Дон Жуан – один из «вечных» образов мировой литературы, ставший, пожалуй, самым известным именем нарицательным. Взглянуть на него по-новому, без нафталина, но так, чтобы не потерялся смысл – непростая задача. В конце театрального сезона, когда многие московские театры уже разъехались по гастролям, «Сатирикон» решил побаловать зрителя премьерой.

В постановке Егора Перегудова задействованы лучшие силы театра. Главная роль досталась Тимофею Трибунцеву, как сказали создатели спектакля, Трибунцевский Дон Жуан – «сувенирный вариант». Получившийся образ кажется максимально нетипичным и не вяжется с галереей Дон Жуанов, созданных мировым театром. Однако Трибунцев убедителен, это не просто коварный обольститель, не знающий совести, но и бросающий вызов самим небесам: такой Дон Жуан – ни во что не верящий, равнодушный ко всему, кроме своего образа жизни. Он для него – игра, приключение, провокация, проверка: ниспошлет ли ему Небо, наконец, наказание. С неба сыпется что угодно, мертвые рыбы, горшки с цветами, кирпичи (вполне себе русский культурный код с нашим вечным кирпичом, что случайно падет на голову) – но все мимо героя. Безнаказанность Дон Жуана Перегудовым переведена в формальное бессмертие – герой Трибунцева не просто выходит сухим из воды, но и весьма гротескно умирает, каждый раз воскресая: то с пятном крови на груди, то заживо погребенный в груде камней, летящих с высоты. Наказание он ждет сам, словно бы и не страшась – для него это тоже часть игры.

Сганарель – равноценный Дон Жуану образ, его же и антагонист, и он же – напарник. Сам Мольер писал эту роль для себя – именно Сганарель является главнейшим моралиcтом всей истории. Неслучайно эта роль досталась художественному руководителю «Сатирикона» Константину Райкину. Его Сганарель – образ одновременно игровой, одновременно философский: есть где развернуться.

Вообще в перегудовском спектакле эмоции сменяют друг друга с удивительной быстротой, но при этом легко и органично, так же, как это бывает в жизни. Испуг может смениться хохотом, слезы – восторгом, улыбка – рефлексией. Что-то такое артисты обнаружили в процессе репетиций пограничное, что не дает зрителю простых и понятных эмоций, а располагает их друг за другом в таком неожиданном спектре, что, наслаиваясь друг на друга, они дают какие-то новые, еще не открытые чувства. Смешные слезы, торжественный испуг, злорадный ужас – что-то между, около, что-то совершенно еще пока непостижимое.

Сон, явь, современное, игровое и психологическое смешаны в спектакле, но при этом абсолютно естественно. Казалось бы, как может показаться естественным перебрасывание гигантских надувных глаз по залу, появление отца Дон Жуана в красном пиджаке, пролетающие по сцене живые голуби, алкогольное «раздвоение» Дона Карлоса и Дона Алонзо (Владимир Большов, Антон Кузнецов – блестяще найденный образ!), найденные Перегудовым еще в легендарном «Сто лет одиночества» «растягивающиеся части тела», окающие темнокожие крестьяне (Пьеро — Григорий Сиятвинда совершенно очаровательно выглядит в паре с Елизаветой Мартинес Карденас). Могло бы показаться, переворачивая и деформируя образы, режиссер издевается над нами, но нет. Именно такими они выглядят еще натуральнее, живее и неистовее. И все же, несмотря на все серьезность положения Дон Жуана перед Небом, это комедия. И – подчеркнуто неистовая.

Особенно в этом спектакле обращает на себя Эльвира в исполнении Агриппины Стекловой. Ее монолог во втором акте настолько пронзительный, что, именно он, и монолог  Сганареля о человеке, уравновешивают все происходящее безумие. И в финале становится ясно, для чего вся эта сложная «оперная» декорация (сценография — Владимир Арефьев) – почти Вавилонская башня или одиозный конструктивистский проект оборачивается что более серьезным. А именно – дорогой в Ад или Рай, по которой идем мы все, каждый из нас. Это спектакль не про Наши добрые дела позволят нам уйти вверх. А множа злые поступки, мы спускаемся вниз вслед за статуей командора и Дон Жуаном.

Юлия Зу специально для Musecube

Фотографии предоставлены пресс-службой театра «Сатирикон». Фотограф Александр Иванишин.