15 августа во всех кинотеатрах сети «КАРО» в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Калининграде, Казани, Самаре, Сургуте и Тюмени прошел показ фильма «Игла» — отреставрированной версии знаменитой картины режиссера Рашида Нугманова. Именно эта дата стала в 1990 году роковой для голоса поколения Виктора Цоя, благодаря которому фильм стал культовым.

 

— До культовой картины «Игла» в вашей фильмографии была не менее знаковая киноработа «Йя-хаа» (1986) с героями Ленинградского рок-клуба. Расскажите, как вам удалось влиться в андеграундную среду города на Неве?

 

Рашид Нугманов: Для кого-то это среда, в которую нужно вливаться, а для меня это частная жизнь. Я с очень раннего возраста, лет с 6 уже благодаря старшему брату вырос на звуках рока. И все музыканты, и ленинградской сцены и московской, они так или иначе тоже с детства были поклонниками рок-музыки, а фанаты рока друг друга понимают с первой минуты.

 

— Тогда пару слов о том, как вы познакомились с Цоем, Майком, Кинчевым и Борисом Гребенщиковым?

 

Рашид Нугманов: Сначала я подружился с Кинчевым, потому что он в Москве жил прямо рядом с общежитием ВГИКа — там дом на «курьих ножках» напротив «Рабочего и колхозницы». У меня к тому времени уже было несколько постановок во ВГИКе со всякими панками московскими, и мы задумали снимать фильм. Стали активно все обсуждать, я отобрал группы, которые мне нравились: «Кино», «Аквариум», «Зоопарк». Потом познакомился с Гребенщиковым, даже устроил ему подпольный концерт во ВГИКе. А потом Кинчев позвонил Цою, говорит, сейчас приедет парень — познакомься. Мы с ним встретились и сразу же стали близкими друг другу. И Майк точно так же — приходишь, звонишь и все.

 

— Надо сказать, что в 87-м году фильм «Йя-хаа» стал победителем МКФ в программе «Молодое советское кино» и вообще удостоился целого ряда наград. Что изменилось для вас как для режиссера с получением официальной кинонаграды?

 

Рашид Нугманов: Не было бы «Йя-хии» — не было бы и «Иглы». Потому что как только я получил этот приз в июле 1987 года и приехал в августе на каникулы (я 3 курс только закончил), мне сразу позвонили с «Казахфильма» — уже пошел слух об этом фильме — и сказали, вот у нас есть картина, с которой мы снимаем режиссера и ищем нового, хотели вам предложить. А там все, кто посмотрели «Йя-хуу», стали активно поддерживать мою кандидатуру. Ну, а после «Иглы», естественно, все изменилось, я и ВГИК-то не закончил — мне предложили выдвинуться первым секретарем Союза Кинематографистов Казахстана, а я еще студент был без диплома – а меня взяли и выбрали!

 

— А почему снова обратились к Виктору Цою?

 

Рашид Нугманов: Что касается Цоя, то это не благодаря «Игле» мы сняли работу с Цоем, а, наоборот, «Игла» подвернулась — и мы ее взяли с Виктором. У нас было несколько других проектов. Вообще, первый проект, с которым я поступил во ВГИК был посвящен шестидесятникам, стилягам, хулиганам на центральной улице Алма-Аты, откуда, в общем, этот Моро и появился в «Игле». Потом у нас было много других проектов, но все это следствие нашей дружбы, а не наоборот.

 

— Тем не менее, в «Игле» есть и главный отрицательный герой по прозвищу Хирург, сыграл которого Петр Мамонов. Любопытно узнать, как в картине появился лидер «Звуков Му»?

 

Рашид Нугманов: А Петя Мамонов… Я ставил на сцене ВГИКа спектакль по Достоевскому «Кроткая», и у нас был преподаватель — легендарный театральный режиссер Анатолий Васильев. В 87-м году он открыл школу драматического искусства и предложил мне поставить спектакль у него. Я сразу выбрал актера, который сыграет эту роль, — это Петя Мамонов. С Петей поговорил — ему было интересно попробовать себя на театральных подмостках, тем более что он уже привык выступать со сцены. И здесь раз — и «Игла»! Я Пете позвонил, говорю: мы спектакль сейчас откладываем, давай фильм снимем. Это был его дебют в кино.

 

— Забегая вперед, в «Игле» remix в самом начале фильма Мамонов говорит, что, цитирую, «есть люди проводники, которые лучше других умеют сказать, и Витя один из них». Насколько органично Цой вписался в новое не музыкальное амплуа?

 

Рашид Нугманов: Вообще, с самого начала, еще даже до съемок «Йя-хии», когда мы стали обсуждать будущие проекты, Цой все время задавался вопросом: вот ты во мне увидел актера, а я ведь не играл никогда, нужно учиться, наверное? Я говорю, Виктор, ничему не надо учиться, потому что есть разные системы. Есть система Станиславского, где многие годы нужно упорно работать над собой, чтобы овладеть этой степенью достоверности. А есть система, как я ему приводил контрпример, «жизнь врасплох», где люди в такие моменты, когда камера их ловит, остаются самими собой, испытывают какие-то реальные чувства, а не отрепетированные, отточенные и выданные за правду. Поэтому у нас совершенно другой стиль. На самом деле — вот это то, что мы снимаем сейчас — «Йя-хаа», потом, когда снимали «Иглу»… На самом деле, «Игла» это документальное кино в том смысле, что мы фиксируем процесс нашей игры в кинематограф.

 

— Сложно было из достаточно безобидных кочегаров-дворников создавать новые образы супергероев?

 

Рашид Нугманов: Ничего не сложно, а наоборот, это огромное удовольствие, потому что мы относимся и относились к кино не как к работе на заказ, а это часть нашей жизни. Точно так же, как для Виктора, ну, что сложно что ли сочинять музыку и исполнять ее? Это страсть, это часть тебя самого, это органика. Вот так же и кино. Мы совершенно другого плана, мы не профессионалы — в том смысле, что пришли на «Мосфильм» и сказали: а вот есть картина плановая, давайте снимать. Мы делаем то и работаем только над тем, что никто другой не сделает. Мы снимали то, чего не было в советском кинематографе. Вот мы с детства ждали что-нибудь посмотреть о нас, о нашей любви к молодежной субкультуре, к музыке, к творчеству, независимому от опыта предыдущего поколения.

 

— А мог быть Моро кто-то другой? Не Цой? Кинчев, например?

 

Рашид Нугманов: Мы еще не начали снимать, но, когда я получил договор, я приехал в Москву договариваться с Петей и другими актерами (Руту хотел пригласить — реальную наркоманку), и ко мне подошел Кинчев и говорит: «Ну, Рашид, а почему Цой?» Ну, я говорю, знаешь, Азия, «Казахфильм», узкие глаза… (смеется – авт.) Разумеется, он бы смог! Великолепно бы сыграл! Есть определенные роли, в которых очень трудно представить других людей, но, разумеется, эта роль не единственная, которую мог бы сыграть только Цой.

 

— Концовка «Иглы» получилась достаточно неоднозначной: Дина возвращается к морфину, Моро получает два удара ножом, но для зрителя он остается жив. Наверное, благодаря этой сцене «Игла» не превратилась в усредненный боевик. Получается, Моро отомстил наркобаронам тем, что остался жив?

 

Рашид Нугманов: Конечно! Более того, он куда идет?

 

— К Дине.

 

Рашид Нугманов: Он к ней и идет, а это означает, что он далеко не проиграл — борьба впереди. Есть действительно интересный момент. Ты не задумывалась, поездка на море реальная или?..

 

— По сюжету, у Дины была ломка, и, возможно, все это могло быть просто иллюзией.

 

Рашид Нугманов: Для меня это сон, но я абсолютно не настаиваю на этом, я дал маленькие сигналы тем, кто хочет это так понять. Во время этой поездки уходят часы — везде часы отсчитывают время, а там две недели прошло — и все. Потом он к ней пришел ночью, когда она укололась, и говорит ей: «Мы завтра уедем». И это сон. На самом деле ему предстоит снять ее с иглы. Поэтому, когда она на кухне вмазалась — она еще и не бросала. Но, тем не менее, он не поворачивается и не уезжает обратно в Москву. Он идет до конца.

 

— Причем отнюдь не кровавым путем…

 

Рашид Нугманов: Он никому не хочет ставить ногу на грудь, поэтому, когда они пришли к Хирургу в баню, где он в бассейне плещется, они же не стали его мутузить, бить, там, или убивать. Они его пуганули и спустили воду. Почувствуй себя, как голый человек на голой земле. И эта сцена выросла из сна на Аральском пересохшем море. Поэтому я повернул Мамонова спиной к Моро, когда он произносит этот монолог, пытается оправдаться, и когда оборачивается.

 

— Вот если Мамонов говорит о людях-проводниках, то я бы добавила, что Ленинград — своего рода город-проводник. Каким вам запомнился Ленинградский рок-клуб и вся эта живая неформальная атмосфера?

 

Рашид Нугманов: Деваться некуда было ребятам — им нельзя было выступать больше нигде, кроме стен этого рок-клуба, или на фестивалях, которые рок-клуб устраивал. Другие площадки были закрыты, поэтому волей-неволей варились вместе в этом котле, и присутствовала, пусть даже иллюзорная, но солидарность этого рок-сообщества. Раз нас давят, мы тоже будем как-то коллективно сопротивляться. Но когда начали вожжи отпускать, стало появляться все больше свободы, тогда было понятно, что рок-клуб обречен, потому что люди уйдут в свободное плаванье.

 

Наталья Бартош специально для Musecube
Фотографии Марии Денисовой можно увидеть здесь