Музыканты московской рок-группы ALTЭRA создают свою музыку из обрывков пост-гранжа, деталей модерн-рока и обломков авангардного метала. Получившаяся нестандартная сложная конструкция приводит в замешательство неподготовленных слушателей, ломая их неокрепшие мозги. Чтобы разобраться в сложной музыкальной схеме, по которой группа собирает свои произведения, от нашей редакции была командирована Елена Чурикова. Она не побоялась встретиться с ребятами, и вывела их на чистую воду.

Елена Чурикова — МС
Роман (бас) — Р
Алексей (гитара, вокал) — А

МС: Представитесь, кто тут за что отвечает?

Роман (бас): Я – бас-гитарист, Алексей у нас поёт, играет на гитаре и терменвоксе, а вот наш барабанщик — Алексей номер два сегодня, к сожалению, не смог быть, придётся мне одному отдуваться за всю ритм-секцию.

Алексей (гитара, вокал): Я Алексей, отвечаю за музыку, слова, и во многом за трансляцию идей и деятельность нашей формации.

МС: Группа ALTЭRA существует не первый год, а раньше, в самом начале карьеры, как вы представляли группу? Что стоит сказать людям, которые никогда вас не слышали?

А: О! Интересный вопрос.

Р: Знаете, есть два этапа существования команды – это первый состав и те, кто играет в группе сейчас. Алексей об этом лучше расскажет.

МС: Я немного не об этом. Хотелось услышать некую около-маркетинговую историю – ваши цели и задачи, так скажем. Что человек должен себе представить, когда услышит название вашей группы?

Р: Не знаю, возможно, если человек никогда не слышал прежде название, то он ничего и не представит. Не начав слушать, он так и останется в неведении. Первые эмоции, мнение и впечатления появятся только после прослушивания и вникания в услышанное. Я думаю, что это относится к любой команде. Мало коллективов, где название говорит о том, что они играют.

МС: Да, но я хотела от вас услышать нечто похожее на слоган или девиз.

Р: Сломай себе мозги!

МС: Отлично, так и запишем.

Р: У нас в России вся музыка в основном квадратная. Мы используем размеры полнее, не то чтобы мы стараемся уйти от квадрата специально, но не всегда мы вмещаемся в него.

А: Мы не только мозгами занимаемся. Большая составляющая – это эмоции. Мы, конечно, мозги вскрываем, но это – первый этап операции. Посредством ритмов и вступлений мы подготавливаем пациента, погружаем в транс, а потом хотим докопаться до внутреннего мира. Туда мы транслируем все эти волны и вибрации, хотим достать до души и прокачать все чакры по всем направлениям. Такое определение как «вскрытие мозга» имеет больше технический оттенок, а мы, все -таки не технари, просто используем нестандартные размеры. И вообще, взлом мозга – это не цель и не самая сильная сторона, но она присутствует.

Р: Я считаю, что надо сделать что-то другое, но это не основная причина, а основная причина содержится у нас внутри. В итоге получилось то, что помогло сломать мозги и нам и окружающим, в хорошем смысле.

А: Тем немногим, которые приходят на наши концерты.

Р: Люди, которые могут воспринимать это с первого раза, их немного. Из зала – это от силы пять-десять человек. В основном люди потом начинают слушать. Такой отложенный эффект.

А: У нас группа не моментального воздействия, сходу не всем понятная музыка. Неподготовленному слушателю лучше в цену билета сразу включить напитки в баре.

Р: Люди, которые не стесняются подойти после концерта, говорят, что чувствуют энергетику, она нестандартная: «Ребята, вы зажгли! Мы пытались танцевать, хотя это не то, к чему мы привыкли».

А: Нам нравится играть для незнакомых людей и наблюдать как наша музыка действует на них, «заходит» по разным каналам. Кого-то заводят ритмы, кто-то анализирует и ему нравится математика аранжировок, на кого-то действует эмоция.

Р: Я бы ещё добавил, что есть танцевальные пульсации, под которые действительно можно «рубануться», а есть вещи, которые как вода, а когда вступает терменвокс, там сплошной гипноз, и часть зрителей погружается в транс.

МС: Но ничего авангардного и нестандартного в терменвоксе нет. Rammstein, Led Zeppelin использовали, много ещё кто использует до сих пор. Современная немецкая сцена очень любит поиграть в это.

А: Ну на нас Rammstein не влиял, я если честно и не видел у них термена. Да, я знаю, что Led Zeppelin чуть-чуть. Я впервые увидел терменвокс в какой-то передаче по телевизору, где на нем играла Лидия Кавина. Это было очень давно, ещё в школьные годы. Я задался целью, приезжал в Термен-Центр в Москве, там общался с людьми, которые знали Льва Термена, затем изучал его биографию. Больше десяти лет назад я его приобрёл и стал участвовать в различных проектах, играя только на термене, озвучивал кино. Так что у меня своя история, связанная с терменвоксом, и никак не связанная с немецкой сценой.

Р: Так это совершенно другой стиль. У нас же стиль другой.

МС: У вас был контракт с «Союзом». Ваш первый альбом вышел на этом лейбле, я правильно понимаю? Как произошло знакомство с компанией? Как вы вообще туда попали?

А: Если вы мечтаете, чтобы в один прекрасный день вам позвонил представитель лейбла и предложил контракт, то забудьте. У нас, к сожалению, представители лейблов не ходят на концерты и не ищут группы. Они этим не начинали даже заниматься, и, судя по всему уже не будут.

МС: Ой, напрасно ты так говоришь!

А: Да никто не ходит по клубам, фестивалям, не отсматривает группы и никуда их не приглашает, мы говорим это, опираясь на свой опыт. Нам посоветовали обратиться в «Chaotic Noise», подразделение «Союз» для подобной музыки. Естественно, мы хотели хороший и крупный лейбл с большой дистрибьюторской сетью и делали обзор по России. Нам не хотелось идти на металлический лейбл, потому что это не совсем наше направление. Мы решили, что «Союз» плюс «Chaotic Noise» – это сильный, хороший мейджор, и на нём было решено остановиться. Мы пообщались с «Chaotic Noise», подписали договор с»Союзом». Ещё участвовал Питерский «Капкан», они тоже издавали альбом, мы все согласовали. Я бы не сказал, что нас приняли с распростёртыми объятьями, за нами никто не бегал, а мы не вымаливали контракт. Просто договорились друг с другом. Однако, мы попали на фазу раздела «Союза», и сразу накрылась большая часть дистрибьюторской сети. Тем не менее, они многое успели, они мощные. Распространили альбом везде – магазины, интернет и западные партнёры.

Р: Я лично заказал наш диск через интернет, проверил как работает.

А: «Союз» сотрудничал тогда с «Orchard» – крупной американской сетью. Но с «Orchard» вышел казус — наш клип «Вода» пытались закрыть на Youtubе. Это только показатель порочности системы автоматического контроля авторов. Она отрабатывает криво и штрафует самих же авторов. Надо усовершенствовать эту систему, а пока она не готова и проверкой должны заниматься люди.

МС: А где проходила запись первого альбома?

А: О, это тема для мемуаров, ха-ха. Она проходила везде. В куче студий Москвы и не только. Поработали на студии группы Мастер, что-то делали на студии Чёрного Обелиска, работали на студии «Космос». Вокал записывали на студии «Правда Продакшн» у Олега Нестерова в ночные смены, а днём писали гитары ко второму альбому. Помотались мы с этим альбомом по студиям и, в итоге, долетели до Благовещенска. Но это уже отдельная история. В общем, география записи первого альбома простирается до берегов Амура. Там и заканчивалось сведение, а начиналось оно на студии группы Uma2rmaN, где тоже не обошлось без кармических историй и достоевщины. Мы стали в каком-то смысле финансовыми партнёрами строящейся студии и ждали, когда она построится, чтобы сводить там наш альбом, таков был уговор. Она построилась, но музыканты Uma2rmaN разошлись со своим звукоинженером, который нам его и сводил. Мы все время попадаем на какой-то раскол, расщелину, трещину в земле под нашими ногами. Получается, что учимся высоко прыгать и взлетать по ходу дела. Иногда кажется, что у нас вырастают крылья, но не в том смысле, к которому все привыкли.

Р: Прыгать с одной льдины на другую.

А: Не знаю на что похожи эти крылья, но в общем мы что-то такое приобретаем, что позволяет нам не упасть в эти расщелины.

Р: Стрессоустойчивость.

А: Мы попали на раздел и в этот раз. В итоге наш альбом вместе со звукоинженером оказался в Благовещенске на частной студии. Выйдя на связь с владельцем студии, мы договорились с ним о том, что альбом надо завершить. Он проникся этой историей, сказал: «Хорошо, работайте столько, сколько надо». Я провёл там два с половиной месяца потому что без приключений опять не обошлось. Там выгорало оборудование и происходили прочие полтергейсты. В итоге альбом мы свели. Мастерил альбом гуру отечественного звука, который подвёл хорошую черту под этой историей — Борис Истомин. Когда мы начали записывать новый материал, вспоминая тот период, пригласили его на крутейшую студию в Москве «Vintage Recording Studio», которая просто напичкана дорогущим винтажным ламповым оборудованием. С Борисом Истоминым мы записали там несколько треков для следующего альбома. Мы не забываем своих партнёров.

МС: Продолжим тему рекординга. Одну из песен нового альбома вы записали в Хельсинки на студии «FinnVox». Там работали многие известные коллективы: Hanoi Rocks, Apocalyptica, Children Оf Вodom, Moonspell , Nightwish и так далее. Как вы выбрали эту студию, почему?

Р: То, что там записывались все эти известные музыканты ощущается сразу, как только входишь в студию. Видимо потому, что место намоленное, а не потому, что на стенах развешаны их диски. Чувствуется. Я не могу это объяснить, но ты приходишь, слышишь, как звучит твой голос даже в коридоре и сразу понимаешь, что выбрал правильное место для записи альбома. Никакого пиетета пред тем, кто там записывался, я не испытывал, а когда зашёл в тон- зал, я понял, что инструменты звучат так, как они должны звучать в студии.

А: У меня есть фото из этой студии на котором я иду по коридору с чашкой кофе. Я надеялся, что рассмотрю диски, развешанные на стенах потом на этой фотографии, но на ней ничего не видно. Клянусь, за двадцать четыре часа в студии я ни разу не остановился в коридоре посмотреть, что за диски там висят — не было времени. Я запомнил только, что на этой студии записывалась группа Him, потому что их диск висел при входе на колонне. Забавно то, что ты мне говоришь о тех группах, которые там работали, а не я тебе. Я боялся останавливаться, понимал, что если я буду разглядывать эти диски, то я пропущу всю сессию. Помню то ощущение, когда мимо них идёшь. Этот коридор работает как адронный коллайдер, ускоритель. Ты понимаешь, что они уже все записались, а ты ещё нет. И спешишь, потому что хочешь получить такой же крутой звук и поработать, пока цифровая эпоха всё это не развалила. Мне кажется, что совсем скоро такие студии превратятся в музеи, а эти диски начнут снимать и продавать на аукционах. Мне очень понравилось как там звучит вокал. Я заметил, что звучание голоса похоже на то как звучит вокал одного известного артиста, не буду говорить какого, на его эпохальном альбоме. Все засмеялись: «Да это потому, что этот артист стоял на твоём месте в этой самой кабинке, и пел в этот же микрофон!». Настолько сочный звук. Впервые в жизни мне понравился мой голос. Очень хочется, чтобы эта студия просуществовала ещё долго, и нам очень хочется в неё вернуться.

МС: А как вы туда попали?

А: Когда мы планировали тур, так получилось, что была заинтересованность человека, который работает на студии. Нам предложили такие условия, от которых нельзя отказаться, и мы увидели, что это хорошо вписывается в наш график, поставили два концерта в Питере и поехали. А за два дня до Хельсинки мы записывали материал в Питере в студии «Добролёт». К слову о студиях в России: «Добролёт» — это тоже шикарная студия, музей русского рока. Она построена великим инженером, автором акустического дизайна Филипом Ньюэллом. В России подобных студий всего три или четыре. В Питере – это «Добролёт», в Москве – «Мосфильм» и ещё «Винтаж». Хозяин «Vintage Recording Studio» — коллекционер, собрал все самые дорогие и известные ламповые приборы, оборудование, ставшее классикой. Она уже как музей. Ещё в Москве есть студия «Игоря Матвиенко», на ней мы тоже записывались. Наверняка есть крутые студии и в других городах, но мы о них не знаем. «FinnVox» – это безусловно легенда. Мы, когда туда попали, поняли, что правильно сделали. Несмотря на то, что приехали туда совершенно уставшие — за двадцать четыре часа записали два варианта песни: на русском и на английском.

Р: Хочу добавить, что хозяева студии и администратор очень лояльно отнеслись к нам. Они видели, как мы записываемся днём, увидели, что мы – сумасшедшие. Спросили: «Когда вы будете заканчивать?» Мы только пожали плечами. Они сказали: «Так, в восемь утра
следующая сессия, у вас времени до семи утра, тогда придёт уборщик».

А: Это было удивительно! Ведь мы все знаем и приучены, что на Западе всё стоит денег: нарушил –штраф, опоздал, задержался – штраф. Но мне кажется, что в профессионализм
входит и лояльность тоже. Оставить нас работать ещё целую ночь – показатель профессионального отношения. Мне кажется, что он почувствовал, что мы ещё вернёмся. Они секут эту фишку.

Р: Они увидели и поняли: «этим надо дать ещё ночь».

А: Кстати сказать – «Добролёт» тоже пошёл нам навстречу, когда мы тоже не вписались в график.

Р: Хотя мы там писали только бас, бас к третьему альбому. Партия не такая длинная, но сложнее, чем обычно.

А: Я сам поработал на студиях и знаю, когда приходит интересная группа, то с людьми хочется работать. Ты понимаешь, что тут что-то новое происходит, все про время забывают.

МС: Вы вот говорили, что необычное звучание и не квадратное, нестандартный подход к аранжировкам, публика у нас неподготовленная. Не боитесь сложностью звучания отпугнуть платёжеспособную публику? Остаться непонятыми и не услышанными?

А: Если честно, мы уже давно всего испугались, фаза испуга прошла, и мы всех себя тратим на наше дело. И у нас нет ничего сложного в звучании, для некоторых чуть нестандартный размер – это какая-то сложность, и пусть она работает как фильтр. Мы достаточно быстро поняли, что не умеем находить компромисс, лучше будем делать музыку. Да — это сложный путь, но мы его выбрали, хотя – это вряд ли был выбор. Видимо, в нас это заложено: открывать что-то для себя и для людей.

Р: Что касается меня, надеюсь и не только меня, я свято верю, что то, что мы делаем, часть людей заставит взглянуть на мир иначе. Мы сможем перетянуть их на другую сторону. Поэтому мы не хотим идти на поводу у всех, делать музыку в угоду массе. Я предпочитаю публику в которой есть индивидуальность. Пускай завтра то, что я играю, назовут модным и на это будут ходить люди, но тогда мне не будет стыдно за то, что наша музыка модная. Я уверен в себе, я уверен в том, что я делаю – это не профанация.

А: Вообще мы никогда не ставили себе цель быть массовыми музыкантами, пусть эту массу и забирают другие. На меня всегда действовали группы не очень популярные.

МС: А например.

А: Мне всегда сложно называть конкретные имена и я сейчас объясню почему. Я с детства впитывал разную музыку. У нас дома вся музыка была на бобинах, которые не были подписаны и не были расставлены по стилям. О стилях и о том, что меломаны делятся на лагеря, я узнал позже. Все эти катушки прекрасно уживались на одной полке, на одной стороне такой катушки могли быть Kraftwerk, на другой какой-нибудь джаз японский, Высоцкий или непонятные экспериментальные оркестры, возможно Шнитке. Многих названий я не знал, просто слушал музыку и всё, впитывал. С тех пор у меня отсутствует привычка запоминать дотошно все эти названия и т.д., конкретизировать. Я, к своему стыду, не могу вспомнить некоторые названия песен и альбомов своих кумиров. На меня никогда сильно не действовала музыка массовая или развлекательная, хотя она тоже нужна, но для других целей. Обращаясь к тому, что на меня подействовало, что меняло, например, опера Уэббера «Иисус Христос Суперзвезда». Когда я её услышал, куча всякой арт-роковой мишуры для меня сразу перестала существовать. Один Уэббер закрыл большую часть аудиотеки. Тогда я словил этот импульс. Я не могу себе позволить
делать массовую музыку, хочу делать музыку, которая будет так же менять людей. Ты можешь слушать лекции или наставления родителей и это никак не повлияет на тебя, но если ты послушаешь хорошую музыку – это уже может изменить тебя, ты будешь другим человеком. Это реально, гарантирую, проверено на себе. Раньше меня приглашали в некоторые коммерческие проекты, но на второй репетиции становилось скучно, и никакие обещания стадионов не мотивировали, я не чувствовал, что делаю что-то способное изменять мир, пусть даже маленькую его часть. Не понимал зачем я должен себя продавать. У нас сейчас такой период, когда хочется забыть про сторонние заработки, потому, что это мешает заниматься настоящей музыкой. А на счёт не очень популярных групп: в них есть первоначальный импульс, что-то честное, именно они по-настоящему создают новые стили пока за это не возьмутся «профессионалы», которых мы потом слышим по радио и думаем, что они – законодатели новых направлений.

МС: Боюсь вас расстроить, но теперь такой истории, как в восьмидесятые уже не будет. Большинство музыкантов, даже вполне успешных, занимаются музыкой, так скажем, факультативно. Она уже не приносит тех денег, что прежде.

А: Расстроить? Если бы мы расстраивались по поводу этих ситуаций, то у нас бы не было сил делать свои песни, нам просто некогда расстраиваться. У нас никаких иллюзий никогда не было, мы простые люди и помним в какой стране родились и выросли. Закончили ВУЗы, приобрели навыки. Иллюзиям неоткуда было взяться, но это не лишает нас права ставить цели и их достигать. Есть одно смешное свойство формулы: у неё есть числитель и знаменатель, но если её перевернуть, как песочные часы – всё пойдёт по-другому. В закулисье есть много историй, когда люди собираются делать музыку для денег, вкладывают миллионы и у них в результате пустой зал. Вот это действительно смешно. Человек все сделал по красивой формуле, но она перевернулась, и песок посыпался в другую сторону, никто не пришёл. Он вдвойне проиграл. Мы, если в материальной части проигрываем, то, по крайней мере честны перед собой и людьми для которых играем. И мы надеемся, что делаем что-то новое. Есть тому доказательство в лице тех, которые к нам подходят после концертов в отдалённых городах. Они такой музыки никогда не слышали, к ним не заезжали такие группы. Они подходят и говорят: «Парни, вы с какой планеты?». Говорят такие слова, которые показывают, что мы делаем своё дело, а значит наша формула работает, просто она маленькая. Если когда-нибудь она станет жирной, то хорошо. Пока мы видим, что наша музыка не исчезает в пустоте, даже если зал полупустой. Я сам иногда не понимаю, что могло так зажечь этих людей. Мы настолько привыкли к своим песням, что ничего особенного в них не видим, то есть для нас они естественны. Постепенно в туре собирается круг поклонников, ценителей. Когда-нибудь мы найдём свою аудиторию, найдём место, где почва благодатная. Наши диски оказались в Бразилии и Аргентине, Латинской Америке. Если на нас будет ходить народ в Латинской Америке, то о’кей, мы будем там играть. Какая нам разница? Люди – везде люди. Будем играть там, где мы нравимся, где нас ждут и принимают.

МС: Мы много говорили о записи на студии. Когда ждать новый альбом?

Р: После небольшого отдыха у нас в планах дожать долги по записи второго альбома, по монтажу клипов. До весны мы должны успеть многое сделать для второго альбома.

МС: А! Так и клипы готовятся?

Р: Да, есть отснятый материал, его много.

А: Но мы не можем говорить точно о дате выхода. Поэтому и не участвуем на краутфайдинговых платформах.

Р: То, что я говорю – это очень ориентировочно.

А: Мы всегда чувствуем ответственность и не можем говорить о точной дате, кое-как смонтировать клип для того, что бы выложить в срок.

Р: Я говорил об окончании тура, но на самом деле уже есть предложения концертов вне тура. И, судя по всему, придётся продолжить играть концерты. Пока мы в раздумьях, но может быть мы будем записывать альбом и параллельно выступать. Поэтому дата выхода альбома пока плавающая.

А: Мы постараемся избежать истории с первым альбомом, который издавался много лет, постараемся не затягивать. По сути, он уже записан и лежит на полке, также, как терабайты видео, которое мы снимали в туре между концертами. Надо удалиться, чтобы никто не мешал и мы не ёрзали от обещаний, что завтра выложим альбом. Тогда мы сделаем хороший, качественный продукт, за который нам не будет стыдно. В ходе работы над альбомом возникли версии песен на английском языке, поэтому кроме альбома на русском выйдет макси-сингл на английском. Сроки ещё завязаны на то, что у нас сейчас новая фаза – работа с западными продюсерами. Некоторые из них – высший эшелон. Мы думаем эти тенденции продолжать и не будем сводить альбом впопыхах. Раз уж стали работать с профессионалами, мы потерпим, дожмём слабые места, вытащим себя на новый уровень. Без этого никак, скучно и непонятно зачем тогда этим заниматься, если не развиваться. Но мы не хотим умалить способности и таланты отечественных продюсеров, они тоже будут. Мы уже упоминали тут Бориса Истомина. С нашей музыкой не будет работать кто попало, просто потому, что не поймёт, что надо делать. Мы давно поняли, что в нашей группе реализация не происходит быстро. Но я уже говорил, что мы не маньяки, не пересводим треки по сто раз. Больше времени уходит на поиск взаимодействия, если нашёлся нужный продюсер, то работа спорится. Нашлась студия «FinnVox»? Прекрасно, вот трек записан, и мы не будем его переделывать. Сам процесс поиска длительный, а в остальном всё происходит достаточно быстро.

МС: В свете выхода альбома хотелось бы узнать ваше мнение о свободном скачивании музыки: вы за или против? Собираетесь ли сами выкладывать для скачивания?

Р: Когда первый альбом вышел мы не задумываясь выложили его. Он слишком долго делался и возможно слегка для нас устарел. Хотя было очень обидно. Но с новым материалом мы поступим иначе. В свободном доступе будут какие-то превью или сам альбом, но в низком качестве, может быть укороченные треки. Мы не злые, просто очень дорого даётся материал и это не честно. Я, как человек с гипертрофированным чувством честности, думаю, что мы примем совместно такое решение. Возможно у Алексея другое видение, но я считаю, что правильно сделать так. Есть огромное количество ресурсов,
которые выкладывают за деньги. Мне нравится вариант на таких ресурсах – сколько можешь заплатить, столько заплати. Пускай человек оценивает музыку, пусть заплатит столько, сколько считает нужным. В качестве рекламы можно выложить не весь трек, или альбом с низким битрейтом, можно сделать тизер. Да, мне жалко, хотя я не жадный человек, но мы столько вложили в это и так просто выкинуть это все на халяву. Я знаю, что кто-то всё равно купит и выложит, но я не могу бороться с пиратством, это как из пушки по воробьям. Свободное выкладывание музыки с низким битрейтом – это пусть будет как рекламная акция.

А: Мы имеем дело с распространением информации в том числе за деньги с целью продажи и в рекламных целях. Здесь нельзя так: зачёт или не зачёт, выложить или зажать, мне кажется нужно подходить более гибко. Вопрос скорее в том, кто должен этим заниматься. Я, наверное, задам его лейблу. Пока мы тут разглагольствуем, там над этим работают профессионалы и я верю, что лейблы быстрее придут к решению этого вопроса. Мы – музыканты, а они хотят заработать на музыке деньги. Есть люди, которые хотят продавать и они лучше это сделают. Безусловно, мы попробуем наш новый альбом продвигать с их помощью, не будет так, что мы выложим его и всё. Некоторые из-за какого-то подросткового нетерпения сразу всё выкладывают, такая инстаграмщина в музыке. Если мы сами выложим альбом, то потом ни один лейбл его не возьмёт. Возможно мы выложим только те песни, на которые сняты клипы – это будет как промо. В клипе есть аудио-дорожка — хочешь, скачивай, вырезай и засовывай её в плейер. Хочешь повозиться потому что жаль несколько рублей, ну возись. Мы всё таки долго работали над песнями, поэтому мы поищем лейбл и спросим у них: «А вы уже придумали схему продажи и продвижения музыки в сложившейся ситуации?» И я думаю, что они уже знают, что делать. Свободное прослушивание в интернете в любом случае необходимо. Объясню почему: многие промоутеры, программные директора и так далее. не будут скачивать трек, им нужна быстрая ссылка на размещённый свободно трек. В общем поищем сначала лейбл.

МС: Сейчас вы в туре с сольными концертами, но у вас большой опыт работы на фестивалях. Есть ли разница между сольным выступлением и фестивалем? В чём она?

Р: Фесты и сольники: разница колоссальная. На фестивалях есть жесткий тайминг. Наш опыт выступления на фестивалях начинается с две тысячи тринадцатого года. Мы умеем влетать на сцену, втыкаться и играть без чека, но это минус, а плюс в том, что люди совершенно разные, и есть возможность показать свою музыку, в том числе тем, кто не подумал бы прийти к нам на сольный концерт. Сольные концерты спокойнее, есть время подготовиться. Пришёл, отстроил звук, свет, поставили декорации. Делаешь концерт так, как ты его задумывал и люди пришли только на тебя и эмоционально – это совершенно по-другому. У нас весьма обширная техническая сторона, мы возим с собой кучу инструментов. На фестивалях мы не можем поставить всё и сыграть всю программу, время ограничено, а сольно можем. В этом году мы взяли только те фестивали, где до этого не были и которые хорошо вписались в график. Конечно взяли наш любимый фестиваль в Кировске – совершенно потрясающее место. Отличный фестиваль был в Новомосковске.

А: Ещё на АЭС, в Нововоронеже. На фестивалях совершенно другая атмосфера. Там ты можешь за сжатое время заявить о себе, но иногда – это минус. Особенно для нашей музыки в таком виде, как она сейчас. Техническая сторона лучше на сольном выступлении, можем использовать все свои эффекты, терменвокс, сыграть полную программу, тем более что она концептуальная и песни расставлены специальным образом. Сольная программа – это отдельная мистерия, таинство, этим она и хороша. У нас уже был фест-тур, а теперь решили сделать сольный. Мы давно к этому шли, программа сформировалась, мы её отрепетировали. Тему фестов мы не отметаем, если мы будем в странах, где мы не были, то однозначно – это будут фестивали — это хороший способ для группы заявить о себе в первый раз. Мы умеем и на фестивалях играть с небольшим количеством оборудования, но мне кажется, любая группа должна приходить к сольным концертам, играть большую программу и удержать зрителя. Это признак зрелости.

Р: На фестивалях, в отличие от сольных концертов, не удаётся сыграть песни в нужной последовательности. В зависимости от порядка песен получаются разные ощущения. На фестивалях обычно играются боевики и даже за короткое время ты отдаёшь себя и выдыхаешься так, как будто ты отыграл две сольные программы подряд.

А: Фесты — хорошая тренировка. Никогда не знаешь кто будет играть перед тобой или после тебя. У нас бывало приезжаешь, а перед тобой рубят убойные хиты, все под них прыгают, а потом выходим мы и начинаем играть свою непонятную музыку. Это с одной стороны многих обламывает, но это цена, которую приходится платить за своего слушателя. Оставшиеся подходят и говорят: «Ребята, вы для меня – явление». Эта группа людей за нами следует, они следят за нашим творчеством, они для нас ценны, это результат.

МС: Сейчас в тренде записи и выступления с симфоническим оркестром. У вас нет в планах?

А: Нам уже предлагали. В нашей музыке есть так сказать «симфонизм» и некоторые музыканты уже слышат там свои партии. То, что мы делаем втроём – это такое рок-превью. Жизни нашей не хватит, чтобы превратить это в то, как это звучит у нас в головах. Стараемся выжать всё из трёх инструментов. Симфонические музыканты слышат потенциал, хотят его раскрыть… во всяком случае мне говорили это некоторые из них и в это хочется верить.

МС: Они то хотят, а хотите ли вы?

Хором: Хотим, хотим!

Р: Но это для них будет сложнейшая работа, потому что претензии, которые мы предъявляем к себе очень высоки, а претензии, которые будут предъявляться к ним и их аранжировкам не ниже.

А: То, что это – симфонические люди не будет значить абсолютно ничего, если мы услышим поверхностный подход. Из того, что на моей памяти у отечественных музыкантов хорошо сделано – это Ария с симфоническим оркестром. Чаще бывают аранжировки, как из мультиков 70-80-ых годов, это точно не про нас. Если мы будем работать с оркестром, то это будут люди, которые могут выдержать наш подход. Если вечером нам сказали: «Сажусь за работу», а утром прислали тему, то я даже слушать это не буду.

Р: Либо это будет выдающийся современный композитор, возможно западный, изобретательный и сильный аранжировщик.

А: У нас есть опусы, которые, как деревья хотят дождя, хотят этих аранжировок. Но вряд ли нам это нужно если это не будет индивидуальный подход. Мы не считаем так же, что рок-группа с оркестром — это кич, мы всегда за музыку. Если песня раскроется и станет более захватывающей, то тогда этому быть. Но сейчас мы заняты больше внутренней работой в том числе над собой. И вообще не факт, что этот оркестр будет из России.

Р: Взять ту же Металлику с оркестром — это другое погружение. У наших встречается стиль аранжировок а-ля «с шашкой на коне и шапками закидать», как будто классические музыканты недооценивают рокеров. Моё ощущение, что на западе к этому более скрупулёзно подходят, вдумчиво.

А: Мы не хотим пускать людям пыль в глаза. Это будет особенный проект, с осмысленным подходом.

МС: Поскольку вы занимаетесь профессионально музыкой, вам нужно быть в курсе музыкальных тенденций и хорошо разбираться в том, что было до вас. Что нового для себя открыли в музыкальном плане в последнее время? Не обязательно новые альбомы и молодые группы. Может быть что-то из старого?

А: На многих артистов сейчас я смотрю совершенно другими глазами. Вот, например Дэвид Боуи. Меня поразило то, как человек уходил, снимая клип в больнице. Достойнейший уход, артист с большой буквы «Б», Биг Боуи. Для меня он как бы трансформировался в Бога. Я осознал после смерти Джексона, что он ещё круче, чем мне казался. Да, да, именно, Майкла. Я специально не говорю сейчас о металлистах, для контраста. Чем больше музыкой занимаешься, тем более широко у тебя открыты глаза на мир, ты в любом случае впитаешь как новые волны, так и переосмыслишь старое. Я открываю некоторых старых артистов для себя заново. Ещё я слушаю музыку большими порциями в виде сборников определённого стиля. Например, два года слушал очень много стоунера, много разных команд в этом направлении. Могу выделить Kyuss, не думал раньше, что эта музыка настолько мне близка, даже не подозревал, что звук фуза – это большой частью мой звук, в нем содержится одновременно и космос и самое дно земли. Когда я оказался в Калифорнии, меня окончательно накрыло, я ощутил что музыка содержит в себе вибрации места, где она зародилась.

Р: Кто-то из известных сказал: «Я лучше буду 100 раз слушать одну хорошую вещь, чем 100 плохих по одному разу». Я за собой давно заметил, что мне новая музыка заходит редко. Не знаю чем это можно объяснить. Может тем, что мы сами делаем музыку?

А: Я часто слушаю свою музыку в голове, и внешняя мне мешает. В туровом автобусе мы слушаем Евгения Фёдорова и Voivod. Мне очень давно один знакомый гитарист этот Voivod совал под нос, а мне было некогда слушать и я не хотел влияний. Он говорил, что моя музыка очень похожа, а я недоумевал откуда такие сравнения, ведь я всего лишь наигрывал риффы на гитаре. И вот сейчас в автобусе я слушаю Voivod. Я поразился какие у них похожие настроения, мышление, звук гитары. Я не знаю историю этой группы, но понимаю насколько они нам близки по каким-то каналам — это есть психоделический метал. О их существовании я знал давно, но взбудоражили они меня только сейчас. На каком-то фестивале к нам подошёл человек, который знает их продюсера и предложил нас с ним познакомить, и это на самом деле могло бы быть интересно. Я всегда настораживаюсь, когда мне приносят музыку со словами: «Послушай – это похоже на вас». Пусть они будут на нас похожи, окей. Я больше люблю собирать музыку из внутреннего и внешнего пространства. Весь Мир пульсирует и переливается и что-то приходит в голову, и я не знаю откуда, во всяком случает точно не из тех дисков, которые «на нас похожи». Постепенно эта информация собирается, мне этого вполне достаточно. Я вообще не меломан. Есть музыканты, которые постоянно ходят в наушниках, некоторые музыканты прямо меломанят по-чёрному, засоряют себе мозг и замыливают ухо. Как ты в таком потоке информации будешь делать своё, тем более новое?

Р: Поэтому в автобусе, последнее время мы слушаем аудио-книги. Вот сейчас  — «История государства Российского», Карамзина. Там чистейшая русская речь, бальзам на уши, какой слог!

А: Ха! И не только поэтому, ты только представь себе разговоры трех парней в автобусе в течение, скажем, восьми часов!

МС: Пополнив словарный запас, напитавшись благостью Карамзина, вы с лёгкостью подберёте несколько слов для молодых музыкантов, ваших поклонников и наших читателей.

А: Да что слова, у нас есть дело: мы хотим пригласить всех на наш концерт, который завершит этот тур. Это будет в Арт-пространстве «Шаги», 14 октября. Мы поездили по Москве, пообщались с арт-директорами многих площадок, нашли пространство, соответствующее по энергетике и по антуражу. Оно так и называется Арт-пространство. Нам захотелось давать концерты там регулярно, использовать его в качестве своей площадки, приводить туда друзей. Мы постараемся создать необычную атмосферу, поставить декорации, сейчас над этим работаем. Что касается билетов: там будет free donation на выходе. Именно на выходе, это наша такая фишка. Послушал – тебе решать сколько это для тебя стоит.

Р: Будет стоять корзина или что-то вроде того на выходе. Это будет специальный сольный концерт, не будет разогрева.

А: Некоторые группы предлагают себя на этот концерт в качестве суппорта. Мы очень лояльны к группам поддержки, берём практически всех, это часто встречается в туре, но тут мы решили этого не делать. Мы будем готовить пространство, никого кроме нас не будет. Мы очень хотели бы видеть в гостях отдельных музыкантов, личностей, но выходит так что, наверное, не в этот раз.

Р: Там будут группы, которые не играют музыку.

А: Мы привезём всё, что мы с собой таскаем в туре и чуть больше, постараемся сделать чуть больше чем концерт, но это будет первый наш такой опыт. В общем всех ждём в Арт-пронстранстве «Шаги», приходите.

Р: Пока молодым музыкантам не будем ничего желать. Вот, когда сделаем программу с оркестром, тогда и пожелаем.

А: Молодым музыкантам: езжайте в тур и вы вернётесь другими людьми.

Беседовала Чурикова Елена специально для MUSECUBE