Гастроли пермского театра «У Моста» давно стали праздником для москвичей. Праздником, который ждут с нетерпением. Для февральского тура был выбран потрясающий репертуар, а одной из его жемчужин стал «Вий» Гоголя.

Если литературоведы давно восторгались красочностью и меткостью описаний Николая Васильевича, то о кинематографичности его произведений стали говорить не так уж и давно. Довольно редкое сочетание удивительного визуала, «монтажности» и умелого чередования планов по оценке современных режиссёров значительно опередило своё время.

Именно поэтому Гоголем, великим писателем-мистиком, мастером иллюзий продолжают очаровываться искушенные и пресыщенные читатели наших дней. Перед глазами невольно предстаёт картинка. Для людей искусства это — настоящий вызов: тот, кто зачитывался Гоголем, не может не мечтать его поставить. Тем более, что за красочным визуалом скрываются метафоры и смыслы, о которых спорят до сих пор.

Театр «У Моста» не остался в стороне и поставил спектакль в своих лучших традициях, то есть максимально бережно обошёлся с текстом.

Перед началом показа режиссёр Сергей Федотов по своему обычаю обратился к зрителям. Одной своей речью он, как обычно, сумел и рассмешить, и, в тоже время, настроить на мистический лад. Сергей Федотов справедливо заметил, что ни он сам, ни артисты заранее не знают не только каким в этот раз получится спектакль, страшным или смешным, но и даже не всегда могут предугадать его длительность. Это зависит от зрительного зала.

Несмотря на такой шикарный реверанс в сторону публики, тёмные полутона спектакля, полумрак, звуки, дым не оставили шансов не заметить флёр мистики. При достаточно простой сценографии (по сравнению с возможностью современного кинопроизводства, к услугам которого огромный спектр спецэффектов) смотреть спектакль и правда жутко. И когда уже после поклонов приходит понимание, что в основном это сделано за счёт актерской игры, восторгаешься ещё больше.

И, да, повторюсь: сценография проста по сравнению с фильмами, но для театра великолепна и продумана до мелочей. Чего, например, стоят ворота, которые служат не только умелым водоразделом между сценами спектакля, но и разделяют собой два мира: мир реальный и мир мистический, мир, в котором возможно всё. В этом мире панночка летает в своём гробу, раскачиваясь, как на качелях, сквозь деревянную дверную створку неожиданно проходят чьи-то руки, дерзко намеревающиеся схватить Хому Брута (роль исполняет великолепный Василий Скиданов), а со старухой на наших глазах происходит странная метаформоза: в какой-то момент начинает казаться, что это не живой человек, а фигурка, слепленная из пластилина.

Или вспомним тёмные образа в церкви, пред которыми Хома зажигает свечи. Вообще, тёмные иконы – образ, кочующий из постановки в постановку Сергея Федотова, но в каждой он имеет свой собственный смысл.

Спасут ли иконы Хому? Спасут ли его благословенные стены храма? Спасёт ли любовь? Что ждёт героя за воротами? Или имеет значение только то, что скрыто внутри, в душе? Собственная сила, смелость, способность противостоять злу и идти до конца?

Отдельного внимания заслуживает образ Вия. Второй акт спектакля совсем небольшой, и главной интригой для зрителей, конечно же, знакомых со знаменитым сюжетом, стало не ожидание финала, а то, как это будет обыграно. И каким в этот раз предстанет Вий.

В этом месте необходимо небольшое отступление. Когда Гоголь начинал работать над повестью, в его черновиках как главный антагонист, так и его приспешники были описаны куда более подробно, чем мы читаем сегодня. И сделано это было, как и всё у Гоголя, мастерски. То есть страшно и мерзко. Так почему же писатель убрал эти описания, ограничившись туманными намёками?

Чтобы не быть голословной, давайте сравним два отрывка. Первый (издание 1835 года):

«Выше всех возвышалось странное существо в виде правильной пирамиды, покрытое слизью. Вместо ног у него было внизу с одной стороны половина челюсти, с другой — другая; вверху, на самой верхушке этой пирамиды, высовывался беспрестанно длинный язык и беспрерывно ломался на все стороны. На противоположном крылосе уселось белое, широкое, с какими-то отвисшими до полу белыми мешками, вместо ног; вместо рук, ушей, глаз висели такие же белые мешки. Немного далее возвышалось какое-то чёрное, всё покрытое чешуею, со множеством тонких рук, сложенных на груди, и вместо головы вверху у него была синяя человеческая рука. Огромный, величиною почти с слона, таракан остановился у дверей и просунул свои усы. С вершины самого купола со стуком грянулось на средину церкви какое-то чёрное, всё состоявшее из одних ног; эти ноги бились по полу и выгибались, как будто бы чудовище желало подняться. Одно какое-то красновато-синее, без рук, без ног протягивало на далекое пространство два своих хобота и как будто искало кого-то».

В 1842 году повесть вышла уже с другим текстом:

«Не имел духу разглядеть он их; видел только, как во всю стену стояло какое-то огромное чудовище в своих перепутанных волосах, как в лесу; сквозь сеть волос глядели страшно два глаза, подняв немного вверх брови. Над ним держалось в воздухе что-то в виде огромного пузыря, с тысячью протянутых из середины клещей и скорпионных жал. Чёрная земля висела на них клоками».

Как мистический писатель, Гоголь прекрасно понимал, что как бы пугающе и мерзко не расписать чудовищ, то, что скрыто, что показывает нам только контур ужасного, страшит куда сильнее.

Абсолютно этому же принципу следует Сергей Федотов. Вий появляется в тумане (в дыму, в котором уже к тому времени утопала не только сцена, но и зал, что создавало дополнительный эффект погружения для зрителя), совершенно не оттуда, откуда ждёт публика. Разглядеть его практически невозможно, но зато для начала зрители слышат бухающие шаги, пугающие до онемения звуки.

Появление Вия сравнимо с тем, что вы просыпаетесь в своей кровати и видите премерзкую нечеловеческую фигуру, с большим интересом за вами наблюдающую…

Да не сложится у дорогих читателей ощущение, что спектакль представляет собой мистическую страшилку, единственная цель которой — как следует напугать зрителя. Напротив, происходит чередование реального и потустороннего. И пусть второй мир так и норовит вмешаться в первый, навредить и утащить к себе то, что «плохо лежит» или не имеет мужества сопротивляться, мир реальный не собирается опускать голову.

Это показано прежде всего через тонкий юмор, прекрасно отыгранные сцены с песнями, борьбой, любовными утехами и, разумеется, выпивкой и застольной беседой.

И как бы не прошивала нечисть реальный мир чёрными нитками, каждый раз они рвутся с восходом Солнца, с первым криком петуха. «Главное, ночь продержаться». Заканчивается спектакль красивым обращением к Богу (на сцене поют молитву). А значит, надежда есть.

Было приятно видеть, как артисты откликаются на происходящее в зале, моментально реагируя и отыгрывая это. Так, когда Хома Брут уже прилёг на лавочку, чтобы почить праведным сном, в зале у кого-то что-то упало, издав громкий звук. Хома тут же вскочил и прислушался, словно звук раздался в неспокойной малороссийской ночи.

Интересно, что Гоголь в предисловии к «Вию» писал, что сюжет он «подслушал» у народных сказателей, чем поставил в трудное положение литературоведов. Тем пришлось перерыть малороссийский фольклор, в попытке нарыть что-то похожее на «Вия». Ничего не нашли, но успокоились тем, что один из тропов повести – «принцесса в саване».

«Вий» никогда не был фольклором, он подарен нам воображением Гоголя, гениальным, а может, больным, как утверждают многие современные врачи, но для нас этот факт не так уж и важен.

И как же приятно, что в двадцать первом веке мастера театра ставят по нему спектакли, создавая уже собственные творения и продлевая жизнь произведениям одного из самых загадочных писателей-мистиков.

В ролях:

Богослов Халява – Григорий Васин
Горобец – Сергей Филькин
Явтух – Владимир Ильин
Дорош – Виталий Швец
Спирид – Илья Бабошин
Параска – Татьяна Улановская
Панночка – Анастасия Лёднева

Оксана Есипова специально для Musecube

Фотографии Екатерины Гучок (12.06.2022) можно увидеть здесь