Нет нужды представлять Андрея Бирина нашим читателям. Ведь он играл и продолжает играть почти во всех российских мюзиклах, озвучил с десяток киногероев, благодаря чему его голос знаком даже тем, кому не посчастливилось побывать на его спектаклях. И вот настал тот час, когда знаменитый фэнтези-мюзикл «Последнее испытание» обрел нового главного героя. Уже этой весной Андрей Бирин выйдет на сцену в образе мага Рейстлина Маджере. Как объяснил на концерте-презентации новых актеров мюзикла режиссёр Руслан Герасименко — у Андрея те самые глаза, которые он так давно искал для «своего» чародея Рейстлина. Корреспондентам Musecube незадолго до концерта удалось побеседовать с Андреем и задать несколько вопросов о жизни, работе и перспективах жанра мюзикла в России.

У Вас внушительный послужной список работ в музыкальном театре – более десятка ролей. Расскажите, как Вы пришли в этот жанр?

Вы имеете в виду, в жанр мюзикла? Да случайно вышло. Пришел на кастинг в мюзикл «Иствикские ведьмы» и меня взяли. Мне понравилось работать в этом жанре, и получилось так, что я в нем закрепился. Сначала играл молодых героев, потом пришли и главные роли. Постепенно это привело к тому, что сейчас я являюсь одним из корифеев мюзикла в Москве.  

В Вашем багаже главные роли в таких мюзиклах как “Зорро”, “Бал вампиров”, “Привидение”, Вы исполняли вокальную партию главного героя в киномюзикле “Стиляги”. С Вашим опытом, наверное, уже нет необходимости убеждать продюсеров в том, что именно Вы — то, что им нужно. Вам звонят и приглашают в новый мюзикл, или все же приходится проходить кастинги на общих условиях? Расскажите, как Вы попали в “Последнее испытание”.

Что вы… Нет, конечно же я, как и все артисты, прохожу кастинги. Как я попал сюда? К счастью, здесь мои известность и опыт сыграли свою роль – мне позвонили и сказали: «Андрей, мы хотим видеть Вас в качестве главного героя в нашем мюзикле». Но обычно все происходит совсем не так: объявляется кастинг, я подаю анкету, ее рассматривают, мне предлагают определенные роли и материал, я прохожу туры кастинга – 1й, 2й, 4й, 5й, 10й… «Последнее Испытание» – продукт отечественный, но в основном я участвую в проектах, которые ставят западные режиссеры, западные балетмейстеры. Они приезжают в Россию впервые и понятия не имеют, кто я такой и где уже играл. Конечно, в какой-то степени им все это интересно, и мне играет на руку, что у меня есть определенный опыт. Но они все равно видят меня первый раз в жизни, и поэтому все мои регалии, все мои успехи и достижения в этой ситуации серьезной роли не играют. Приходится каждый раз приходить и заново доказывать, что ты достоин, способен, претендуешь на «свою» роль и имеешь полное право попытаться воплотить ее в жизнь. Это заставляет держать себя в форме – танцевать, ходить в фитнес, сидеть на диете… (смеется)

В книге ваш персонаж Рейстлин — эгоист и циник, готовый на все ради власти. Что вас привлекло в этом образе? Интересно играть плохих парней?

Как говорил Станиславский, «когда играешь плохого, ищи, где он хороший». Я не очень люблю играть однозначно положительных персонажей, лично мне это скучно – ты, весь такой хороший и красивый, ходишь, поешь про любовь… Все это просто невыносимо скучно. В том плане, что отрицательных персонажей, ну или условно отрицательных, как это часто бывает, играть гораздо интереснее, потому что у них богаче внутренний мир, их бэкграунд (от англ. background) — куча проблем, переживаний из прошлого и прочее, прочее, прочее. Это интереснее, это глубже, это сложнее, это всегда хочется постигать, и «вгрызаться» в материал гораздо приятнее. Такой герой многограннее и интереснее, поэтому, когда мне предложили эту роль, я загорелся. Мне было очень приятно, во-первых – что такое предложение вообще поступило, во-вторых – то, что я смог с большим внутренним желанием в эту работу включиться, потому что персонаж и правда очень интересный и сложный.

Вы также играли в мюзикле “Красавица и чудовище”. По словам Елены Ханпиры, “Последнее Испытание» – тоже своеобразная “сказка о Красавице и Чудовище, только «наоборот»: Красавица (Крисания) не спасает Чудовище (Рейстлина), а служит его целям”. А в чем для вас символичность этой рок-оперы?

Было дело, играл… Сложно сказать, на самом деле. История сложная, глубокая, неоднозначная. Но, по-моему, все не совсем так, у меня другой внутренний взгляд на жизнь Рейстлина – он, с одной стороны, конечно, циничный, сухой, холодный, расчетливый человек, но с другой – я все равно в нем ощущаю искреннюю внутреннюю теплоту. Он балансирует на грани, то есть, он все равно скатывается в сторону расчетливого негатива, когда использует людей для своих целей, подстраивает мир под себя, делает все так, чтобы ему было выгодно. Но я уверен, что на 2, 3, 4 этажа ниже в нем все равно есть некая доброта, некая сердечность и что-то, что не позволяет ему стать вот этим холодным расчетливым типом… Короче говоря, понятно что Рейстлин следует своим целям, подчас не гнушаясь никакими средствами, но внутри скрыт некий «подтекст» относительно того, что дается это ему нелегко, потому что все равно где-то очень глубоко в нем есть «плюсовое», доброе «ядро». Так мне кажется, хотя, может быть, я и ошибаюсь. Мы еще не общались на эту тему с режиссером.

Вы сменили в роли Рейстлина Руслана Герасименко. Сложно ли перенимать роль у режиссера?

На самом деле я никогда, вообще никогда не смотрю предыдущие воплощения роли. То есть, и этот спектакль я ни разу не видел в записи. Поступаю я так сознательно, потому что считаю, что нужно постигать все с нуля, все самому находить, а не брать некий рисунок и освоение роли другими людьми – чтобы ничто не мешало. Здесь нужно довериться своей природе, своему нутру и на основе материала, который тебе дали, самому слепить персонаж. Руслан в данном случае выступает только в качестве режиссера, он в проекте с самого начала и очень много про него знает, и ему я доверяю в этом плане. Вместе с ним будем как-то этого персонажа раскрывать, но, не ориентируясь ни в коем случае на предыдущие воплощения персонажа в жизнь, я буду делать все сам самостоятельно и с нуля.

Судя по Вашим аккаунтам в соцсетях, Вы следите за актуальными постановками зарубежного музыкального театра. Из последнего: были на мюзикле “Grease” в театре Могадор в Париже и совсем недавно на “Kinky Boots” в Нью-Йорке. Стараетесь быть в курсе новинок, чтобы поддерживать профессиональную форму?

Да, безусловно. Когда я поехал в Нью-Йорк, то пробыл там 10 дней, и за эти 10 дней я посмотрел 14 спектаклей, то есть иногда я смотрел и дневной, и вечерний показы. Мне кажется очень важным ориентироваться на Запад, просто потому что этот жанр родился там, этот жанр развивается там так, как нам пока что еще и не снилось. Понятно, что есть определенные успехи, и в некоторых случаях мы не хуже, а может даже и лучше воплощаем какие-то проекты в жизнь, но все равно, чтобы быть в тонусе, чтобы быть в форме и стремиться на тот уровень, который задают западные артисты, необходимо ездить и смотреть: в Нью-Йорк, в Лондон, в Париж. Я посмотрел много постановок в Германии. В Париже, собственно в театре «Могадор», я видел почти все спектакли, что там шли в последнее время, за исключением, пожалуй, «Бала вампиров». В Нью-Йорке я тоже посмотрел огромное количество шоу, и это необходимо, на мой взгляд, любому артисту, который в этом жанре работает. Нужно ездить, смотреть, учиться, оценивать, насколько ты реально далек от этих людей и сколько еще тебе нужно над собой работать.

Как думаете, сможем догнать и перегнать Запад? Реально ли Москве выйти на уровень Бродвея и Парижа и создавать свои оригинальные постановки, а не только адаптировать зарубежные? И позволяет ли опыт “Последнего испытания” говорить о том, что у стопроцентно российского мюзикла есть потенциал?

Как сказать? На самом деле ситуация сложилась такая: по уровню профессионализма в плане отточенной, настроенной и выверенной актерской игры и танцев, наверное, нам тяжело с ними равняться. Но у нас есть своя сильнейшая актерская школа, где на первом месте выступает школа переживания – артист выходит на сцену и по-настоящему включается в процесс, действительно «включает» эмоции. И это цепляет гораздо сильнее, чем просто идеально прямая коленка и вытянутый носок. У жанра мюзикла даже в западном смысле, в России, как мне кажется, есть огромный шанс развиться в более глубокую, душевную и сложную историю, потому что, например, вспомним мюзикл «Мамма Мия» (мюзикл, основанный на песнях группы «ABBA» – примечание Musecube), Бьорн Ульвеус, один из участников группы «ABBA», приезжал и сказал, что воплощения этого мюзикла лучше, душевнее и глубже он в жизни не видел. Потому что все, что происходит на Западе – это, прежде всего, техника.

Это все Америка. Но в одном из интервью Вы говорили, что французские мюзиклы более драматичные и трагичные, поэтому они у нас хорошо прижились. — например «Нотр-Дам» и «Ромео и Джульетта». Как Вы думаете, почему они успешны в России?

Французские мюзиклы – это особенная история. Я считаю, эти самые французские мюзиклы особым жанром, который с успехом воплощает театр оперетты. Это скорее концерты на мотив определенного произведения: есть некое литературное произведение, на его тему, на его сюжет написано несколько музыкальных номеров, номера исполняются, плюс оформляются определенными декорациями, светом и так далее… и это, на мой взгляд, концертно-эстрадный вариант. Не могу сказать, что считаю это драматическим спектаклем, скорее отдельным жанром, а вот мюзикл на Бродвее или в Вест-Энде – в первую очередь драматический спектакль: персонажи разговаривают, общаются, возникают некие взаимоотношения, все продумано, просто в какой то момент, когда у них заканчиваются слова, и они не могут больше говорить, а эмоции переполняют, им приходится петь, потому что это следующая степень выражения чувств. Когда музыкальный номер возникает из речи, возникает из диалога, он не является первостепенной вещью, в то же время как во французских мюзиклах первостепенна музыка, все идет от нее. С этого все начинается, и этим все заканчивается, и я рассматриваю это как концерт по мотивам произведения, хоть это и может звучать обидно. В то время как бродвейский мюзикл и те мюзиклы, которые создаются у нас – в первую очередь, как я уже сказал, драматические спектакли. Но у нас на самом деле и тот, и другой вариант приживаются. Люди воспитаны на концертах Юрмала-98, и «голубой огонек», любят эстраду, когда все поют и надевают на голову перья, а мужчины переодеваются в женщин. Это прекрасная, благодарная публика, и мне кажется, что именно поэтому жанр французского мюзикла так хорошо «лег» на сердце российским зрителям, просто потому что мы все воспитаны на концертах по телевизору, для нас эстрада – номер один, что-то, выше чего быть ничего и не может, и поэтому спектакли эстрадного типа – грубо, но это так – прекрасно «зашли» нашему зрителю, особенно если в них есть возможность пострадать, поплакать и попереживать вместе с героями.

По-вашему, «Последнее Испытание» тоже обречено на успех? Ведь и в нем есть возможность сопереживать страданиям героев.

Конечно, я уверен, что нашему зрителю вовсе не нужна комедия, нам нужна возможность «попереживать».

А как же Бродвей? Там во главу угла ставят именно развлекательную часть.

На Бродвее один зритель — ему нужна комедия, а в России зритель другой. Там Америка, а здесь Россия. В России популярными становятся те спектакли, в которых есть чему посмеяться, но самыми популярными те, где основное место занимают переживания, где можно поплакать, пострадать, посочувствовать. Русский зритель любит страдать, поэтому, к примеру, спектакль «Привидение», в котором я сейчас играю главную роль, или «Призрак оперы» имели совершенно невероятный успех, и я до сих с удивлением смотрю, какое огромное количество билетов столь хорошо продается на «Привидение».

Лично мне гораздо ближе материал вроде мюзиклов «Мамма Мия», «Красавица и Чудовище» или «Бал вампиров» – сатира, юмор, что-то харàктерное, такие вещи, где можно посмеяться, и порой посмеяться до слез. Где, грубо говоря, пропорция смеха и страдания – 80 на 20. Но получается, что большей популярностью пользуются спектакли, где пропорция обратная, то есть на то, чтобы посмеяться 20-30 процентов, а чтобы поплакать – 70-80. Это заложено в психологии наших зрителей, поэтому приходится такие вещи учитывать.

Как Вы думаете, зрители «Последнего Испытания» в основном поклонники жанра фэнтези или это все же более широкая аудитория?

Я не знаю… Из-за того, что сейчас ребята привлекают новых артистов — меня, Ростика, Лену Бахтиярову, аудитория расширяется за счет зрителей, которые раньше не смотрели этот мюзикл, но видели нас в других ролях. Я думаю, что благодаря этому количество зрителей увеличится. Кто-то, кто раньше не знал материала, познакомится с мюзиклом, не будучи поклонником жанра фэнтези, просто из-за того, что там играет Ростислав Колпаков или Андрей Бирин. Люди придут, посмотрят, и спектакль получит большую аудиторию. А это замечательно, ведь то, что делают ребята – просто прекрасно.

Ирина Никифорова специально для Musecube

Благодарим за помощь в подготовке интервью Варвару Трошагину, Татьяну Лупанову и Татьяну Иванченко