Модная и хорошо одетая публика стекается в МТЮЗ. Театр начинается с вешалки, а гардеробщица уже кричит, что остался один номерок и не пошли бы вы, уважаемые граждане, в другой гардероб. Несмотря на изначальную детскую спецификацию театра, в буфете наливают (в отличие от молодежного РАМТа или Сац). Игристое льется рекой, дамочки надувают обиженно подкаченные губы: очередь за просекко слишком длинная, а кто же приходит в театр без пузырьков?

Впрочем, их можно понять, не находясь под градусом воспринимать то, чем пытается духовно напитать модный режиссер Петр Шерешевский будет крайне затруднительно. Публика терпеливо ждет, она уже настроила свои воображаемые антенны-вибриссы на постмодерн. На сцене уже стоит автомобиль, вернее, не автомобиль, а прямо-таки тачка. Сейчас начнется: адидасы против найков, как Монтекки против Капулетти, как же хочется обратно в девяностые (нет), на волне безумного хайпа «Слова пацана» и прочих сериалов, погружающих в эпоху. Так давайте нам скорее это все, давайте, давайте!

А начнется бесхитростно, по-стендаперски: к подготовленным микрофонам (привет, КВН!) выйдет группа паяцев под руководством Арсения Кудряшова (отдаю заслуженное – поразительный молодой артист, который подключается к зрителю с полувзгляда и держит мертвой хваткой всю дорогу) и начнет интерлюдию сразу с чего-то такого мерзенько-пошленького, в виде предложения друг другу сосать свои микрофоны, отчего молодежь в зале начнет визжать от восторга.

Впрочем, именно эта лихо-сколоченная группа шутов (Арсений Кудряшов, Искандер Шайхутдинов, Леонид Кондрашов, Дмитрий Агафонов) при всей скабрезности материала является единственным светлым пятном во всем действии, потому что только они делают нечто, похожее на театр: шутят, разыгрывают очень плохие комедии с шутками за триста, переодеваются в усатых экспертов, препарируя Шекспира скальпелем популярной психологии в виде ток-шоу, насыпают полные пригоршни мемасиков. Такой вот fabric, вот сколько details. Арсений Кудряшов даже примерит на себя роль эдакого Фредди Меркьюри, осатанелой рок-звезды, споет нам Sweet Dreams и заклянет быть «счастливыми, блять». Именно блять, и никак иначе.

Видимо, в этом и есть основной посыл, ориентированный на безэмоциональных зуммеров: это не просто новая этика, а в целом запрет современного поколения на страдание, надо попробовать быть счастливым. И не надо, чтобы умирали Ромео и Джулетта: те вообще обсудят Платона, наедятся чипсов с солью, поплачут над Ди Каприо и дружно передумают гибнуть, укатив в той самой тачке под песни группы «Сплин». Хэппи-энд. И ведь Евгения Михеева-Джульетта и Вадим Соснин-Ромео играют прекрасно, молодо, звонко и искренне, но неужели в мире, где Ромео и Джульетта умирали на протяжении пяти столетий, не нашлось других мыслей у модного Петра Шерешевского, чтобы показать, как можно быть счастливым? Разве для этого обязательно нужно взять трагедию и превратить ее в фарс?

Как будто бы Шерешевский очень хочет быть как Богомолов. Соединять несочетаемое, ломать четвертую стену, обряжать Шекспира в спортивки и эпатировать, эпатировать, эпатировать. Но он не понимает, что Богомолов стал Богомоловым потому, что он ПОНИМАЕТ, зачем в его спектакли добавлено одно-второе-третье, и все работает на смысл, а тут внутренний Чехов все ждет, когда же выстрелит, например, красиво выстроенная «стена» из висящих кроссовок, и к чему оно здесь? А оно и ни к чему и нигде не стреляет. Разве может такой яркий образ не работать и мелькнуть так, для красоты, для инстаграмных фото, которые все пытаются сделать постоянно тычущие руками в сцену, оживленно разговаривающие вполголоса и совершенно не умеющие себя вести представители нового поколения, коих добрая половина зала? И непонятно, зачем заслуженная артистка Виктория Верберг сладострастно облизывает огурец и рассказывает о том, как хранит фото вставшего члена своего мужа. Бенволио (Андрей Максимов / Сергей Волков) зачем-то копает червей, и все герои периодически зарываются в грунт, но невозможно, даже натянув сову на глобус, понять, а зачем они все это делают. Получается, как в бессмертной миниатюре Ролана Быкова и Леонида Калиновского «Четвертый гриб во втором составе»: «И вот я смотрю, смотрю, смотрю… и ничего не вижу!»

Смотреть, к тому же, постоянно приходится на чудовищные экраны. Неужели сейчас, когда человек воткнут в дисплеи 90% своей жизни, он вынужден делать это в театре? Почти все действие мы действительно смотрим через телевизор, тогда как на самих подмостков ничего не происходит по-настоящему сценического. Здорово, конечно, что мы можем рассмотреть всех героев трещинки, слезы, юношеские прыщики и даже голую грудь Джулетты (нам нужно больше хайпа, товарищи!) буквально как под микроскопом, но разве это театр? Можно тогда просто прийти в кино. Там даже можно есть попкорн во время действия, а это зумеры оценят. Зачем в данном случае Шерешевскому понадобился именно театр – непонятно. От этих же экранов банально начинает болеть голова, а грешат ими в современных постановках сильно часто, впору подписывать петиции против.

Единственное, что по-настоящему получилось у Шерешевского – линия Джульетты и Тибальта, это единственно новое прочтение взаимоотношений брата и сестры. Незадолго до гибели Джульетта просит Тибальта (Илья Шляга) подстричь ей ногти на правой руке. В этой очень интимной просьбе так много нежного и домашнего, что с трепетом вспоминаешь эту сцену в момент, когда Джульетта узнает о гибели брата и с ужасом и болью разглядывает свою правую руку.

Одна пронзительная сцена (выделяющаяся из всего так сильно, будто бы ее – может, так и есть, – придумал кто-то-то другой) за весь трехчасовой спектакль, наполненный непонятно каким мусором, это очень досадно и обидно. Потому что у артистов есть потенциал играть сильные вещи. Но они играют то, что от них просит возомнивший себя демиургом Петр Шерешевский, над которым «Золотые маски» так и будут пролетать по касательной. Шекспир вечен. А кто такой Шерешевский, забудут уже через несколько лет. Забудут и о внезапно вспыхнувшей ностальгии по девяностым, забудут мемы и даже Леонардо Ди Каприо. Но какие-то вещи постоянно будут нас трогать и задевать, выворачивать душу. Так почему бы все-таки не говорить о них?

Юлия Зу специально для Musecube