Пролог: Мнение автора — мнение автора.

 

Эпиграф: «Можно и не быть поэтом, но нельзя терпеть, пойми…» (с) Андрей Андреевич Вознесенский

 

After.

 

— Не знала, что у Вознесенского есть такие просоветские стихи. Не ожидала от него! — В роскошной уборной Центра Вознесенского две девушки обсуждают только что состоявшееся нечто, под названием «Поэтический Вербатим В.Е.Р.А.»

 

Мне до одурения хочется умыться и прополоскать рот и уши после услышанного полуторачасового «свербаченного».

 

Какая разница, какая теперь разница — если и Вознесенского, и Евтушенко прочитали одинаково, унизив до «поэтического баттла, перемежаемого зонгами». Спасибо, что хоть курицу никуда не засунули.

 

Later.

 

Ночь. Ордынка. Прочь, прочь, от ультра-заавангардистского Культурного Центра Вознесенского, от томных моргающих мальчиков, от бьюти-блогерш, от инсталлэйшэн, от «Комнаты Хипстера»…

 

Хвала «Вконтакте», где в аудиозаписях лежат записи Евтушенко, Рождественского, Ахмадулиной, Вознесенского.

 

Intro.

 

Что это было?

 

Москва, Культурный Центр Вознесенского. Мастерская Брусникина. Уже прославившийся выпускной курс Школы-Студии МХАТ, уже принятый в Мастерскую выпуск. Вербатим. Про поэзию и время, про Фурцеву и Хрущева, про эпоху, которую, актеры пытались передать. Сыграть не могли — не умеют.

 

Wiki.

 

Вербатим, как жанр, в России начал многострадальный Театр.doc, утвердивший это явление в русской культуре. Но когда документальный театр созидают профессиональные актеры — это театральный эксперимент и прорыв. Мастерская Брусникина сделала в этот вечер все, чтобы доказать, что актеров среди них нет. А следовательно и театра не получилось. Но событие — да, вышло! Тусовка была бомбическая и трушная.

 

So.

 

Итак, «Поэтический Вербатим В.Е.Р.А.»

 

Выпускники школы-студии МХАТ. Сценарист — Екатерина Троепольская. Режиссер — Сергей Карабань.

 

Сценарий: Зарифмованная речь Хрущева. Ответ Вознесенского. Зарифмованный. Речь Фурцевой. Рэп-баттл поэтов. Борщевик. Слова забыли или ту же страницу с Хрущевым переиграли второй раз, но задумчиво. Кубинский кризис. Снова поэты. Спич «Мама и нейтронная бомба», но кусок. Kill me, please. Финал. Аплодисменты.

 

F-Actors:

 

Хрущев. Даниил Газизуллин. Актер и уже режиссер. Стэндап, трип, блокбастер. Про Хрущева не знает. Документальный театр подразумевает, что актер ИГРАЕТ реального деятеля. Даниил цепляется за перила и кусками выдает зарифмованную речь Хрущева. Вспомнилось историческое «Я же колхозник, я не знал» — цитата самого Никиты Сергеевича Хрущева. Газизуллин — на волне, но о Хрущеве не знал.

 

Фурцева — Екатерина Троепольская. С игрой получше, костюм советский носить может, но с текстом — беда. Да и с игрой неприятность.

 

Ахмадуллина — Алина Насибуллина. От Беллы Ахатовны не осталось ничего. От ее стихов — ничего. Актриса? Деревянная фигура с мертвым голоском, мертвым чтением текста. Стихотворение умерло.

 

Андрей Гордин. Исполнитель «хозяина дома» Андрея Андреевича Вознесенского. Без комментариев, но могли не позорить таким исполнением хотя бы это место.

 

Родион Долгирев, роль — Рождественский. Вообще никак. И ничоси.

 

Но апофеоз — Александр Золотовицкий, aka Евгений Евтушенко. Прочитать отрывок из «Мама и нейтронная бомба» хуже, чем это делают школьники, — это нужен талант. Либо это супер-лэвэл актерского дара! Но тогда глаза у мальчика должны хоть что-то выражать, а в них была скука, скука и «ну длинное, блин». С блином. Дождаться, когда же нынешний выпускник Школы-студии МХАТ закончит издеваться над Евтушенко:

 

— Мама,
я читаю сегодняшние газеты
сквозь прозрачных от голода
детей Ленинграда,
пришедших на всемирную ёлку
погибших детей.

 

Прозрачные от голода дети Ленинграда… для любого русского человека эти слова слишком страшны. Для Золотовицкого — набрал в Гугле, опечатался, стер, погуглил, прочел, поехали, мы вербачим, мы вербачим, мы тут баттл забубеним! — так и читал.

 

Mind map:

 

Это театр? Это актеры? С каких пор баттл и рэа стали искусством? Если б еще и рэп это был, а то и рэпа не умеем.

 

Где авангард и эксперимент, который был основой Центра Вознесенского? Где хотя бы искусство чтецов? Чему вас там, во МХАТе, учат? Где дикция? Где хотя бы естественные движения, а не выпиленные лазером из фанеры фигуры? Где, черт побери, русский язык, живое слово и русская поэзия? Что вы делаете с мертвыми поэтами? Их можно вот так хипстерам пиарить и втюхивать, как алко-смэши «Брусничную слезу комсомолки» и «Карибский бальзам» внизу, коктейль-холл в инсталляционном зале?

 

Before this fail:

 

Замерзнув, как собака, иначе не скажешь, добралась до Центра Вознесенского. Вошла. Пытаясь хотя б расстегнуть воротник окостеневшими пальцами, выдыхаю, выдыхаю. Ппппполучаю бббилет для прессы.

 

— Кто же сегодня играет спектакль «В.Е.Р.А», что за актеры?
— Это не спектакль. Это Вербатим. Вы знаете, что такое Вербатим? Как так, шли и не прочитали. Ну-ка быстренько доставайте телефон, погуглите и прочитайте.

 

Я не могу ответить — пардон, лицо оледенело, руки не слушаются. Ни до чего, хотя б минуту в тепле, размять лицо, разогреть пальцы после улицы, увольте, кофе купить не смогла.

 

Но спасение — в тотальной инсталляции тепло. Почти разодрав молнию, иду по «тотальной». «Застава Ильича». Фильм Марлена Хуциева. Про оттепель. Оригинально, стильно, ультра, эпично, но всюду — безвкусное нечто. Если по дизайн-выставкам, инстаграммам зарубежных художников-инсталляторов и редким выставкам поставангарда и нео-арта я гуляю с удовольствием, угадывая идеи, мысли, каскады тем, созвучия, перекличку с каноном, хэдлайны, стрит-философию, новаторские приемы работы с материалом, контентом, et cetera, то «прям здесь и тут» — что-то либо слишком талантливое, либо просто непонятное. Честно, я попытаюсь, я постараюсь, я еще подумаю, но, простите, не для меня. Видимо, тотально инсталлировано, но мне драйвер не подошел, проц не обработал, система дала сбой. Sorry.

 

Комната Хипстера с ее алко-смэшем. Ванная комната. Картины. Оклеенная газетой «Правда» комната — самая интересная. Газету можно почитать. Зал с наушниками, где можно услышать голоса поэтов. Но в зале кто-то читает вслух стихи, причем плохо…

 

Выбираемся через платяной шкаф. Нарния кончилась, ура, в углу есть кофе-машина и столики. Руки отогрелись. Лицо тоже. Можно улыбнуться пожилой интеллигентной женщине, что села со мной рядом.

 

И вдруг:

 

— Извините, вы знаете Вознесенского?
— Конечно, и в школе его уже проходили, и в двух институтах тоже.
— Как интересно, не знала, что его изучают в институтах.

 

Пара фраз, человеческое тепло, и эта женщина рассказывает мне, как в самом начале устраивала небольшие поэтические концерты Андрею. В институте. Всю мою жизнь назад. Еще несколько слов — наш диалог об авангарде и экспериментах Поэта. Боже, храни интеллигентов старой Москвы, они прекрасны!

 

Мы поднимаемся в зал. После представления вижу расстроенное лицо этой женщины.

 

— Ну что же это? Все было абсолютно не так! Что же они о времени ничего толком не рассказали? При чем тут борщевик? А где все остальное?

 

В уборной напоследок, когда я пытаюсь промыть рот и уши от увиденного — слышу то, что «не знала, что у Вознесенского есть такие просоветские стихи». Да не просоветские они! О Родине они!!!

 

Прочь.

 

Ночь. Улица. Фонарь. Ордынка. Татаро-монголы, иногда очистительного набега не хватает.

 

Think.

 

Четыре поэта середины века, четыре исторических уже фигуры. Поэзия стадионов. Оттепель и застой. Буря и последствия. Конец культа личности и разгром выставки. Куба, любовь моя, и русский театр середины XX века, на потенциале и запале которого мы живем по сей день.

 

Поэты. Одна, Белла, — соединила в поэзии классику, особый стиль и тончайший дар поэтизировать современный язык. Создавать язык — миссия поэта, но поэтизировать современный язык — дано только избранным поэтам.

 

Другой, Роберт, — создал образы людей и страны своего времени, не отвергая ничего из реальности, но и не украшая ее. Принять настоящее — значит, понять его. Понимание — тоже дар. Песни его — длятся дольше, чем страна, которую они воспели.

 

Третий, Андрей, так и хочется сказать Первозванный, взял архитектуру слова, авангард и классическое наследие, замешал такой коктейль, что никому мало не показалось, а оказалось, что после Маяковского красная линия словотворчества, стихомузыки, ритмочудотвоства продолжилась. Сложные и пряные, странные и чудные, абсолютно традиционные и новаторские стихи, ритмы, формы — все это Вознесенский.

 

И Евтушенко. Сложный. Честный. При невероятном владении любой формой и стилем — в каждом обороте, в каждой строке — позиция и мнение, мысль и ее сотворение.

 

Просоветские стихи?

 

А может быть, просто русские? Смыло время Страну Советов, а стихи остались. Темы — остались. Как страшила нейтронная бомба и атомная война — осталось в стихах, песнях, прозе. Эта тема — что вы творите, ведь не будет победы в последней войне, — зазвучала тогда, в 60-х, началось о-сознание, о-смысление, о-пасение. И тема Судного Дня звучит до сих пор, она есть, она актуальна. Припомнить хотя бы первый «хипстерский» сильнейший роман «2033» Дмитрия Глуховского. Форма другая, язык другой, а тема — та же, та же.

 

Final.

 

Но некрасивые актеры, которые и не актеры, которые не умеют владеть даже телом, не то что голосом и речью на сцене — сегодня навербачили по-полной. Театр.doc, вы этот жанр имели ввиду? Сомневаюсь, сильно сомневаюсь.

 

Если школа-студия МХАТ выпустила этих «актеров» в жизнь, если Мастерская Брусникина — осталась после смерти Мастера такой, то можно не надо, как сейчас говорят?

 

И немного жаль Марлена Хуциева. Тотально его. Тотально… нонконцептуально.

 

Диана Галли специально для портала Musecube.org
Фотографии Владимира Яроцкого предоставлены пресс-службой Культурного центра Андрея Вознесенского