Анжей Захарищев фон Брауш – Вертинский ХХI века

оберманекен

Встречаются иной раз исполнители, биография и творческий путь которых напоминают романтично-приключенческий роман, действующие лица которого вполне реальны и их пересечения с главным героем порой просто поражают. К таким исполнителям с полным правом можно отнести лидера легендарной группы Оберманекен Анжея Захарищева фон Брауш. Порталу Musecube удалось побеседовать с Анжеем накануне его очередного концерта («Ар-деко, Муаровый» концерт/ДР-11). Во время беседы, которая проходила в саду им. Баумана, Анжей поведал много интересных историй о начале и развитии своей карьеры, о знакомстве с Довлатовым и  Бродским, резидентстве в нью-йоркском клубе CBGB, а также о готовящемся новом альбоме!

Не обошлось и без неожиданных событий – в этот же день у Анжея была запланирована встреча с настоящим мэтром отечественной музыкальной журналистики Андреем Бухариным, свидетелями которой посчастливилось быть корреспондентам Musecube! Андрей и Анжей даже позволили сделать несколько эпохальных кадров двух мастеров пера, журналистского и поэтического.

Начнём с самого начала вашего творческого пути — вспомните, каким вы были ребёнком и как в вашу жизнь пришла музыка и творчество как таковое.

АЗБ: Я думаю, что это генетическое, это в буквальном смысле династия артистов, художников. Великолепно рисовал у меня папа, мама была очень музыкально предрасположена. Фон Брауши всегда занимались искусством, ещё даже пред-предки, которые были под Дюссельдорфом, были меценатами искусства. Они собирали хорошие коллекции, в их замках играли многие звёзды европейского, а значит и мирового масштаба.

Когда я рос, вокруг меня было много изобразительного искусства со стороны папы, музыкального — со стороны мамы, и уже в раннем возрасте я начал резонировать с прекрасным, то есть у меня возник синхрофазотрон красоты. В юном возрасте я учился музыке, у меня был шикарный из янтарного тиса кабинетный рояль. Также очень много и прекрасно рисовал, выигрывал всевозможные конкурсы, а в школе и то, и другое послужило мне дорогой в школьную звёздную жизнь. Поэтому я играл в школьном ансамбле, одновременно был, можно и так сказать, руководителем этого ансамбля, выбирал что играть. Когда приходилось слушать зарубежные волны, которые глушились, сквозь этот шум проникала часть музыки, часть какой-то песни, она записывалась мною на магнитофон, и если её было недостаточно, в ней не хватало части куплета или части припева, то я дописывал их. Таким способом наш школьный ансамбль играл наполовину известную песню, а часть песни, которая была заглушена советской шумовой системой, советской идеологической машиной, служила началом моего творчества. Так что можно сказать, что у меня было совместное творчество с Pink Floyd, Rolling Stones, Duran Duran и с другими великими ансамблями. В нашей школе звучала современная музыка, и это служило приятным трамплином для моего собственного творчества. В результате ансамбль выигрывал большинство конкурсов, куда нас посылали, мы были одной из лучших школьных групп. Одновременно тогда я начал сочинять слова. Русский рок тогда был почти без слов, было много групп, но слова были не очень важны и не очень хороши. А поскольку я вчитывался в тексты, к примеру, Роберта Планта и дописывал их на английском, область «белого шума» была предоставлена мне, возникал горизонт событий, возникала рок-сингулярность и я продолжал её своим космосом, своей Вселенной. Очень магический процесс, спасибо за это советским радиоглушителям и советскому КГБ, они послужили созданию таких изумительных текстов, поскольку по-другому было очень сложно соотнестись с зарубежной музыкой.

Младший ансамбль у меня был в третьем классе, одновременно с этим я был редактор школьной стенгазеты, там проходило моё уже литературное и изобразительное творчество, я писал тексты и иллюстрировал её. Газета была абсолютно сюрреалистическая, мне помогал Апполинер, мне помогал очень Хармс, я в детстве зачитывался Хармсом. Сюрреалистическое и дадаистическое творчество очень повлияло на творчество стенгазеты моей школы.

Поэтому искусство было буквально с детства. Я рисовал ещё в дошкольном возрасте, выигрывал даже в таких дворовых конкурсах, когда дети рисовали на асфальте. Я выходил гулять и почти всегда возвращался с какими-то подарками или дипломами лучшего художника двора. Рисовал каких-то бабочек, рисовал то, что привлекало меня во внешнем мире, или то, что приходило мне во снах, или то, что запоминалось из сказок. Одна из моих любимых сказок была «Волшебник Изумрудного Города», в ней я ассоциировал себя со многими героями, в том числе и с Гудвином. Я даже нарисовал себе на большом ватмане свою версию этой волшебной страны, опираясь на иллюстрации в книжке, сделал круг из этого примерно полтора метра, там я сидел в своей волшебной стране. Мне вырезали из фанеры толстый такой круг, у меня был большой подшипник, на который была положена фанера, и вокруг была эта волшебная страна! Это была одной из первых новых вселенных, сделанных мной.
В связи с тем, что я продолжал тексты мирового рок-н-ролла и был редактором стенгазеты, литература тоже в изобилии присутствовала в моей жизни, причём с самых первых моментов. Когда меня учили писать, я одновременно с этим учился создавать литературу. Плюс огромная домашняя библиотека во многом этому помогала. Мама и папа были библиофилами, книголюбами.

А рассматривались ли вами другие варианты развития жизненного пути помимо творческого?

АЗБ: Нет, мне сразу было понятно, что именно это у меня получается лучше всего, именно это меня вдохновляет, это является моим экзистенциальным (это слово я выучил в четвертом классе). Я понял, что важно найти, причем чем раньше, тем лучше, занятие, в котором ты ближе всего подойдешь к реализации какого-то высшего правила, которое стоит перед тобой. Зачем ещё что-то, когда можно усовершенствовать то, что получается лучше всего? Я пропускал какие-то уроки, т.к. был стенгазетным редактором, её автором и художником, также был вокально-инструментальный ансамбль, с которым нас посылали на конкурсы, я выигрывал для школы разные номинации, соответственно, какие-то уроки я мог не посещать, которые казались мне лишними. По литературе у меня и так всегда «пятерки» были, по рисованию тоже, а то, что я считал лишним, я не посещал. Как выяснилось потом, также было и у Бродского. Я не забивал себе голову тем, что меня мало интересовало. Условно говоря, мне была интересна химия, но я понял, что мне не обязательно знать её в том объёме, в каком её преподавали. По идее считалось, что только в десятом классе ты найдешь себе предположительное усовершенствование, найдешь то, чем ты хочешь заниматься, и дальше будешь двигаться в этом направлении, а до этой черты тебя обучают разным возможностям — геометрии, математике, так далее. А я понял, что многое из этого мне лишнее, Бродский понял это ещё раньше, в восемь лет, начал совершенствовать и получил Нобелевскую премию!

После школы я всё таки проучился на психфаке, потом у меня была социальная психология. Но когда я понял, чем занимается социальная психология, это не очень радужная профессия, и в социальной психологии я выбрал психологию творчества. А уже оттуда был один шаг до режиссуры и актёрства. И там я понял, что лучший актёр на современной сцене, который сам себе режиссёр, автор текста и автор всего — это рок-музыкант! Он полностью создаёт вокруг себя это действие, выбирает себе амплуа. Как известно, в рок-музыке немало музыкантов, имеющих актёрское образование и актёрскую практику — это и Боуи, и Саймон ЛеБон (Duran Duran).

Я считаю, что образование в рок-музыке не самое главное, иногда даже оно вредит, потому что ты должен открыть новое, это всегда на грани трансцедентального. Твой голос, твоё поведение — это то, чего ещё не было на Земле. Хороший рок-н-ролл — он всегда первооткрывательский!

Конечно, актёрское существование в театре приоткрывало мне много вещей, создавало мою вселенную, и я считаю, что я многое первооткрыл в жанрах, которыми стал заниматься  — рок-н-ролл, «новая романтика», «новый декаданс». Как раз это во многом и повлияло на резиденство в клубе CBGB. Хилли Кристал  — одни из «кристальных» ушей в музыке ХХ века, создал своим вкусом тот музыкальный мир, в котором мы живём! Он выбрал из сотен кассет, которые приходили к нему на прослушивание, Ramones, Blondie, Talking Heads, которые в начале своей карьеры звучали, скажем прямо, не очень убедительно.

Когда мы стали резидентами клуба, была популярна гранж-волна, но кого-то из этой волны Кристал допускал до своего клуба, а кого-то нет! Мы играли со The Smashing Pumpckins, c Pearl Jam, со многими группами, которые ещё не звучали из каждого утюга, но были очень новаторскими, не истеблишированными. Когда он получил нашу запись, он сказал нам то, что до этого говорил только Talking Heads: «Я слышу в вашей музыке ветер времени!».

Вот это первооткрывание, которое было ещё в школе мной разобрано и пестовалось, во многом повлияло на всемирный, интернациональный шум и ветер времени!

Не будем далеко уходить от темы Нью-Йорка, а именно на ней и остановимся! Какое было ваше первое впечатление от Нью-Йорка именно как от города, от его атмосферы?

АЗБ: Это сразу была родина! Есть же малая родина, есть большая. Когда я ступил первый раз на асфальт Манхэттена, до этого город не успеваешь почувствовать за процессом перелёта, аэропортом… Там из аэропорта сразу сабвэй, метро, и ты выходишь прямо в середине Манхэттена, где-то рядом с Бродвеем. Эскалатор вынес прямо в город-субтропик. Это был октябрь, по-моему чётвёртое число, в этот день ещё был праздник, то ли День Америки, то ли День Независимости. И в этот День Независимости я почувствовал себя независимым! Я оказался в городе, где та музыка, то искусство, которые мне были ближе всего, которые формировали меня, которые проявляли во мне наибольший резонанс и создавали меня как духовную и метафизическую личность. И вот я встал на эту почву! Была жара, и асфальт был мягкий настолько, что на нем осталась моя нога, то есть ступил словно первый космонавт на поверхность Луны.

Первым нашим пунктом, где мы оказались через пять минут, был ресторан «Русский самовар». Его владельцами были Иосиф Бродский, Михаил Барышников и Роман Каплан, наши родители общались с ними. У нас была условная стипендия от этого ресторана, мы могли бесплатно угощаться там и напитками, и едой. Такая скатерть-самобранка на любое время. Там стоял очень красивый рояль, который Барышников подарил ресторану, когда стал его совладельцем, тапёром был Журбин (как в одном из романов Алексея Толстого про эмиграцию — Журбин был, тапёром играл), одна из песен, которую он играл, была написанная в Нью-Йорке песня Оберманекен «Резидентка Моссада». А Коренева была там официанткой. Сам ресторан был выкуплен у Фрэнка Синатры, при нас Барышников заходил туда с Барбарой Стрейзанд, с Лайзой Минелли. Там были одни из вкуснейших напитков и прекрасная кухня, лучшего качества блинчики с чёрной икрой. И очень это было по-бродвейски! Ресторан располагался между Бродвеем и восьмой авеню, театрально-балетный район.

И вот когда я ступил на этот мягкий асфальт, который принял мой отпечаток, как лунная поверхность, я вдруг понял, что нахожусь в том же Изумрудном городе, который рисовал в детстве. Вокруг были эти изумрудные небоскрёбы, я шёл по этому городу, такого городского ландшафта, таких пейзажей я не видел никогда. Манхэттен, Бродвей конечно уникальная, сказочная, очень яркая и очень вдохновенная картина, во многом напоминающая Изумрудный город. Блистающее Солнце, субтропики…и волшебство началось!

Насколько я знаю, в Нью-Йорке вы познакомимлись с ещё одной культовой личностью из мира литературы — Сергеем Довлатовым. Расскажите об этом знакомстве.

АЗБ: Я работал у Довлатова в журнале «Новый Американец» как музыкальный критик, писал о концертах. Это произошло с лёгкой руки Бродского. Это была такая подработка на лишнюю пачку сигарет, глоток «Маргариты» и отменный стейк. Работа была и не работой вовсе, а творческим процессом. Я понял, что я уже пишу роман, поэтому в каждом номере я писал историю на несколько страниц, разумеется, про музыку. Одна из самых замечательных историй была про мой поход на концерт Боуи и Nine Inch Nails.

В общем, какое-то время я проработал в журнале у Довлатова по рекомендации Иосифа Бродского. Когда я приехал в Россию, меня удивило то, что он уже издан и его имя значило в России гораздо больше, чем в Америке. Сейчас он, конечно, абсолютный Чехов или Зощенко нового времени!

В сети очень сложно найти фото или видеозаписи именно нью-йоркского периода жизни Оберманекен. Эти архивы вообще существуют или же они были безвозвратно утеряны в процессе переездов из страны в страну?

АЗБ: Конечно остались, правда большая их часть куда-то рассеялась. Часть этих записей была найдена совсем недавно! У меня был целый архив, который находился в так называемом «чемоданчике Бродского». Когда он получил Нобелевскую премию и через какое-то время стал переезжать из Гринвич Вилладжа, он попросил меня немного помочь ему с переездом. В данном случае я не то, чтобы что-то таскал, моя задача была просто контролировать работу грузчиков. Как раз перед переездом он приобрел себе новые кожаные чемоданы, в таком денди стиле, а часть чемоданов, которые оказались русские, в том числе тот чемодан, на котором он сидит на знаменитом фото во время переезда в Америку, он предложил забрать мне. К примеру для того, было удобно хранить архивы. Один чемоданчик я действительно забрал и начал собирать в нём фотографии и бумаги.

Когда я переезжал в Россию, часть те5кстов я не смог найти. Одним из них была чудесная написанная мной пьеса «Сад Изобилия». Это была одна из первых пьес, которые я написал, ею должен был начинаться Театр-Театр, который мы создали с Борей Юханановым — он сейчас главный режиссер Электротеатра «Станиславский», недавно они получили пять «Золотых Масок» за спектакль «Пиноккио» по пьесе ещё одного моего друга, Андрея Вишневского — сына Андрея Битова. Так вот, пьесу «Сад Изобилия» мы начали репетировать, но до спектакля она так и не дошла, поскольку тогда же комсомол нас с треском попросил покинуть Петербург. Наша предыдущая пьеса оказалась слишком радикальной, в ней участвовал весь андерграунд того периода  Петербурга. Мы немного перегнули нашу палку свободного искусства.

«Сад Изобилия» была напечатана, но в итоге эта рукопись куда-то пропала. А в ней было ещё несколько текстов песен, пьеса была музыкальная, абсурдная, но очень красивая.  Несколько месяцев назад в Москву приезжал Сева Гаккель (виолончелист группы Аквариум), который написал много новых великолепных песен и представлял их в новых 16 тоннах на Арбате. Песни замечательные, возможно даже я спродюсирую какие-то из них. Там же, на этом концерте, ко мне подошли какие-то люди и сказали — знаете, а у нас хранится ваш чемоданчик с вашими рукописями! Прошло двадцать лет…и вот он здесь, на Арбате! Когда я пришёл за ним, то узнал в нём тот самый чемоданчик Бродского. В том числе в нём была та самая пьеса «Сад Изобилия»! Также там много съёмок из CBGB. Сейчас я постепенно достаю этот материал. Постепенно потому что это магия, это какая-то трансцедентальность!

Я как-то читала у вас на Facebook, что у вас был опыт сотрудничества с Британской Высшей школой музыки и Московской школой Нового кино. Как вы ощущали себя в роли преподавателя, чему учили, были ли это разовые мастер-классы или же вы вели целые курсы?

АЗБ: В Британской Высшей школе музыки у меня был курс изящной словесности, моей задачей было научить студентов писать тексты. На тот момент журнал » Rolling Stones» назвал меня лучшим поэтом когда-либо существовавшим в нашей рок и поп-музыке, тогда же мы сделали с Браво альбом «Мода», это был их первый альбом, который признали лучшим рок-альбомом года (по версии премии «Чартова Дюжина»). Там я был основным автором текстов. Потом мы сделали замечательный кавер с Найком Борзовым на песню Оберманекен «Дачные Велосипедистки», она вошла в тройку лучших песен 2021 года. Да и ппомимо этих событий было много знамений лучшего рок-поэта отечества, такой «Царь-Пушкин» русского рока я стал. Видимо, в свете этого мне была предложена должность профессора изящной словесности. Но это оказалась не самая простая задача, учит гениальности довольно сложно. И на самом деле это невыполнимая задача. Но тем не менее какое-то время я профессорствовал. Примерно такого же рода у меня были задачи и в Московской школе Нового кино.

В начале независимого искусства в России я стоял у истоков арт-хауса, мы с Борей Юханановым сделали несколько фильмов параллельного кино, много такого кино снималось в Питере. Во многом фильм «Асса» Сергея Соловьёва состоял из последствий этого самого апарллельного кино. Проходили тогда даже запрещённые фестивали независимого кино. В нашем фильме «Особняк» я был и автором части сценария, и актёром. Вот это наше родоначалье советского арт-хауса привело меня в школу кино.

На самом деле я понима, что создание искусства и преподавание искусства — это совершенно разные вещи. Любая преподавательская деятельность она сильно не творческая. У тебя должны быть или самородки-вундеркинды, с которыми ты говоришь на одном языке, или ты занимаешься повышением среднего уровня, это очень тяжелая ситуация потому что ты должен спускаться на несколько этажей ниже. А так как у меня творческая деятельность всегда была неприрывной, то вот так опускаться и снова тут же подниматься обратно, лифт устаёт.Это очень ресурсная и трудоёмкая задача. Сначала мне наоборот это показалось очень интересным, но это надо делать отдельно академию или университет фон Брауш и только там это произойдёт на адекватном уровне.

Но я всегда рад делиться своими внутренними процессами, частично эта академия Оберманекен работает на наших концертах, между песнями всегда можно услышать мою таблицу Менделеева, распознать мою неевклидовую геометрию. Вообще, кто хочет получить настоящее образование — должен самообразовываться, ходить на концерты Оберманекен, читать Бродского и Софокла.

Предлагаю остановиться на вашей работе с Браво. Насколько сложно писать поэтический материал не для себя? Ведь всё равно у группы, для которой пишется текст, есть своё видение лирики и с ним тоже надо как-то совпасть.

АЗБ: Это самое важное! У меня было много предложений участвовать в написании каких-либо текстов. Даже звуковой продюсер группы Тату Витя Лукьянов — очень хороший музыкант, он даже помог мне создать мою домашнюю студию, за что ему огромное спасибо, когда его позвали участвовать в создании музыкальной части Тату, он предложил мне поучаствовать в написании текстов для них. Но там не оказалось пространства для Оберманекен. В Нью-Йорке у нас было несколько проектов, где я участвовал как поэт. В том числе у нас начинался проект с Полиной Гриффис, которая потом стала солисткой А-Студио. У неё был хороший R&B проект. Много было в эту сторону экспериментов, иногда даже удачных вполне.

В случае с Браво мне оказалось ближе всего, потому что Женя Хавтан сказал, что хочет, чтобы в музыке Браво был Оберманекен. Что он хочет перезагрузить музыку предыдущего периода, чтобы у неё появился новый герой, новые образы. Мы довольно много говорили об этом, а потом поняли, что нас соединяет мода, взгляд на то, что обновляет её визуальную и семантическую часть. Кстати именно я предложил назвать альбом «Мода». Мы поняли, что Браво стиляги, а Оберманекен денди, между нами и вокруг нас существует то, что постоянно меняется, освежает звук, внешность, ощущение жизни и нового ритма. Внутри этого всего начали возникать герои наших песен. В каждой песне, где-то больше, где-то меньше, есть Браво, но всегда есть и Оберманекен!

Песня «Вот и я» она очень оберманекенная, это вообще изначально была песня для Оберманекен, но в итоге я дорисовал её до Браво. «Лунный флот» мне тоже очень нравится, она тоже довольно оберманекенная, «Полёт через Ла-Манш» тоже очень удачная песня на мой взгляд, да вообще вся работа удачная получилась, поэтому нам за неё и дали номинацию «Лучший рок-альбом года». В следующем альбоме «навсегда» тоже получилось много великолепных песен — шедевров русской поп-музыки. Безусловно, Браво выдающаяся поп-рок группа.

Если не секрет — ещё планируется у вас сотрудничество с Браво?

АЗБ: Да, Женя прислал мне несколько новых мелодий, одну песню мы уже утвердили и почти закончили. Новый альбом, выход которого затянулся в связи со всеми пандемиями и локдаунами, уже имеет несколько наших совместных песен.

С другой стороны, Женя продолжает действовать и в визуальном плане. Был сделан замечательный клип на летнюю песню «Земляничный дождь», клип-мультфильм с детскими рисунками. А совсем недавно он выпустил ещё один клип, тоже нарисованный, на песню «Париж». Это вообще самая первая песня, которая у нас получилась с Женей. У неё была очень красивая премьера в Кремлёвском Дворце с оркестром Башмета, сам Башмет играл соло на альте, всё это происходило в сопровождении красивого визуального материала. Она была настолько чувственной, что зал встал и в ритм аплодировал несколько минут!
Сотрудничество продолжается, есть у нас такая невидимая часть, я пишу тексты. Пока можно сказать, что появилось ещё больше нью-вэйва, повились звуки The Cure, вдруг в Браво появилось чуть-чуть готического рока.

Мне, как самому романтическому поэту нашего отечества, кажется, что романтика очень важна этой стране. Как-то хочется её вознести над землей в облака. Для меня важно не только романтическое, но и метафизическое в поп-музыке. Как поп-музыка Дэвида Боуи или Дэвида Сильвиана — насыщенная эзотерикой, символами, насыщенная магией. Магия и творчество для меня очень важные вещи. Как и алхимия, когда человек получает вертикальное, а не только горизонтальное развитие событий.

Действительно. Оглядываясь назад понимаешь, что без этих процессов ни один этап вашего творчества просто невозможно представить.

АЗБ: Для меня очень важна духовная составляющая, а дух — это вертикальная, воздушная субстанция. И когда этого нет, для меня искусство пропадает. Мне хочется, чтобы мои слушатели чувствовали это и имели возможность сублимации, возгонки духа, самосовершенствования. Чтобы они чувствовали ценность своей духовной жизни! Это важнее многих прочих характеристик искусства.

В каждом тексте всегда есть некий условный лирический герой. Для вас эти лирические герои это вымышленные персонажи или же отображение ваших переживаний, рефлексий, отображений реальных событий из жизни? Многие поэты и музыканты осознанно пишут вымышленные истории чтобы душевными ресурсами сильно не углубляться в то, что написали и будут потом исполнять. Как этот процесс происходит у вас?

АЗБ: В моём творчестве вообще нет вымысла, у меня есть отношение на «вы» к мысли, но конечно я считаю, что вычувствованная составляющая — она основная! Всё, что происходит, это происходит с моим внутренним космосом и внешним космосом. Это мой мир, это всегда я! Я многогранен, каждый из моих героев — это часть меня. В этом смысле я солидарен с Ходасевичем — художник тогда прав, когда он не вымысливает. Он может вычувствовать, может художественным даром заканчивать это чувство, эту эмоцию, эту мысль, потому что мысль она всё-таки сиюминутна, следующая мысль может быть уже другая, третья, а интересно работать с вечностью, отражать эту бесконечность. И конечно каждый герой, каждая ситуация, каждый образ, который существует в моём творчестве — это правда, это правда моего космоса и моей вселенной. Это и интересно потому что совсем неинтересно делать симулякры, неинтересно создавать не существующее. Всё должно существовать в твоём космосе и это существование надо проявлять в реальность общего космоса. Если это появляется — значит это становится реальностью следующего пространства. Это есть всегда в основе любого большого художественного процесса. Такие герои всегда с нами, как, к примеру Зигги Стардаст. Он существует в нашей реальности начиная футболками, заканчивая музыкой, под которую Tesla запускают в космос манекенов, а запускают они их именно под звуки Дэвида Боуи. Это сверхреальность, это Обер-реальность! Собственно, эту Обер-реальность мы запускаем в нашем творчестве (в данном смысле я говорю о себе и героях своих песен потому что у меня их много). Даже на афише последнего нашего концерта мы производим запуск в космос! На этой афише я сижу в зелёном Бугатти (на афише изображён оммаж картине Тамары Лемпицки «Автопортрет в зелёном Бугатти), хотя в нашем случае это зелёный-ЗИЛ-Бугатти или космо-ЗИЛ. И мы летим в этом супер-Обер-космосе под звуки песен с нового альбома Оберманекен «Византийский Астронавт», выход которого, я надеюсь, состоится в ближайшие недели.

Мы в каком-то смысле сейчас перезагружаем Серебряный Век! Многие мысли и идеи, которые существовали в Серебряном Веке, находят сейчас воплощение в творчестве Оберманекен и, в общем-то, формируют Новый Серебряный Век!

Раз мы плавно подошли к теме живых концертов Оберманекен, то спрошу вас следующее — есть много групп, для которых концерт являет чётко спланированным и выверенным до милиметров процессом, в котором недопустимы ни импровизации, ни отступления от треклиста. Всё производится с математической точностью. А как у Оберманекен? Важна ли для вас такого рода точность или для вас выход на сцену — это всегда импровизация? 

АЗБ: Ни то и ни другое. Я конечно считаю, что в искусстве вообще не должно быть математики, не должно быть законов, оно создаёт новые правила! Иначе — это ремесло, а ремесло должно повторять себя. Лучше или хуже, но это ремесло. Как правило, оно чуть-чуть хуже, чем искусство, но это массовый продукт. Для усреднённого обывателя оно должно быть без острых углов и без лишней эзотерики. Это должна быть более слабая копия искусства, чем ниже — тем слабее. Внизу уже нет искусства, есть сырьё. Страна у нас сейчас сырьевая, а значит и искусство в основном сырьевое. Нигредо в алхимии это называется, из которого впоследствии, при определённых обстоятельствах может возникнуть magnum opus.

Для меня концерт — это всегда магическое действо, в котором возникает много нового даже для меня самого. Концерт я делаю и для себя самого, я главный зритель этого концерта! Сейчас у концертов появились «драгоценные» приставки потому что я словно рассматриваю каждый концерт через грани разных драгоценных камней — через рубины, изумруды, через жемчуг. Через них я различаю новые границы творчества, причём не только Оберанекен, но и современного искусства! Я включаю в концерт много разных видов искусства, на сцене со мной может выступать много замечательных личностей и жизнь этих личностей проходит через концерт Оберманекен. И одна из задач этого концерта как раз она неопределённая, неструктурированная — создание атмосферы трансцедентальной сингулярности, возникновение на концерте неожиданных элементов!

Одновременно с этим, это тоже не случайно, я, как участник театра Анатолия Васильева, в котором мы делали с Борей Юханановым спектакль «Наблюдатель», я почувствовал всю волшебность «театра подвижных структур». Это уже новый уровень театра, в нём есть нео-процессуальность, есть мистериальная часть. На концертах эта структура «театра подвижных структур» мне показалась очень актуальной. Собственно, эти подвижные структуры существуют на концерте. Они включают в себя разных авторов, персонажей, даже иногда героев. Недавно у нас появилось такое странное трио красавиц ЦАО, которое на сцене исполняет, условно говоря, бэк-вокал, хотя это не бэк-вокал. Это метафизический кардебалет, причём от слова «кардио». Также в нашем концерте подвижных структур часто появляется Олег Бутман, который был в нью-йоркской формации Оберманекен. Иногда он приводит на наши концерты людей из джазового мира. Это анти-математика, мы вообще убираем математику! У нас может и есть какие-то волшедные формулы, но они точно не из учебников алгебры и геометрии!

Скажем так — это не про точные науки, это про алхимию.

АЗБ: Да, это алхимия! У нас есть точность, но она касается всей Вселенной…скажу так — есть оружие массового поражения, а у нас — орудие массового исцеления! Как главной продукт алхимии — панацея. Каждый альбом, каждая песня, а иногда и какие-то отдельные строки Оберманекен — это панацея.

И последний, завершающий вопрос — каких основных событий сейчас стоит ждать поклонникам Оберманекен? Как минимум, много говорилось за последнее время о новом альбоме.

АЗБ: Да, мы долго шли к этому альбому, он несколько раз перезагружался во время всех событий, происходящих в мире. Конечно, не самое лучшее время для выпуска альбома, особенно на виниле, как я люблю. Причём я решил его сделать одновременно и на виниле, и на CD, и на кассетах, и на real to real («бабинах»). Материальный мир вдруг стал странно себя вести и поэтому откладывалось овеществление альбома, а это всё таки вещая вещь как и любой альбом Оберманекен. Вещая вещь, вещие сны, вещь в себе. Сейчас идёт подготовка к выпуску альбома, новое сведение его, а отличии от того, которое было и даже немного просочилось в сеть, какие-то версии были слиты звукорежиссёрами. Поэтому сейчас идёт пересведение, мастеринг. Думаю, что в ближайшее время альбом будет выпущен, скорее всего он будет называться «Миллиарды», по названию одной из песен с этого альбома. Она очень созвучна и времени, и перелицовки смысла слова потому что миллиарды стали ассоциироваться с меркантильной частью реальности, а песня уносит нас снова к звёздам, к небу, к вселенной и космосу! Думаю, она будет основным синглом этого альбома.

Часть обложки готовящегося альбома мы видим на афише, в нашем случае Tesla превращается в космо-ЗИЛ, и мы движемся из этого маскарада на новые орбиты вселенной Оберманекен!

Также, помимо альбома, к каждому концерту мы сейчас выпускаем t-short, которые по сути есть экзистенциальные скафандры.

Пока это главные события, происходящие во вселенной Оберманекен!

Виктория Микина, специально для MUSECUBE

Фоторепортаж Марианны Астафуровой смотрите здесь.


Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.