Уникальный спектакль Олега Нестерова и группы «Мегаполис» «Из жизни планет» уже несколько лет с успехом собирает полные залы зрителей. Проект – фантазия, полномасштабный саундтрек к четырем неснятным фильмам родом из 60-х вызывает неподдельный интерес у публики. 1 декабря у петербуржцев была возможность вновь прикоснуться к работе команды «Мегаполис» – москвичи представили «Из жизни планет» на студии документальных фильмов «Лендок». Марина Константинова встретилась с Олегом Нестеровым, чтобы поговорить с ним об атмосфере новой для данного проекта площадки, обсудить феномен хрущевской «оттепели» и порассуждать о взаимоотношениях между художником и государством. Обо всем этом и не только – в свежем материале на портале Musecube.

– Начать нашу беседу хочется с того, что сегодня вы сыграли спектакль «Из жизни планет» в новом месте, на студии документальных фильмов «Лендок». Это создает дополнительный смысл, удивительно подходящий к общей концепции проекта. Чувствовали ли вы эту особенную связь места и контекста спектакля?
– Еще как! Конечно, данный зал сложнее по звуку, потому что он создан для другого, не для электрически оформленных инструментов. Но, с другой стороны, вся энергетическая пропитка, которая происходила, фотографии в фойе, выставка киноплакатов 68-го года… Это как русская печка, которая долгое время набирала- набирала тепло и сейчас отдает его всем, кто сюда приходит. Причем отдает направленно, а не кому попало. Выдаст ровно тем, кто захочет взять. Мне показалось, что публика была особенной, не такой, какая приходила в «Эрарту» (спектакль «Из жизни планет» группа традиционно представляла на «Эрарта сцене» вплоть до ее закрытия в июне 2018 года, — прим. авт.). Здесь сегодня собрались люди, более погруженные в кинотему. Я лично увидел так, но, вероятно, свою роль сыграл антураж. Хотя, по большому, счету, все это субъективно. Возможно, часть публики просто пришла в «Лендок», чтобы заодно посмотреть наш спектакль о неснятых фильмов 60-х. Именно в такой последовательности. В «Эрарту», конечно, все приходили конкретно на действо.

– Вы очень эмоционально передаете материал, представленный в спектакле, проживаете его. Тяжело ли это лично вам?
– Нет, совсем легко. Это же отдавать.

– Но это же и пропускать через себя.
– Вы знаете, процесс накопления был довольно долгим и извилистым, но при этом крайне увлекательным. Я работал над проектом с 2011 по 2014 годы. А сейчас я, как уже упомянутая русская печка, отдаю энергию зрителям. Своеобразный духовный хлеб из этой самой печи. И мне так хорошо! Что касается трагедий и смертей, то я отношусь к этому следующим образом: артефакты, которые у меня в руках, устанавливают особую связь. Очевидно, те красавцы, которых с нами нет, и о которых я рассказываю, в некоторых случаях (порой довольно часто!) помогают каким-то своим незримым присутствием. Если мы правильно впускаем музыку, они находятся рядом с нами и не осуждают, а поддерживают. Художник редко бывает по-человечески счастлив и безоблачен. Не соглашаться с тем, что произошло, – означает спорить с могучим и великим сценаристом. Было так угодно, чтобы случились эти неснятые фильмы, неосуществленные замыслы и говорили нам о чем-то сегодня.

– Были ли случаи каких-то откликов: эмоциональных или творческих на ваш спектакль? От себя лично могу сказать, что благодаря проекту «Из жизни планет» я полноценно открыла для себя мир творчества Шпаликова.
– За эти четыре года многое произошло. Одна британка представила сто плакатов по тем самым неснятым фильмам. Мы данные плакаты показали в центре им. Мейерхольда героям, которые полвека назад задумывали данные кинокартины. Это была такая серьезная коммуникация. Или вот история с фильмом «Семь пар нечистых». Режиссер Бакур Бакурадзе надумал его снимать, но опоздал на месяц, так как права на экранизацию уже купили у наследников Каверина. Но это будет не тот фильм, который задумывался Мотылем и о котором я рассказываю. Буквально на днях мы сможем посмотреть его в кино и оценить. Но скажу честно: афиша меня несколько насторожила.

– Лейтмотивом спектакля является тема взаимодействия художника и государства, роль цензуры. Для вас этот политический контекст важен?
– Конечно. Кроме того, с 2014 года многое изменилось, и в наши дни спектакль обрастает какими-то дополнительными параллелями и новыми красками. Иногда его просто страшновато слушать. Но, с другой стороны, Сергей Соловьев сказал мне как-то: «Я встретился с Тарковским в Венеции, когда тот вернулся из Голливуда. Он поведал, что побыл на одной из студий тридцать минут, вышел, плюнул и растер. И ноги его там больше не было. По словам Тарковского, ни один голливудский продюсер ему бы и ста долларов на «Зеркало» не дал». Это по части цензуры, роли государства и так далее. Нужно еще помнить, что при всех несуразицах и трагедиях, при общей несвободе, государство фактически было первым и последним продюсером. Оно заказывало, давало деньги, но ничего менять без ведома режиссера не имело права.

– А как же худсоветы?
– Если художник говорил: «Нет», фильм клали на полку и поступали дьявольским образом, вывешивая в вестибюле киностудии объявление – «молнию», что такой-то режиссер отказался вносить поправки в картину. После этого вся киногруппа оставалась без постановочных – а это были основные деньги.

– Другими словами, убивали, но не до конца?
– Сразу два дела делались: и фильм на полку, и выставляли позорищем, скверным человеком в глазах его коллег.

– Не могу не задать следующий вопрос: сейчас у нас наблюдается очередной виток культа СССР вкупе с его чрезмерной идеализацией. Как вы к этому относитесь?
– Истина, она где-то рядом, как говорилось в популярном телесериале. Маятник резко качнулся в одну сторону, и мы пожили в этой постперестроечной пене, взяв все худшее из капитализма и социализма одновременно. На вопрос: «А было ли что-то настоящее, чтобы обернуться будущим?» требуется поразмышлять. Еще академик Сахаров в своей великой работе «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» говорил о конвергенции, то есть о том, что одно без другого не живет. На корешке капитализма привита новая лоза социализма. И последнему академик отдавал приоритетную роль, потому что труд воспринимался им как процесс, а не как результат. При капитализме все же не так, иная картина. А процесс значительно интереснее результата – это факт известный. Возвращаясь к тому, что истина где-то рядом, хочется вспомнить одного мексиканского философа (не Кастанеду!), который сказал как-то: «Получить неправильные ответы – это не то же самое, что задавать неправильные вопросы». Мы когда-то задали правильные вопросы, получив не очень верный ответ. Но это не означает, что вопрос изначально был ошибочным..

– Можно ли сказать тогда, что период «оттепели», этот своеобразный феномен, был своеобразным воздушным моментом счастья, которое мы упустили?
– Если обернуться и посмотреть на историю человечества, никогда не случалось такого, чтобы внезапно та или иная страна зажила счастливо. Были разные периоды: и хорошие, и плохие. И те самые хорошие периоды оказывались прекрасны настолько, что человек в этом блаженстве просто купался. А мир устроен так, что человеку это сильно не нужно. Человек должен двигаться вперед, выходить из зоны комфорта. Чем лучше живется в государстве, тем быстрее оно рухнет. Ну да, был у нас короткий период счастья, о нем можно повспоминать, пофантазировать. Мне кажется, в этом и смысл «оттепели» – времени, когда все получалось – анализировать его.

– И заключительный аккорд нашей беседы: как вы думаете, что нас ждет в будущем?
– Да все будет хорошо! (смеется).

С Олегом Нестеровым беседовала Марина Константинова, специально для Musecube

Фотоотчет Сергея Спиридонова смотрите здесь