Добрый злодей это не то же самое, что злой добродей.

Станислав Лем

Пермский Театр-Театр привёз в Москву свой гастрольный «Солярис»: за счёт минимализма декораций и максимально возможного для восприятия световых современных технологий его, должно быть, удобно и прагматично «катать».

Как известно, Станислав Лем был возмущён трактовке Соляриса как рая в американском фильме и ада — в советском, не говоря уже о том, что обе ленты оставляли за пределами интерпретаций саму суть романа, выводя на первый план любовную историю. Лем написал вовсе не о любви, он писал — о Контакте, где не только человек не способен постичь бога как высший разум, но и этот самый разум не может постичь человека (он “жаждет всегда большего, чем может”). Лем пытался найти некую точку, откуда можно взвешенно оценить существующую жизнь — такой точкой в пространстве, которая бы разделяла и объединяла науку, философию и теологию и стал Солярис — и в диалогах спектакля между главным героем и погибшей 10 лет назад возлюбленной это находит максимум отражения.

На стыке реальности и фантазии в спектакле разведены жанрово и вновь соединены в пределах сцены драма ученых и пластика фантомов (хореограф Дамир Сайранов); все прочее отведено заменить фотонике — художник по свету Евгений Козин, сценограф и видеохудожник Мария Левина — которая, по словам режиссёра Александра Пронькина, «заменяет традиционные для театра декорации и создает на пустой сцене космическую атмосферу другой планеты, погружая зрителя в будущее».

И здесь у спектакля есть «тонкое» место: его не всем суждено постичь. В эпоху экспансии прогресса технические чудеса уже не являются предметом эстетической интриги — они дают возможность ими любоваться, но быстро пресыщают, и в отсутствие декораций и какого бы то ни было активного действия не способны долго удерживать внимание зрителя. У тех, чьи места располагаются на пути потока света и цвета, есть некоторое развлечение в виде попытки преломления его своим участием. Однако часть зрителей норовит все чаще отвести взгляд от сцены, оставляя в качестве канала восприятия только лишь слух: и тут их подстерегает коварство в виде монотонной и безэмоциональной речи фантомов… Иными словами, главная фишка постановки многих способна оставить за бортом своей прекрасности. Но здесь как раз все четко по Лему: тот тоже жалел не человека, а бога.

Впрочем, главный вызов фантастического и новаторского (шестьдесят лет назад) романа состоял как раз в том, чтобы преодолеть оковы обычного мышления, постичь чуждое сознание, открыть новые горизонты воображения — при достаточном уровне начитанности и насмотренности оставшуюся за границами внимания реальности можно и додумать самому: фантомы всем своим существованием доносят идею болезненной привязанности, а обстановка на сцене и мерцание с отсветами всего спектра технического оснащения оставляют ощущение тревожности.

И на пике этой психологической точки невозможной стабильности существования и звучат те самые слова главного героя. Возможно, ради них-то Лем все это и затевал.

Ольга Владимирская специально для MuseCubeФото Ирины Максимовой можно увидеть здесьФото Татьяны Вальяниной можно увидеть здесь