О музыке, о новом имени, о новой программе и предстоящем выпуске нового альбома, да и в целом — о жизни — побеседовала с Sado наша корреспондент Юлия Антонова.

Раньше мы знали тебя как Надежду Новосадович. Теперь ты выступаешь под именем SADO – что это значит? Какая предыстория у этого имени?

Вот это самое сокращение SADO уже много лет является практически моим именем. Меня так зовут люди, которые знают меня чуть ближе, чем прохожий на улице. Поэтому мы подумали, что так было бы честнее. Меня знают как SADO все, поэтому мы решили, что это будет оптимально. Кроме того, меньше тратить краски на афишу. Букв всего четыре. 4 – хорошее число. Плюс ко всему, SADO – это конкретно музыка. Это имя, связанное непосредственно с моими музыкальными проявлениями. Потому что, прежде всего, помимо определенного количества умений и талантов, назовем это так, мне доводилось быть участником ряда мероприятий, где, безусловно, использовалась моя официальная фамилия. Но если мы говорим конкретно о музыке и конкретно обо мне, то SADO – это однозначно. Я так не люблю, когда мне долго называют по имени, и еще, не дай бог, по отчеству. Не потому что я не уважаю своего отца, а просто это очень долго.

SADO чем-то напоминает имена Саша и Женя. Что-то есть в нем универсальное, что, однако, наверное, может поначалу сбить с толку слушателя, не знакомого с твоим творчеством. Как угадать, кто скрывается за именем SADO – мужчина, женщина, группа…

Честно говоря, никто, я надеюсь, что никто, по крайней мере, я-то точно, не проводил анализа гендерных привязок. Абсолютно. Более того, это вопрос позиционирования, т.е. не продуманная информация, а та информация, которая исходит от конкретного индивидуума. Та информация, которую он выдает в мир. Я не считаю, что половая привязка – это самое главное, скажем так, определяющая позиция по отношению к личности. Поэтому, если завтра я решу назваться «Табуреткой», а послезавтра еще чем-нибудь, даже непотребным, к примеру, то суть от этого моя все равно не изменится, я тот же самый человек. Просто SADO – это оптимально, удобно для меня. Это как когда надеваешь одежду по себе. Поэтому это не было каким-то коммерческим шагом. Это не было продумано пиаром. Ничего подобного мы не делали, просто реально, если вы спросите любого из моих приятелей и знакомых, то вам все скажут SADO. Они меня так зовут. Мне от этого очень уютно.

Отразилась ли смена имени на смене репертуара?

Скажем так, не случилось такого, я не выхожу сейчас на сцену с частушками на киргизском языке. Ничего такого грандиозного не произошло. Да, мы поменяли форму повествования, т.е. поменялись аранжировки, добавили много свежего материала. Плюс ко всему, мы сделали шаг в сторону оптимизации звучания. Т.е., попросту говоря, мы решили не выеживаться в музыке, потому что, по большому счету, все лавры, с точки зрения профессиональной оценки, мной давно уже собраны, и мне не нужно утверждаться среди своих коллег, мол, я крутой музыкант и знаю чуть больше, чем ля-минор на первом ладу. Суть не в этом, просто мы решили сделать шаг к более широкой аудитории. Уровень восприимчивости, конечно, зависит от уровня музыкального образования. Музыка Ваенги найдет отклик в сердцах намного большего количества русских людей, чем даже музыка Принса. И это не зависит от языка, на котором поет исполнитель. Та же Ваенга найдет больший отклик, чем Тина Кузнецова или Джамала, или Тойминцева. Не суть, по сравнению с теми, кто занимается именно музыкой, музыкальной формой и толкает музыкальную тему, музыканты, кто, так скажем, оптимизируют музыку для более широкого круга, имеют гораздо больше шансов быть услышанными в каждой деревушке.

Ну а как тогда насчет новых, молодежных тенденций в музыке? Сейчас в моде быть таким странным, непонятным, экспериментальным.

На самом деле, это вопрос, тяготеющий больше к философии, чем к практическому анализу. Человек проходит через несколько этапов формирования в своей жизни. И это тот возраст пубертата, когда происходит отрицание того, что предлагает старшее поколение. Они же не со зла это все предлагают, у них у самих был период пубертата. И дедушки и бабушки могут рассказать, каково им было, например, с вашими родителями, когда они тоже были в этом возрасте. Но вопрос, например, широты музыкальных взглядов мне кажется сейчас очень актуальным и вдохновляющим, потому что люди моего возраста, в тот период, о котором мы сейчас говорим, не имели такого количества информации. У нас не было возможности «кликнуть» на какой-то всемирно известный музыкальный портал и выбрать для себя то, что больше всего тебе подходит по настроению, по состоянию, по взглядам и убеждениям в определенный для тебя период. Сейчас, безусловно, выбор гораздо больше, и говорить о том, что кто-то слушает странную музыку, ну – классно. Они такие в непонятках, музыка такая – в непонятках. Они еще не сформировались. Это нормально. Со временем это пройдет. Все равно каждый выбирает что-то для себе и вопрос ограничения себя некой жанровостью мне искренне неприятен. Я не понимаю людей, которые говорят, что слушают только блюз и больше ничего. Окей, это твой выбор, но ты лишаешь себя таким образом массы удовольствий, потому что можно послушать роскошную симфоническую, камерную музыку, можно послушать кантри, можно послушать инди, можно послушать крутой хип-хоп, рок, которого масса разновидностей. В конце концов, можно убиться ночью под поп или под какой-нибудь электро-дэнс. Зачем себя ограничивать? Вот этого я не понимаю. Но, опять же, возможность такого состояния, когда «я люблю мир», и ты понимаешь, что ты его действительно любишь, а это не позерство, это приходит со временем и не в юном возрасте. Не 18, не в 20 и даже не в 24. Это придет позже, если, конечно, придет вообще. Молодое поколение – это поколение, которое еще не успело устать. Мы тоже такими были. Когда мне было 20, мне казалось, что мы перевернем мир. Мне 40, мир – на месте… Поэтому никто не питает иллюзий в моем возрасте, чаще всего. А молодое поколение энергично, оно видит ошибки прежних поколений, оно с радостью готово совершать свои ошибки, делает это самозабвенно, чтобы потом рассказать своим детям, как не надо делать, а те, в свою очередь, все равно сделают по-своему. Это связь поколений, это нормально. И все эти проблемы по поводу тенденций к легкомысленности музыки мне кажутся преувеличенными. Потому что во все времена были композиторы, которые выдавали чрезвычайно умную музыку. И становились популярными, становились известными и вошли в анналы истории. К примеру, Бах. И были композиторы, которые писали достаточно светскую музыку, и при этом становились популярными и их имена звучат нисколько не тише, чем имена Гайдна, Генделя. Поэтому говорить о том, что сейчас в моде хипстерская музыка… Музыка – это музыка. Она реагирует на все точно так же, как мы сами. Музыка – это одно из проявлений божественной энергии, поэтому человек не может не среагировать на то же присоединение Крыма и не сопоставить свои ощущения с какими-то музыкальными произведениями. В разные моменты жизни нас сопровождает разная музыка. Когда мы едем на важную встречу, у нас в машине звучит одна музыка, когда мы занимаемся спортом – это другая музыка, когда мы приятно отдыхаем с друзьями – это третья музыка, когда вы в постели с любимым человеком – это четвертая, если она вам, конечно, не мешает. Поэтому говорить о том, что происходит какая-то градация, что есть хипстерская музыка и нехипстерская, это неправильно. Хипстерская музыка пока не имеет такого объема, чтобы задавить всю остальную. И не задавит, в принципе. У нас была масса всплесков в музыкальной культуре. Были периоды, когда главенствовал рок. Были периоды, когда главенствовало регги. История шестидесятников и т. д. Это не искоренило другие жанры. Всегда найдутся люди, которые придут в Большой зал Консерватории, которые придут в «Китайский Летчик Джао Да» и всегда будут люди, которые придут в Крокус Сити послушать какую-нибудь поп-звезду.

Но сейчас не происходит таких радикальных изменений в музыке, как это было в 70-е, 80-е, и даже в 90-ые. Из последнего, что можно назвать, это, пожалуй, dubstep.

Ну, дело в том, что электронная музыка сама по себе обширна, потому что, если, например, я сажусь с аранжировщиком и говорю, что нам нужно сделать архимодный трек, то он говорит «окай», вот самые свежие звуковые банки. Сегодня мы это записали, завтра отправили на сведение, послезавтра это на мастеринге, через два дня я это включаю и понимаю, что это неактуально, потому что электронщики уже ускакали на три десятилетия вперед. Это все постоянно меняется. Несмотря на то, что это электронная музыка, это очень живой организм, и нужно постоянно держать руку на пульсе. К слову, я, например, иду по наименьшему пути сопротивления, мы играем акустическую музыку, которая была акустической в 17 веке, в 19, в 20 и в 21 она по-прежнему акустическая, и в 25 веке будет то же самое. У нас классические инструменты, да, с электроприводами, чтобы не снимался звук с микрофона, хотя, думаю, мы доживем до той поры, когда не нужно будет ничего, и мы научимся передавать звук без каких-то специальных усилителей. Наука не стоит на месте.

Новый альбом – тоже полностью акустический?

Я живой музыкант, и я играю с живыми музыкантами. Мне очень важно доносить именно музыку, я не большой любитель гнаться за модой, я за ней в принципе не гонюсь. Музыка – отражение внутреннего состояния. Моя музыка, ибо я пою только свою музыку. Я ее пишу, она ко мне приходит, мы с ней вместе как-то дальше живем.

Да, он акустический, если можно так сказать, несмотря на то, что мы используем электро-гитары, электро-бас и так далее. Но это настоящие инструменты, мы не загоняемся в секвенсоры, у меня нет лаптопа на сцене и чувака, который знает, на какую кнопочку нажать. Нет, у меня так не бывает, мы живые музыканты и музыка у нас здесь и сейчас.

Будут ли какие-то неожиданные творческие союзы? Или это пока секрет?

Секрет – не применимое ко мне понятие. Я ни с кем не кокетничаю. Я это я. Захочу с кем-то спеть – спою, нет захочу – не спою. Я противная фигня, на самом деле. Нет, конечно, может быть, но пока в планах такое не стоит. Вполне возможно, что я что-то с кем-то сделаю, у меня есть целый ряд моих подопечных, которых я продюсирую, которыми я занимаюсь и вполне возможно, что кто-то со мной покажется в этом альбоме, почему бы и нет. Я не знаю, сколько я проживу. Если вообще доживу до этого альбома. Но, может быть, самое время показать молодые таланты, которые доверяют мне свою молодую творческую судьбу. Может быть, и так получится. Может, и со звездами что-то сделаем.

А кто-нибудь из них проявлял уже инициативу?

То, что касается звездных персон – у меня прекрасные отношения с рядом звезд, в силу нашего человеческого, в первую очередь, слияния, а позже уже и творческого, потому что ряду звезд я пишу музыку, кому-то ставлю шоу, как, например, Тимати. Но сделать с ними что-то совместное – это же целая история. Дело в том, что у каждого есть определенный статус. И если завтра я, например, спою с человеком, которому посвящены 9 лет моей жизни, с Лаймой Вайкуле, то все скажут: «ооо, это же Лайма», а это не так. И, безусловно, звезда, вступая в некую коллаборацию с человеком, чье имя не известно широкой публике, вот до самого Ханты-Мансийска, будет главной. Это будет выглядеть так, как будто я стою за спиной у этого человека. Так случилось, что мне уже немало лет и я давно уже ни за чьей спиной не стою. В принципе, в моей жизни этого не было никогда. У нас абсолютно хорошие, паритетные начала со всеми звездами. Но, опять же, в силу неизвестности моего имени широкой публике, это будет выглядеть, как некое… Плюс ко всему, звезде же придется поделиться своей публикой, а звезды этого не любят. И я отношусь к этому очень спокойно. Я, к тому же, не очень форматный человек. Совсем не форматный, если честно. Вот, говорю, что не кокетничаю, а кокетничаю. Я неформатный человек. Моя персоналия спорная. Поэтому я не знаю, кто из звезд рискнул бы со мной спеть дуэтом.

Всегда, наверное, с кем-то интереснее работать, а с кем-то – сложнее…

Если сложнее – я очень люблю вот это вот. Мне очень в кайф, когда вот где-то, что-то… Это очень бодрит. Это заставляет выходить тебя из зоны комфорта. Что-то предпринимать, делать какие-то шаги. Неожиданные или вообще тебе не свойственные. Все те люди, с кем мне доводилось работать, это люди, которые мне симпатичны по той или иной причине. Я никогда не работаю с людьми, которые мне не симпатичны. И вопрос денег никогда ничего не решал. В моей жизни, к слову, было не так много ситуаций, когда ко мне приходили люди, которые мне не интересны. Они это чувствуют каким-то образом, что ли. В принципе, мне кажется, любая звезда, во-первых, точно такой же человек, как и любой из нас. И как слесарь или школьный завхоз, или медсестра в больнице, или учитель она имеет свои какие-то проблемы, свои чаяния. Просто, возможно, другие масштабы. В принципе, люди, которые приходят ко мне за материалом, это люди, которые так или иначе проникнуты моей музыкой. А значит, мы с ними уже созвучны. Потому что если бы у меня был такой момент, что я хочу спеть чью-то музыку, то, наверное, я бы пошла к тем людям, чья музыка мне симпатична. Я бы не пошла к группе «Руки Вверх», дай бог им здоровья. Они молодцы, они крутые пацаны, но это точнее не ко мне, и я – точно не к ним. Потому что я не знаю, что мне нужно делать, стойку на ушах, наверное, чтобы сделать хорошо и качественно такую музыку. Я не смогу. Поэтому ко мне приходят люди, которые серьезно относятся к мелодии, к поэзии. Бывали моменты, но их было очень мало, буквально по пальцам пересчитать можно, когда ко мне приходили совершенно неожиданные исполнители. Это вызывало улыбку. Сейчас уже все знают, что как автор я человек очень требовательный. Я понимаю, что это противно, наверное, многим, потому что по большому счету должно быть так: звезда обратила на тебя внимание, ты должен умереть от счастья. Со мной этого не происходит. Звезда – это понятие синтетическое. На нашей эстраде сейчас крайне мало людей, которых мне приятно назвать звездами. Чаще всего это работа, и работа очень хорошая, пиарщиков. Кто-то идет через желтую прессу, через скандалы, кто-то идет через какие-то семейные истории, тем самым приподнимая свое одеяло. На мой взгляд, звезда – это человек, которому дано все и сразу. Это огромная ответственность. Помимо того, что да, это, наверное, приятно, звезда – это человек, у которого есть абсолютно четкая позиция во всем. Именно поэтому он становится звездой, а не потому, что его без конца ротируют на «Русском Радио» или по тв-каналам. И это я говорю о настоящих звездах. О ненастоящих мне говорить неинтересно. Удачи им. Пускай радуются и не забывают дарить на праздники подарки своим пиар-отделам.

Что касается авторства: твои песни написаны от мужского лица. Часто ли тебя спрашивают об этом?

Безусловно. Ну, вот сидит перед тобой дальнобойщик, 60-го размера одежда, с 56-м размером ноги, бородатый, пахнущий бензином и соляркой, и вдруг он говорит: «Привет! Меня зовут Мэри и я классная девчонка», — то вас это немножко смутит, полагаю. Разумеется, журналисты ищут в этом какую-то изюмину, что ли. И я их понимаю. Это их труд. Это не самое главное, о чем можно говорить со мной, но да, я пою от мужского лица. Я пою так, как я чувствую.

А любят ли провоцировать на что-нибудь таким образом?

А на что меня можно спровоцировать? Я – это я. Провоцируйте сколько хотите, ничего от этого не изменится. Я готова говорить о чем угодно. Но когда меня спрашивают: «Вы уверены, что вы поете от мужского лица? – Да, я правда пою от мужского лица. – Вы уверены? – Конечно, я уверена. Я знаю, как я пишу. – А почему вы так… , — Я так чувствую». И они начинают рыться во всем этом. Я ни в коем случае и никоим образом не говорю о том, что тема ЛГБТ-сообщества, это тема, которую нужно популяризировать. Ни в коем случае. И никогда. Я считаю, что два взрослых человека, в независимости от гендерной принадлежности, сами разберутся. Вопрос популяризации этой темы, мне кажется, надуман, и эти люди чаще всего безвредны. И то, что какая-то гомосексуальная семья борется за то, чтобы они имели такие же права как и другие: право на наследство, на вождение одного автомобиля, на прописку в одной квартире – я не думаю, что в этом есть что-то, что может подорвать каким-то образом устои целой нации. Я совсем так не считаю. Безусловно, брать в руки полосатые флаги, выходить и говорить «Вступай в наши ряды!» — это паранойя. Лично я не различаю людей ни по конфессиональным привязкам, ни по гендерным, ни по вопросу возраста. Все это просто нужно учитывать, общаясь с этим человеком. Я никогда не буду разговаривать с лицом арабской национальности, сидя перед ним в майке-алкоголичке – это оскорбит его. Я никогда не буду говорить на сленге с 70 или 80-летней пожилой дамой, потому что она им не владеет. Она, конечно, скорее всего, позволит говорить мне этим языком, но она будет постоянно спрашивать: «Голубушка моя, не поясните ли вы мне, что вы сейчас сказали?». То есть это просто момент нахождения общего языка с разной аудиторией. А вопрос гендерной привязки для меня не стоит на первом месте. Может быть поэтому, в отличие от очень многих людей, как это принято говорить, нетрадиционной сексуальной ориентации, я не являюсь представителем лесбийской культуры, я не оттуда, я транс – у меня мужское сознание и при этом женское тело. К слову, у меня никогда не было попыток самоубийства. Намного больше проблем у меня было из-за моей национальности. Если говорить о процентном соотношении проблем. Моя, как это принято говорить, ориентация, это не ориентация, это я. Конечно, возможно, мне в жизни было бы намного проще, если бы этого не было. Но, кто знает, может быть, у меня не было бы такой музыки, у меня бы не было такой поэзии. Может быть, и нутро мое было бы совсем другим. С другой стороны, я вижу в своем пути, и я не побоюсь это сказать, у меня есть ощущение, что через меня очень многие натуралы и гомофобы поймут, что не все так грязно, не все так плохо в этом плане. И может, люди из того самого лагеря поймут, что натуральные гетеросексуальные люди точно такие же, как и они, просто они по-другому ощущают мир. По сути, мы все одинаковы: для нас важны любовь, карьера, здоровье наших родителей, успехи наших детей. Безусловно, у людей нетрадиционно ориентированных больше проблем в социальной сфере. Но это, опять же, проблемы одного конкретно взятого государства. И это я сейчас говорю о России. Давным-давно уже цивилизованные страны признали это, и это вовсе не говорит о том, что эти страны распущенные и не слыхивали никогда о морали, это не так. Гомосексуальные семьи ничем не отличаются от гетеросексуальных. У них те же самые проблемы, те же самые ссоры и споры, то же самое счастье. Мне абсолютно неинтересно, какой там человек, хотя я учитываю нюансы, когда общаюсь с людьми. Если это будет сиддх, это одна история. Если передо мной будет сидеть представитель ислама – то это уже другая история. А если передо мной будет сидеть буддист, то мы с ним, скорее всего, будем сидеть в позе лотоса. Если со мной будет сидеть ортодоксальный православный христианин, то это еще одна история. А есть люди, которые зациклены на определенных схемах, на определенных формулах той или иной социальной группы. Социальные группы образуются по разным принципам. Но, так или иначе, есть политические взгляды, есть сексуальная ориентация – это тоже сводит в определенную социальную группу. Вероисповедание. Образование, потому что сложно будет говорить академику с человеком, который ПТУ закончил с трудом. Ему будет сложно, неловко перед этим человеком, потому что те знания, те термины, которыми он будет апеллировать, тот не сможет воспринимать. Тому же будет неловко от того, что он не сможет адекватно воспринимать эту информацию, которую ему выдает академик. Но когда ты понимаешь это все, когда ты отдаешь себе трезвый отчет, чаще всего у тебя не происходит каких-то серьезных конфликтов. Я не могу сказать: «Вы не представляете себе, как это тяжело». Это прикольно. Это своеобразно. Это непросто. Безусловно, быть среднестатистическим гражданином своей страны во всем легче. Только, наверное, не просто так это происходит, в данной ситуации конкретно со мной. Мне вот дали такой набор разных качеств. Боженька там по-своему все мутит. Что дали, с тем и живем.

Просто многие люди, наоборот, закомплексованы в силу своей особенности. Тем более на фоне всего происходящего.

Я думаю, это не столько даже стеснение, сколько инстинкт самосохранения. Потому что у нас есть разные социальные группы и это даже не обсуждается. И бритоголовых никто не отменял, они есть. И также есть люди, которые очень нервно, болезненно относятся к национальностям, к людям с карими глазами, к брюнетам с повышенным процентом волосяного покрова на теле, люди, которые очень резко относятся к гомосексуалам, люди, которые настроены против других людей гораздо более высокого социального положения и материального достатка. Это вопрос нетерпимости. Мне кажется, это вопрос не только государственный, но вопрос и социальных институтов. И в первую очередь – семьи. Я – человек из нерусской семьи: моя мать полька, отец – цыган. И, в принципе, говорить о представителях национальностей, которые были в числе гостей нашего дома… Мне проще сказать, кого у нас не бывало. Мои родители очень живо реагировали на человеческий фактор. А не на то, что было написано в паспорте. И не на то, с кем человек лежит ночью в постели. Это личное дело каждого. Человек определяется не национальностью. Разумеется, это определяет некие нюансы, но это вопрос менталитета. Так или иначе, мы привязаны к менталитету нашего государства, в котором мы живем, нации. В любом случае, человек – единичный экземпляр, и он сам выбирает себе модель поведения. Будет ли он шагать со всеми, или же он скажет: «Нет, ребята, я вот до этого места с вами дойду, а потом мне левее чуть-чуть. Вы давайте так, а я вот так».

Наше общество нетолерантно в принципе. Главенствующей конфессией у нас является РПЦ. А православная церковь достаточно ортодоксальна. Люди, которые, например, срывают в церкви кепку с молодого человека, или выводят из храма девушку с помадой на губах, мне кажутся странными. Я их понимаю. Но мне кажется, это перегиб. Это даже фанатизм немножко. Но Господь не в этом. И когда русские кричат о чем-либо: «Это не православное» по поводу и без, мне становится интересно. Вот им задаешь вопрос. К примеру, самый простой вопрос: читал ли ты Библию? Безусловно, 9 из 10 скажут да. Да, но сколько из них действительно ее читали? А потом спросить, сколько Евангелий в Библии? Дай Бог, если трое скажут. А потом, если тебя еще угораздит спросить, вот почему всего четыре Евангелия оставили? Ведь там и другие есть. А еще была Мария Магдалена, которая прошла такой долгий путь к Христу. И вот на тебя уже смотрят как на еретика. И понеслось. Когда я объясняю людям, что для меня Иисус герой в первую очередь, я действительно говорю, почему это так. То, что он сделал, то, что он показал человечеству – он герой. Но он был исторической личностью. Неужели не любопытно было узнать исторические факты о нем? «Нет, не любопытно. Я верю и принимаю на веру». Но я же верю не в храм. Не в этим камешки, которые сложены. Я верю в нечто большее, и я не понимаю, когда утверждают, что одна вера лучше другой. Я этого не понимаю. Если мы заметим, то у каждой нации свой пророк. Почему так? Потому что он оптимален для этой нации. Да, у христиан есть Христос, у представителей ислама – пророк Мухаммед. Был Будда, был Моисей. В чем разница, кто из них лучше? Христос, однозначно круче, он воскрес!

Как ты относишься к тому, что некоторые люди активно пропагандируют божественное начало своего творчества? Что их творчество несет «свет Божий» людям?

Я человек верующий. И документально я принадлежу к конфессии православных христиан. По настроениям моим, по ощущениям я, скорее, больше буддист. Я, например, не считаю, что человек стоит хоть на йоту выше, чем корова или паук. Я так не считаю. Нас всех создал Господь, если верить в такое создание. Хотя вообще, я по первому образованию биолог, поэтому у меня с этим все очень сложно, все на сопротивлении. Но когда человек говорит: «Я говорю языком Господа»… Если тебе дан глас пророка, тебя услышат миллионы. Если ты просто сидишь и говоришь, что ведешь речь от Бога, то, может, конечно, это и так, никто не знает что у тебя внутри и насколько ты чист или нечист. Но если кто-то, например, говорит, что поет божественную музыку… во мне такие люди вызывают не то, что недоверие, а, скорее, нисхождение. Во-первых, музыка – это очень тонкая материя, которую, в принципе, Господь подарил человеку. Гармония звука. Это все есть Бог. Какую бы музыку мы ни играли. Будь то Андрей Мисин, который пел о чем-то духовном, будь то Мэрилин Мэнсон – какая разница? И тот, и другой – это божественное сочетание звуков. Это природа. Высший разум. Назовите это как угодно. Для меня Господь это не дядька с бородой, сидящий где-то там на облачке, и смотрящий на нас, и выслушивающий эти бесконечные миллионные просьбы «Боженька, помоги мне». Сам-то ты в этот момент где? Если честно, я не понимаю, когда во время какого-то испытания или перед ним, люди просят его: «Помоги мне». Я все время задаюсь вопросом, если Господь везде, уж не он ли послал тебе это испытание? Даже самое неприятное. Не он ли дал тебе возможность показать себя, проявить себя как человека? Показать, на что способна твоя душа. А то у нас так: вот это от Бога, вот это – нет.
То, что касается людей, которые популяризируют свой образ как некий божественный, то можно просто на секунду повернуться к людям, которые молятся Господу, но не привлекают к себе внимания. Это монахи. Неважно, к какой конфессии они принадлежат. Они просто в какой-то момент понимают, что весь их путь – это молитва. Весь их путь – это прошение к Богу-отцу о снисхождении к людям. Они не выходят же на улицу с транспарантами, мол, смотрите, какая я крутая, я – монашка. Нет. Это выбор твоего пути. Если тебе дано чуть больше духовности, чем среднестатистическому человеку, то твоя задача помочь ему открыть это в себе. Но ни в коем случае не указующим перстом и не в форме назидания. К слову о различиях конфессий. У нас очень часто любят кричать: «Это не по-христиански». Так давай, покажи, как по-христиански, у тебя целая жизнь для этого. Показывайте. Я против лозунгов. Мне кажется, человек сам является примером того, что правильно, а что неправильно. Я не знаю людей абсолютно положительных и людей абсолютно отрицательных. Это вопрос твоего личностного отношения.
Творчество – самая яркая цитата тебя самого. То, что ты делаешь, вот оно – на глазах. Или в ушах. То, что касается искусства в принципе, если обратиться к семантике, то у слова «искусство» обо всем говорящий корень – «искус», искушение. Поэтому говорить, что искусство – это что-то божественное… Да, творческим людям дано гораздо больше с точки зрения тонких материй. Через таких людей, через их творчество проносится информация, та, которую нужно донести до широкой аудитории. И это не вопрос о том, кто там как-то красиво сложил кирпичики. Это вопрос знания и стремления линий – если это архитектура, знания, понимания и считывания информации, нажима мазка, если это художественное искусство. Это вопрос технической базы или вопрос гармонизации, если это музыка. Вопрос правильного использования образов или неиспользования их в литературе. Я, например, сейчас о поэтах символистах. Вообще, если ты этим увлекаешься, то неплохо, наверное, зайти в книжный и купить словарь символов. Чтобы хоть примитивно понять, что это такое. То же самое геральдика. Ты смотришь на герб и говоришь, что красиво. А почему вот, например, лев по левую сторону, а медведь – по правую? А лев самец? Ой да, лев у него самец. А медведь – вы уверены, что это самец, может, это самка? И почему она справа? Ну и так далее. Все это – объемы знаний. По большому счету, человеку нужно учиться всегда. Мне крайне симпатичны люди, которые, будучи в преклонном возрасте, не стесняются приходить на какие-то лекции, не стесняются посещать какие-то современные музеи. И не только для того, чтобы порадовать свой глаз, но и познакомиться с чем-то, чего они еще не знают, не особо понимают. Само собой, люди, которые говорят, что классический балет Петипа лучше, чем все современные постановки, имеют на то право. Это их мнение. Мне очень нравится, что делал Петипа. И то, что делает Матс Эк. И то, и другое – балет. Просто это разные эпохи. То же самое музыка.

Если говорить о символизме в искусстве, то как применимо это понятие к музыке?

Ну, это, скорее относится к инструментальной музыке. Когда в помощь ноте нет буквы. Есть, например, произведения, которые, грубо говоря, как запах. Которые вызывают у нас определенные ассоциации. Ассоциативные ряды – одна из самых мощных платформ человеческой психоматрицы. Это та информация, которую мы получили, и та информация, которая выуживается из нашей памяти. Так или иначе, она создает какой-то образ. Мы садимся слушать, например, «Пер Гюнт», и вступление вызовет у меня одни эмоции, а у других людей – другие. Быть может, они будут схожими, а может, и совершенно разными. Поэтому говорить о символизме в музыке сложно. Конечно, когда мы слышим высокую, синкопированную игру на горне или на флюгельгорне, или на трубе, плюс еще барабаны, скорее всего, мы подумаем о войне. Если мы услышим скрипку и верхнюю тесситуру рояля, то, скорее всего, это будет love. Флейта – туда же. Если мы услышим виолончель, глубокие звуки, то это 100% грусть, даже если виолончель нам будет играть стаккато в мажоре. Все равно мы будем понимать, чувствовать, что человек грустил в этот момент, когда писал музыку, даже если что-то там в мажоре и нацарапал. Поэтому как таковых устойчивых символов, на мой взгляд, в музыке нет. Нет такого, что сочетание ми-си-соль – это сочетание любви, а ми-си-ре – это сочетание вражды. Есть диссонансные звуки, то есть там, например, малая секунда. Это тоже своего рода символ. Композиторы используют те или иные музыкальные интервалы для создания подобающего настроения. Но сказать, что вот эти три ноты означают «цветок»… Да, конечно, когда мы слушаем «Вальс цветов», мы понимаем, что это вальс цветов. Спасибо, нам там уже подсказали. Но мы это все равно чувствуем. Любые сезонные произведения – весна, зима, лето, осень. Это тоже чувствуется в музыке. Слушая Вивальди и даже не видя названия, ты понимаешь, где «Зима», а где «Весна». В музыке символизм очень неоднозначный. Музыку нужно улавливать. Кожей, нутром, настроением. Ощущения – они тоньше. Литературу мы видим. Образы, зашитые в буквы. Взаимодействие этих букв рождает образ с окружением. И это целая атмосфера. В ситуации с живописью мы пользуемся тем же самым. Хотя, по сути, и буквы, и звуки, и краски – это твой инструментарий, который тебе подарила природа. Вопрос в том, как ты это используешь. Вот музыканты иногда мучаются, не знают, как сделать, чтобы это был больше поп или рок. Я говорю, какая разница, дайте больше суть. Например, Сальвадор Дали – буйство красок. И Обри Бёрдслей. Кто из них больше художник? Бёрдслей писал черной тушью. Но это снос сознания, то, что он делал. Я бы никогда не сказала, что кто-то из них круче. Каждый из них говорил теми инструментами, которые у них были, которыми они владели. И я нисколько не считаю, что Бёрдслей скуднее смотрится, нет. У Дали нет таких линий, как у Бёрдслей. У Бёрдслей нет таких красок. Он ими вообще не пользовался. Он пользовался черной тушью. Но это фантастически. Или, например, импрессионисты. Или вот художник, которого я очень люблю, Альфонс Муха. Его тона преимущественно пастельные, несмотря на то, что это не акварель. Он был очень сдержан в яркости красок. Но это громадный мир. Или, например, Климт, который стал применять золото в краске. Это было его видение. Для меня стало откровением, что у него есть роскошные фрески. У него фантастическая мозаика. Уровень его мастерства потрясает. Мне удалось даже посмотреть один фильм, который рассказывал о том, как он создавал свои фрески с золотом. Как это появлялось. У него золото было не сверху мазка, а внутри. Не понимаю, как он до этого додумался. К слову, я до сих пор не могу понять, как люди пришли к тому, что пшеницу нужно выращивать, потом собирать, потом обмалывать, растирать, добавлять туда что-то и запекать потом все это в печи. Как придумали изготавливать сыр. Если ты пошел, добыл зверя, и потом его зажарил – это мне понятно. А вопрос о каком-то многоэтапном приготовлении…

Ну, музыку же тоже придумали записывать…

Сейчас все намного проще. Сейчас есть устройства, которые не требуют у тебя знания нотной грамоты. Ты можешь сесть и напеть, и тебе это устройство тут же выложит партитуру. Все будет разложено по ноткам. С длительностью и уровнем звучания.

А как ты относишься к тому, когда человек, не зная основ нотной грамоты, берется за написание музыки?

Нередко сталкиваюсь с такой забавно ситуацией, когда в компании, заведомо мне дружественной, после определенного количества горячительных напитков, у людей возникает потребность попеть. Почему нет, пускай поет на здоровье. Это лучше, чем пойти и кому-то разбить лицо. А вообще почему нет? Если в тебе что-то поет – пой. Если ты вдруг, сидя где-то в офисе, будучи главным бухгалтером, понимаешь, что ты мечтаешь о том, чтобы нарисовать розу – возьми карандаш и попробуй нарисуй. Это все очень тонкие материи. И музыка, и слово, и способность рисовать. Это механические движения, но если ты не способен сфотографировать что-то и перенести это на бумагу или холст, то это говорит о том, что в тебе этого нет. У меня, к слову, хорошая рука. Одно из образований у меня художественное. Но я не художник. Я не живу этим. Потому что художники живут иначе. В них другое. Они по-другому видят. Они видят сразу и все. Я так не вижу. Я могу все сделать, я даже буду делать это с чувством, эмоцией. Но грамотный человек скажет: это фигня. Но, в принципе, проявление музыкальности в человеке, даже если этот человек может только пощелкать пальцами, это очень хорошо. Значит, он где-то там что-то чувствует. Потому что во всем в нашей жизни есть ритмика. Поэтому мы все чуть-чуть барабанщики. А если человек поет, пусть даже он не слышит нот, но в нем поет душа – пусть поет. Я ему только помогу, поддержу. Я ему даже постараюсь саккомпанировать. Это, конечно, сложно, совсем этим непопаданием. Но все же. Но если человеку понадобится поддержка – я с радостью ему помогу. Когда люди улыбаются – это круто. Когда люди плачут. Музыка помогает и тому, и другому. «Нам песня строить и жить помогает». Поэтому я за проявление музыкальности, каким бы оно ни было. Даже если вдруг человек взял скрипичный смычок и пошел играть на пиле. И есть такие примеры. Пила издает уникальный звук при определенном угле прогибания. И на ней играют смычком. Безусловно – брюзга. И скрипач скажет: «Фи. Как дурно. Это моветон». А другой человек, я, например, скажут, что это круто. То, что человек увидел в этом хозяйственном инструменте, что он может издавать звуки. Что даже странно, ведь это не музыкальный инструмент. Как вариант, история с тридцатью бутылками с одинаковым количеством налитой в них воды – каждая из них издаст свою ноту. В чудесном фильме «Распутник», посвященному Даниэлю Дидро, ест забавный эпизод, когда герцог, который у него гостит, вытворяет забавные вещи. Он вообще забавный. У него все есть. Богатство, имения, совершенно сумасшедшая роскошная жизнь. И он в этом кино создает орган, в котором каждая клавиша, на которую он нажимает со всей силы кулаком, связана тонким шнуром с поросячьим хвостом. Почему? Потому что у каждой свиньи есть нота, которую она берет, когда ей больно. Он от скуки своей зафиксировал это, рассадил их и устроил себе этот поросячий орган. Этот маленький сюжет почему-то, на мой взгляд, не нашел должного отклика у русского зрителя. Это замечательное кино. Кстати, довольно старое, там еще играла Фанни Ардан. Вообще, это кино о морали. Но вот этот сюжет показал мне, что музыка – она во всем. Как скрипят окна. В спальне оно скрипит тоньше и выше, чем в гостиной. Это важный момент, если ты это различаешь. Каждому дана возможность слышать, также как и видеть. Насколько ты способен проанализировать то, что ты видишь и слышишь, это уже другой вопрос. Может, ты не способен к глубокому, профессиональному анализу. «Вот этот музыкант гораздо круче, чем тот. — Почему? Чем он лучше? — Технически выше уровнем». Но не всегда уровень так важен. К примеру, мы можем пойти послушать Джо Сатриани, со всей его палитрой звуков на гитаре, и можем послушать Булата Окуджаву, который всю жизнь проиграл на 5 аккордах. Или Высоцкий. Там мало музыки, но важно не это. Какую ты вложил информацию в это, как ты это подал.
Не надо никогда отказывать себе в музыкальных желаниях. Если хотите слушать Daft Punk, идите слушайте. Идите послушайте 50 Cent. Если вас потом вштырит, и вы поймете, что ваш гуру – это БГ (Борис Гребенщиков), окей. У меня такое бывает. Я могу слушать какой-то джаз. Сложный, завернутый, потом переключиться на Дайану Кролл и понять, что сейчас нужно как раз немножечко покоя, гармонии. А потом вдруг понять, что неплохой альбом выдала какая-нибудь группа «Пластиковые кедики», и посидеть послушать альбом молодежи, которая ничего еще в музыке не понимает.
Что касается смены моего сценического имени, то суть моего творчества тут не причем. Начинка осталась та же. Да, я могу написать боссу, а потом меня переклинит, и я напишу рок. Это просто те краски, которые тебе даны. Я вот с точки зрения симфонизма человек неубедительный. Вряд ли я начну писать симфоническую музыку. Хотя, возможно. Но для этого нужно хорошее образование. Это очень серьезно.

Много времени занимает процесс написания песни?

Обычно, если песня занимает у меня больше, чем полчаса или минут сорок, это говорит о том, что она пришла ко мне, но не вся. Или, возможно, она шла вообще не ко мне, а я просто послушала чужую музыку. Когда к тебе приходит что-то, оно приходит и все. Ты садишься, и просто записываешь. Хотя бывают и такие случаи… Например, у меня есть песни, которые сначала пришли ко мне просто как музыкальное произведение, музыкально полотно. То есть текстового наполнения не было. Когда слова не приходят сразу, я не говорю себе: «Так, молодец, музыку написала. Теперь иди сделай себе кофе и садись писать слова». Всему свое время. Мне очень нравится цитата Марины Ивановны: «Самo — что дерево трясти! — В срок яблоко спадает спелое…». Не надо торопиться. Но когда ко мне, например, приходят куплет, припев, а остальное не приходит, я смотрю наверх и говорю: «Ребят, вы уверены?» Видимо, промахнулись, не ко мне шло. И я оставлю это. Не стану бороться. Не знаю, хорошо это или плохо. Но у меня нет сейчас дефицита в темах или эмоциях. Вообще у меня нет такого, что я хожу и жду, когда прилетит ко мне моя муза, шурша крылами, и сядет на левое плечо и начнет нашептывать. Муза с меня не слезает, она живет на мне, у нее там прописка. Поэтому если я что-то хочу написать, я сяду и напишу. Надеюсь, это не прозвучало сейчас как-то самоуверенно. Просто это способ моего общения с миром. Я пишу музыку. Я с таким же успехом могу скорчить рожу. Могу кому-то что-то крикнуть. Я могу сесть и написать музыку. Не знаю, правильно ли это, но я не считаю это чем-то исключительным, каким-то великим таинством. И мне не стыдно говорить о том, как я это пишу. Это не всегда приличная одежда, подобающая атмосфера или еще что-то. Музыка может прийти где угодно. Качество музыки от этого никак не меняется. Это трансляция себя, то, как ты это переживаешь.

Беседовала Юлия Антонова, специально для MUSECUBE.