Пьесы художественного руководителя Театра.doc и идеолога «новой драмы» Михаила Угарова доказывают, что в эпицентре экстремальных театральных экспериментов он оказался лишь по вине обстоятельств и в силу активной гражданской позиции, тогда как сердце его полностью принадлежит XIX веку, эпохе большой литературы и великих иллюзий.
Две лучшие его пьесы – «Смерть Ильи Ильича» (поставленная как «Облом off» в 2002 году в Центре драматургии и режиссуры) и «Газета “Русский инвалид” за 18 июля» (с 2006 года идущая в театре Et Сetera) – об этом уютном времени, что с высоты сегодняшнего дня видится нам как райский островок спокойствия и тишины, когда в больших гостиных под тиканье напольных часов пили чай с лимоном и сахаром, по особому рецепту, сильно не размешивая, «чтоб сверху горячо и несладко сначала…а потом книзу, чтоб – слаще и слаще». В обоих случаях Угаров сам ставил свои пьесы, опираясь на команду единомышленников – художника-постановщика Андрея Климова, художника по свету Андрея Тарасова, музыкантов ПАН-квартета. Главную роль в обеих постановках играет все тот же чрезвычайно органичный Владимир Скворцов, что, конечно, оправданно, так как и Илья Ильич, и Иван Павлович, великовозрастные дети, упрямые затворники, страдают, в общем, от сходного недуга – от непереносимости пошлой, жизненный суеты.
Все-таки неслучайно, что самый успешный постановщик угаровских пьес (а ставили или пытались ставить многие) – это он сам. Уже в его драматургии вполне отчетливо просматриваются режиссерские амбиции. Чего стоит рекордная вступительная ремарка в «Русском инвалиде…», состоящая из 14 (sic!) абзацев, где подробно расписаны декорации дома Ивана Павловича. Вот уже два года, как этот небогатый дворянин, пишущий в означенную захудалую газетку всякие мелочи из разряда «К вопросу о…», «Еще раз о…», безвылазно сидит у себя здесь в четырех стенах. Любящие племянник (Григорий Старостин) и племянница (Наталья Житкова) пытаются его расшевелить, но безуспешно. Иван Павлович не может забыть, что любимая женщина, на которую он спустил все свое состояние, оказалась вертихвосткой – поигралась, бросила, вернулась к законному мужу, родила ребенка, но продолжает строчить проникновенные письма и даже строит планы совместного побега. Больше всего на свете Иван Павлович не хочет превращать свою жизнь во второсортный водевиль («Нельзя позволять впутывать себя в сюжет!») – поэтому сидит дома и тешит себя воспоминаниями о детстве, где было все понятно, легко и спокойно.
В ключевом монологе Иван Павлович яростно клеймит (Скворцов даже срывается на крик) современную литературу, называет «враньем» эти попытки придать «всем случайностям жизни» значение, найти причинно-следственные связи, «начало, середину и конец». И эта мысль не только героя – автор с ней, безусловно, согласен, и пьеса тому доказательство. В «Русском инвалиде…» не происходит никаких событий – в течение полутора часов люди просто разговаривают. Лишь к концу появляется иллюзия завязки – когда приходит последнее письмо от «этой дряни» с требованием взять паспорт, деньги и ждать ее ровно в шесть у магазина колониальных товаров. Однако ничего за этим не последует – Иван Павлович дождется шести, понервничает, поспорит с домочадцами, а в семь, успокоившись, пойдет ужинать. На этом собственно и конец. Пьеса написана еще в 1992 году, а значит уже тогда, задолго до увлечения методикой «вербатима» и основания Театра.doc, Угаров полагал, что удачно схваченный, необработанный кусок жизни важнее внятного нарратива.
Тем не менее, за более чем десятилетний срок кое-что все-таки изменилось, и Угаров-режиссер поправил себя-драматурга. В постановке в театре Et Cetera, Иван Павлович, прочитав письмо, уходит за кулисы и возвращается в современной походной одежде – сапогах, свитере, вязаной шапке. Следуя тексту пьесы он также пропускает свидание, ждет семи, но вот на ужин не остается. Показав известную фигуру из трех пальцев куда-то в потолок, он, наконец, покидает убежище и идет на вокзал. То ли на поезд, то ли под поезд (проскальзывало у Ивана Павловича как-то: «Глупые, вы думаете, если он под поезд упал на последней странице, так это плохой конец?.. Это хороший, хороший! А вот если: жил и жил, и все было по-прежнему, — вот это плохо!..») Зритель вправе придумать свое окончание, хотя, конечно, первый, оптимистичный, вариант приятнее и как-то богаче смыслами. Это и жизнеутверждающий message зрителям – берите жизнь в свои руки, сами выбирайте для себя сюжет; и иносказательно зафиксированный автобиографический факт режиссера, одного из главных людей «новой драмы» — вот не было у нас современного театра, пока я его не начал делать сам. В конце концов, этот финал и более созвучен нашему времени. «Хватить сидеть и грезить, действовать пора» — своевременный императив, который с 2006 года, со дня премьеры спектакля Михаила Угарова, только прибавил в актуальности.

Николай Корнацкий, специально для Musecube
Фотографии Зурабца Мцхветаридзе, предоставлены литературной частью театра.