Только у нас народ ухохатывается, а потом приходит домой и говорит: как это грустно всё.
М. Задорнов

 

31 января был последний день гастролей «Коляда-театра» в Москве. Все места в Театральном центре «На Страстном» заняты, народ стоит у стен в партере, стоит на балконе и чуть ли не висит на люстре. Перед началом спектакля «Ревизор» кассиру и администраторам, кажется, очень хотелось поставить перед собой таблички «Билетов нет. Умолять бесполезно!!!»

 

Перед нами завораживающая солянка из Азии (ковры на стенах, мытье полов руками, царь и бог городничий в церковном облачении, гастарбайтеры-слуги, тюбетейки), России-матушки (тулупы, телогрейки, музыка), России как государства (бело-сине-красные мочалки, впрочем, некоторые из них висят вверх ногами) и всяких-разных эпатажных штучек (ой, тут много чего: и Хлестаков с кокаиновым кадилом, и валяние в земле). Кстати, кокаином, оказывается, можно еще и пудрить лицо, и от клопов использовать, и даже, пардон, сперму с его помощью изображать – о сколько нам открытий чудных:)

 

Спектакль смешной и грустный, забавный и мрачный, тяжелый и острый – эдакий сатирический скальпель, который и насмешит, и причинит боль, но, может, и полечит, если зритель того захочет. Текст Гоголя сам по себе до сих пор скальпель, но уже привычный и затупившийся благодаря привитой в школе нелюбви к классике. Спектакль же настолько далек от школьного учебника, что волей-неволей смотришь на «Ревизора» под другим углом. Оживлению текста немало способствует игра с ударениями – приходится вслушиваться в хорошо знакомый текст. А может, это задумано ради шедеврального «отдОхнуть»?

 

Важнейший реквизит (если не сказать – действующее лицо) спектакля — земля. На сцене мы видим небольшой пятачок с землей, и что с ней только не делают! По ней то и дело ходят босиком, а после моют ноги и пол (это, наверное, символизирует то, что круговорот жизни нашей – грешить и каяться, грешить и каяться?). А еще земля – это и деньги, это и письма, это и испражнения (в смешном эпизоде, где Добчинский и городничий испуганно слушали Хлестакова в гостиничном номере и оба оконфузились со страху). Да что там, земля – это даже Пушкин (Хлестаков держит землю и обращается к ней, почти как Гамлет к Йорику: ну что, брат Пушкин? Смешно). Да и сам Хлестаков попадает из грязи (земли) в князи. Переделывается фамилия чиновника: в спектакле он Земля-Ника. Городничий, спрашивая: «Кажется, здесь сыро?» берет в руки сыру землю. Апофеоз, конечно – это сцена с осквернением Анны Андреевны и Марьи Антоновны. Да-да, и это делается с помощью земли. Еще в землю сажают лук, Хлестаков в ней вываливается, землей забрасывают обнаженных Добчинского и Бобчинского, землей пачкают картины – в общем, все, что с землей сделать можно и часть из того, что нельзя, с ней делают. Признаться, иногда это вызывает дискомфорт. И смешно, и стыдно, и противно. Кажется, сейчас актеры разбуянятся и зрителю тоже достанется:) Но при этом оторваться от спектакля не можешь: завораживает.

 

Еще одна чудесная находка – знак победы, «V», но тут он обозначает, вероятно, те самые «уважение и преданность, преданность и уважение» – к власти, к городничему, к любому вышестоящему. С этим «V» чиновники буквально не расстаются, ходят с ним наперевес, как Данко с сердцем.

 

Дерзких и гротескных сцен в спектакле полно. Вот Аммос Федорович взасос целует городничего (нет-нет, тут отсылка к выражению «целовать в десны», с ориентацией у чиновников все заурядно). Вот позднее тот же Аммос Федорович придерживает начальнику «мантию», как царю, вот городничий плюет луком в Луку Лукича, вот почтмейстер постоянно высовывает язык и усердно трясет им, так что иногда напоминает мелкую угодливую собачку (наверное, высунутый трясущийся язык символизирует словесное виляние хвостом). От всего этого порой становится неуютно, некомфортно, и хочется с отвращением эти эмоции с себя стряхнуть, как забравшегося на ногу клеща, но у Коляды умные клещи: кусают сразу в мозг. Оттуда так просто не стряхнешь!

 

Но вот что интересно: на сцене, значит, все эти кандибоберы с землей, поцелуями и пр., а над сценой – «В лунном сиянии…» и голос Шаляпина (песня про Кудеяра-разбойника). И прекрасная музыка в какой-то момент словно придает происходящему совсем другой свет изнутри, другое значение. Ну да, на сцене грязь (а земля здесь все-таки чаще выступает в качестве грязи). Ну да, безнадега, безнаказанность, безысходность. Но над ними – прекрасная музыка. А мы где-то между болтаемся, но ближе к грязи. Но все-таки музыка есть, и она дает надежду. Грязный пол и музыка – вот для меня, так сказать, фон спектакля. Немного напомнило чеховский рассказ «Припадок», где тоже все было бы совсем уныло, если бы не прекраснейшее описание первого снега, который, кажется, немного примиряет с происходящим если не героя, то хоть читателя.

 

Вот так и живем. Бог создал человека из земли, прах мы и в прах превратимся. Пачкаемся – моемся, грешим – замаливаем. Наказываем невиновных и награждаем непричастных. Страшно. Малейшей надежды на то, что песня про Кудеяра сбудется и у разбойников лютых (чиновников) Господь пробудит совесть, не возникает. А простые люди всегда будут терпеть и склонять головы. Все будет так – исхода нет. Вот разве что мы всегда рады надо собой посмеяться, и уж тут никакие городничие нам не указ.

 

Но вот закончился первый акт. О, антракт, как много в этом звуке! В антракте можно послушать, о чем говорят люди, и узнать кучу всякого-разного. Например, что спектакль «сильно бьет» (это говорил покидающий театр мужчина), или что «спектакль местами интересный» (интересно, какими именно местами?), или что грязь на сцене поддельная (это как?!), или что теперь вместо развеселой песенки из «12 стульев» в голове звучит «В лунном сиянии…» (а вот тут я согласна: у меня тоже). А еще я высмотрела одного симпатичного актера театра «Et cetera», но подойти и сказать что-нибудь хорошее постеснялась, а жаль.

 

Второй акт всегда лучше первого: во-первых, зритель уже примерно представляет, к чему надо быть морально готовым, во-вторых, в антракте можно ободриться в буфете шампанским, что способствует улучшению абсолютно любого спектакля. Больше же всего антракт любят, наверное, зрители без мест, потому что есть шанс позаимствовать билетики у уходящих людей. Ведь всегда есть недовольные, за что им большое спасибо от всех уставших ног простоявших первый акт граждан. Отмечу – во втором акте таковых было гораздо меньше.

 

Городничий (Сергей Фёдоров) прекрасен от и до. О, городничий – это тертый калач, стреляный воробей, и прям чувствуется его железная воля: он держит в кулаке всех подчиненных. Иногда проскакивает сходство с Ельциным. А в сцене разборок с почтмейстером, посмевшим вскрыть письмо важной шишки, городничий напоминает криминального авторитета (почтмейстер при этом смахивает на менее маститого уголовника; кстати, хоть Хлестаков в той сцене и отсутствует, но отлично в нее вписывается благодаря татуировкам, столь популярным в тюрьмах). Городничий единственный находит в себе силы посмеяться над ситуацией, над собой (ой с каким трудом он смеется), а судя по финалу спектакля, он так или иначе справится с настоящим ревизором. Этот не пропадет. О, городничие всегда выходят сухими из воды, сколько бы ни нагрешили…

 

Меня очень тронула Марья Антоновна (Василина Маковцева). Она показана совсем ребенком – ходит с куклой, приделывает маме и другим женщинам хвосты из мочалок. Кажется, девочка немного того, не вполне осознает, что вообще происходит. Одна из самых тяжелых сцен спектакля – как Марья Антоновна, измаранная Хлестаковым и кое-как очистившая хотя бы куклу, остервенело лупит ее об землю, пока папенька выговаривает провинившимся купцам. Похоже, до нее начал доходить смысл произошедшего. Очень дискомфортная сцена, очень. Мне она показалась более неприличной и тяжелой, чем забрасывание грязью обнаженных Добчинского и Бобчинского в финале. Детей жальче, чем мужчин.

 

Анне Андреевне (Светлана Колесова – замечательная актриса!) тоже стыдно за произошедшее, она опускает голову, прячет глаза, но она хоть знает, за что терпит позор: за свою нелепую мечту о необыкновенной комнате в богатом петербургском доме. Да и, наверное, не впервой городничихе мараться, и не такое повидала. А дочку очень жалко.

 

А что же Хлестаков? Сложно. Это точно не пустой вертопрах из школьной программы. В персонаже замечательного актера Олега Ягодина ощущается какая-то внутренняя сила. Да, легкость в мыслях у Хлестакова необыкновенная (еще бы: от такого количества кокаина вообще странно, что он хоть что-то соображает:) Да, он отстраненный чудик, который, кажется, воспринимает только первичные потребности типа поесть-посеновалить-игрануть в картишки-ощутить собственную значимость. Вот он отношается вовсю с городничихой и Марьей Антоновной, и вдруг входит городничий. Конфуз, однако… для кого-то другого, но не для Хлестакова. Этот лишь ненадолго останавливается, а потом продолжает наяривать грязью филейные части обеих женщин. Право, даже мне было неловко – от души посочувствовала городничему, которому пришлось прогнуться перед таким положением дел. Так вот, прочие события словно проходят мимо Хлестакова – мельком, сквозь. Оно так и в книге, но Хлестаков в исполнении Ягодина – это, повторюсь, не пустышка, не дурачок. Что-то эдакое в нем чувствуется. Не пойму что, но ошибка городничего кажется вполне обоснованной. Хотя, может, Хлестаков просто запудрил чиновникам мозги своим кокаином:)

 

Все актеры выше всяких похвал. Осип (Ринат Ташимов) – это просто космос, все чиновники – была б я училкой, поставила бы пять с плюсом. Евгений Чистяков и Антон Макушин, однако, смелые люди: вот так взять и раздеться на людях не всякий решится.

 

У «Коляда-театра» есть удивительная особенность: практически нет людей, к нему равнодушных. Люди либо в восторге, либо с негодованием плюются. Но уж во всяком случае нельзя спорить с тем, что это уникальный, живой и берущий за душу театр. Рекомендую ли я «Ревизора»? А это смотря зачем вы, дорогие зрители, идете в театр. Если так, слегонца побаловаться искусством, а потом продолжить приятный вечер с рюмкой чая, то лучше выбирайте постановку полегче. «Ревизор» – это вам не слегонца. Это мощный тыдыщ в совесть, потому что спектакль про каждого из нас, грешных, без прикрас. Это качели от «смешно» до «противно» и обратно. Готовы, хотите этого? Решать вам. Я, признаться, немножко в ступоре, но это хороший ступор.

 

Интересно, как бы отреагировал на спектакль сам автор? Может, пришел бы в смятение и пожалел бы, что не сжег пьесу вместе со вторым томом «Мертвых душ»? Может быть, кто ж его знает. Хорошо, что не сжег и хорошо, что мнение авторов нельзя узнать и учесть посмертно. А то так, глядишь, мало что останется на сцене из классики:) Но я-то не Гоголь – мне понравилось!

 

Наверное, «Ревизор» не подходит для первого похода в «Коляда-театр». Это тяжелая артиллерия. Начать лучше с чего-то полегче, и уж если поймете, что «Коляда-театр» – это ваше, тогда да, тогда и «Ревизор» пойдет на ура.

 

А тот, кто уже давно или недавно подсел на «Коляда-театр», кто лишь с улыбкой пожимает плечами, глядя на уходящих в антракте, – в общем, правоверный колядофил скажет вместе со мной с любовью и уважением: «Коляда-театр», спасибо! Вы – одна из острейших иголок в высоченном стоге театрального сена. Приезжайте поскорее снова, мы вас очень ждем. Удачных гастролей в Питере, а москвичи вас любят!

 

Кстати, после окончания спектакля я, растревоженная разговорами в антракте, спустилась в партер, подошла к сцене и придирчиво осмотрела землю. Таки настоящая!

 

Марина Моисеева специально для Musecube
Фотографии предоставлены пресс-службой Театрального центра «На Страстном»