девушку, пусть даже делая вид?
— Вы знаете, тут такой момент: если не ударить – это поддавки, а если сильно ударить – Анастасии придется дальше петь свою главную музыкальную композицию, с красной щекой и с болью. Но да, были спектакли, когда не рассчитывали расстояние, и ей прилетало. Причем, как учили в театральном институте: для правильной пощечины бить ниже щеки. Но Анастасия всегда говорит: «Не надо меня туда бить, мне очень больно, еще больнее, чем по щеке, бей по щеке!» И это сложный момент: мы стоим на авансцене, в поддавки не поиграешь, надо ударить. И это сложно отработать, это каждый раз по-разному.

— А эмоционально это сложно?
— Эмоционально это должен в один миг вспыхнуть какой-то огонь, который все пожирает. Он вспыхивает, удар – и следом сразу же должно пойти разочарование в себе, испуг, целая жизнь пролетает за одну секунду. И важно накопить, всю сцену аккуратно довести до этой точки, ничего не получится, если подходить к этой сцене с холодным мозгом, сцена очень сложная. Сцена не всегда получается, но когда получается – я видел, как у людей в зале слезы текут.

— Какой посыл в этом проекте Вы бы хотели донести до зрителя, чтобы с каким настроением и с какими выводами зрители выходили отсюда?
— Надо заботиться о своих близких, все любовные линии сводятся к этому, к тому, что люди с этим не справляются, не справляются с дарением близкому, любимому человеку того, чего он заслуживает, к сожалению. И в итоге все остаются у разбитого корыта. Тут каждый для себя делает выбор, кому-то важна карьера, кому-то – любовь, важно четко отдавать себе отчет — чего ты хочешь от жизни. А если в какой-то момент случилась любовь, ее нужно рассмотреть и понять, что это она и уже не отпускать человека.

Олеся Дмитриева специально для MUSECUBE
Фотографии Наталии Каминской можно посмотреть здесь