В середине февраля режиссёр “Театра Тру” Александр Артёмов представил на суд зрителя новый спектакль “Три страшных сестры” — историю о мире, находящемся на грани апокалипсиса, и как будто в некоторой степени напророчил.

Агонизирующая вселенная лишена Бога и почти лишена человека. Подобно тому, как у истоков христианского мира стоит Святая Троица, неподалёку от его предела возникает её антипод: три страшных сестры, не по крови, но по судьбе, — Сестра-Мать, Сестра-Дочь и Сестра-Тело-без-духа (Ульяна Фомичёва, Мария Кудрявцева и Даниэла Стоянович). Безграничный матриархат, который отчаянно пытается породить новое существо и отсрочить тем самым неминуемый конец. Они готовы ради этого на всё: скотоложество, связи друг с другом, благословение болотной жабы. 

Хоррор-опера — жанровое явление для современного театра достаточно редкое, поэтому попытки поиска реминисценций вряд ли имели бы серьёзные шансы на успех. Да и не зря Александр Артёмов и Настасья Хрущёва работают над музыкой и текстами своих постановок самостоятельно, словно отвергая саму необходимость таких поисков. Интереснее рассмотреть воплощение апокалиптического ужаса на протяжении спектакля. Основным действующим лицом становится слово. Текст спектакля трудно отнести к определённому жанру: здесь многое от былины и фольклора (причём стилизация происходит в том числе с помощью особой манеры чтения, которая акцентирует отдельные звуки и создаёт эффект говора), но также обильно присутствуют и решения, характерные для речитатива и речевого ритма. Временами кажется, что звучащее и вовсе является заклинанием, а происходящее — не спектакль, а некий мистический обряд, случайным свидетелем которого довелось стать. В схожем стиле выстроена музыка: иногда она на мгновенье почти затихает, но только для того, чтобы тут же новой волной обрушиться на зал, не забыв порой для усиления эффекта использовать дисторшн и другие специфичные элементы хард-рока. Не менее важны для атмосферы спектакля и световые решения: действие происходит в полной темноте, из которой лишь иногда появляются сестры: то силуэтно, тусклыми и короткими вспышками сквозь дым, то точечным выделением контуров лица. Актёры в такой постановке оказываются в весьма непривычной для себя роли второго плана по отношению к техническим решениям: они есть лишь тёмные фигуры с тёмным макияжем, которые либо хаотично кружатся в бледном снопе света, либо то медленно приближаются к залу, то так же медленно удаляются от него. Сёстры зловеще молчат, лишь изредка издавая пугающие звуки: кваканье жабы или предродовые крики.

Однако при всей неоднозначности (думаю, для многих и неприемлемости) художественных решений кажется неправильным интерпретировать постановку лишь как спонтанное и ничем не подкреплённое видение далёкого будущего. Происходящее невольно заставляет как бы взглянуть из этого будущего на современный мир: а так ли уж он не похож на воплощённый на сцене? Спектакль наводит на горькие мысли о несовершенстве человека, несостоятельности представления о нём как о венце Творения, тёмном закате цивилизации, спасение которой возможно только через отказ от нашего биологического вида в пользу рождения нового существа. Этот пронзительный антигуманистический пафос невольно заставляет вспомнить совершенно иной с точки зрения реализации, но в определённой степени идейно схожий спектакль Алексея Образцова “LЁD”, поставленный несколько лет назад в театре “Особняк”.

Думается, что вызывающе минималистичный (всего три четверти часа) хронометраж спектакля — вовсе не забота о психологическом равновесии и барабанных перепонках зрителя, а часть режиссёрской концепции: будто к сказанному о человеке и конце его эпохи и добавить более нечего, он перед лицом вечности этого не заслужил.

Только и о рождённом постантропоценном существе (роль исполняет Татьяна Лузай) Артёмов не говорит почти ничего, оставляя финал спектакля открытым. Впрочем, оно существенно отличается от страшных сестёр: как светлым обтягивающим одеянием, контрастирующим с их тёмными балахонами, так и манерой поведения. Хотя его движения столь же хаотичны и беспорядочны, они не вызывают отвращения и ужаса, скорее напоминая поведение резвящегося ребёнка. Впрочем, внезапно появившись и подарив некую иллюзию перелома в спектакле, существо столь же спонтанно и исчезает: вместе с сёстрами, за кулисы, в неизвестный новый мир. 

Концовка спектакля оставляет зыбкую надежду на рождение новой жизни, очищение и спасение. Но не человека, а Вселенной. Без него. 

Егор Куликов специально для Musecube