«Все анекдотическое, бытовое, психологическое в моем романе основано на очень точных наблюдениях, и я имел для моего романа достаточно «натуры» вокруг себя».
Ф. Сологуб

Разрушение. Вирус недотыкомки. Предостережение и угроза.

Третий раз за тридцать лет Роман Виктюк обращается к «Мелкому бесу» Сологуба.

Развевающиеся полотна-колонны в облаках, карнавал и безумие масок, десятки велосипедов с крутящимися колесами – в первый момент поневоле теряешься в сценическом сюрреализме. Тем не менее, атмосфера то пьяного маскарада, то зудящего беспокойства и, наконец, надвигающейся катастрофы, подхлестываемая сумбурным изложением, постепенно захватывает зрителя. Пир во время чумы. Да только у чумы здесь есть имя «Недотыкомка», и мелкий бес уже пробрался за городские стены и правит балом. Если в романе Федора Сологуба «недотыкомка» скорее имя нарицательное – призрак/отголосок/дымка/ощущение, то на сцене оживает вполне осязаемый дух в шутовском наряде. И, казалось бы, вот всему виновник, только кто-то ведь его впустил… Итак, вопрос: Недотыкомка или Передонов?

Коль с врагом рода человеческого все понятно, то кто такой Ардалион Борисович Передонов, выведенный публике на суд Дмитрием Бозиным? Желание получить должность инспектора снедает его, и исполнение мечты уже вроде бы рядом – рукой подать. Напрашивается параллель с «гоголевской шинелью»? Возможно, да только сам Передонов не относится к когорте «маленьких людей», попавших на страницы рукописей первых реалистов. Нет, несмотря на кажущееся сходство он не тот человек в футляре, напротив, он – весь «наружу». Его одержимость ничем не прикрыта, только люди, привыкнув к тем самым «маленьким» и безобидным, слепо продолжают дразнить, растравливая недотыкомку Передонова, а к отдаче оказываются не готовы. И самое страшное, «недотыкомка» – это отнюдь не «передоновщина», ведь кто в безумном абстрактном городке не болен этим «недо…»? Недотыкомка невзирая на всю свою реалистичность остается лишь символом очередной пандемии человечества. Мелкий бес – не серая непонятная тварюшка, что прячется по темным углам, он внутри человека, он – вирус, медленно истачивающий его.

В официальном анонсе спектакля говорится о «новом, особом, колдовском мире – мире Недотыкомки, того самого беса». Но существует ли этот мир? Недотыкомка – лишь часть «передоновского» мирка. На первый план выходит цветовая символика, ведь Недотыкомка в красно-черном облачении выглядит чужеродной язвой среди буйства оттенков синего и белого, в котором едины Ардальон Борисыч и облачная колоннада арьерсцены, очерчивающая рамки действия. Однако черный в душе, мелкий человек чужд этим небесным краскам, и вскоре Передонов надевает черную куртку Недотыкомки… Но тому уже мало Ардальона и его ограниченного мирка, проказа стремительно распространяется, и вот в костюмах почти всех персонажей уже без труда можно найти элементы Недотыкомкиного трико, даже в разрезах «подвенечного» платья Варвары (Екатерины Карпушиной) мелькают двуцветные леггинсы Арлекина. Не инфицировано лишь «новое поколение» – они в белом, они полны жизни… Ими движет юношеская жажда познания мира и вот они, рассуждая о любви и безумии, мчатся по кругу сцены на двухколесных конях, но однажды этот круг замкнется, уподобляясь уроборосу. Весь спектакль – пророчество падения, даже гиперболизированное Виктюком: действие заканчивается сценой маскарада, которая смешивается с финалом оригинального романа. Впрочем, здесь играет нестареющая аллюзия на то, что только под маской человек предельно обнажается, показывая свое истинное лицо. Даже если все, что осталось – это скалящийся череп. Апофеоз разрушительного безумия, уподобленного огню.

Виктюк символист, как и Сологуб. Режиссер претворяет текст в жизнь, доводя символику до гротеска, но сочетание безумной визуальной эклектики, пластического театра и классического текста становится проводником к Идее. Не утраченной, не переиначенной, не подмененной.

Манифест — «Le Symbolisme»

«Символическая поэзия — враг поучений, риторики, ложной чувствительности и объективных описаний; она стремится облечь Идею в чувственно постижимую форму, однако эта форма — не самоцель, она служит выражению Идеи, не выходя из-под её власти. С другой стороны, символическое искусство противится тому, чтобы Идея замыкалась в себе, отринув пышные одеяния, приготовленные для неё в мире явлений. Картины природы, человеческие деяния, все феномены нашей жизни значимы для искусства символов не сами по себе, а лишь как осязаемые отражения перво-Идей»

Поэт-символист Жан Мореас

Варвара Трошагина специально для Musecube
Фоторепортаж автора смотрите здесь