Отзвучали последние гармошечные аккорды на концерте в клубе «P!PL». Игорь подписал диски, обнялся и сфотографировался со всеми желающими, а я в это время стоял и думал: «Будет или не будет?» Думал я о предстоящем интервью. Сомнения подкрались ко мне, ибо Игорь Растеряев выглядел, как комбайнёр, отпахавший две смены подряд без перерыва на обед. Оказалось, зря я переживал – здоровье и энергия, накопленная в Раковке бурлит.

— Игорь, во-первых, спасибо Вам большое за концерт. Всё было классно.

— Спасибо за поддержку.

— Хочу также поздравить Вас с датой годичной концертной деятельности.

— Как пошутила Лола: «С годовщиной спокойной жизни» (смеётся).

— Может когда-нибудь и с юбилеем доведётся поздравить Вас.

— Ну как пойдёт.

— Логичный вопрос: Ваши впечатления от выступления сегодня здесь, в клубе «P!PL»?

— Вообще самые положительные. После каждого концерта я думаю: «Ёлки-палки за что же я заслужил приём тёплый такой?» То есть на самом деле приятно, конечно, когда вот так тепло встречают и потом, когда люди подходят фотографироваться.

— Скажите, пожалуйста, а московская публика как-нибудь отличается от других?

— Так сказать я не могу. Люди вообще у нас цельные в стране. Одинаково культурные и интеллигентные, я бы сказал. По крайней мере, те, с которыми я сталкивался. Но чтоб чего-то такого откровенного… Единичные какие-то случаи…

— Неприятные в смысле?

— Практически нет. Ну, единственное, что я всегда говорю по поводу публики: в Екатеринбурге я поразился, тому, как хорошо гитару слушали. Бывает, что гармошку слушают, а гитару не очень. А вот в Екатеринбурге я просто поразился, как они слушают гитару.

— Кстати, на мой взгляд, Игорь Растеряев с гармошкой и Игорь Растеряев с гитарой — это разные вещи.

— Может быть. А в Екатеринбурге я, хоп, — одну сыграл… Вторую… Третью… Слушают. «А давай ещё вот эту песню, а вот ту… А вот ты когда-то давно… а вот, вот ту…» И я понимаю, что они, в принципе, знают гитарный репертуар. То, что не самое ходовое. Ну и сегодня в Москве смотрю… Вроде как гитару тоже приняли по-моему. Не знаю, с каким восторгом, но, по крайней мере, не было: «Ээээ, давай хватай баян!»

— Вы на «Нашествии» играли этим летом. Какие вообще впечатления, всё-таки очень знаковое мероприятие?

— Мне понравилось там. Я первый раз попал на фестиваль. Вообще не только как участник, а просто на фестиваль. Я никогда не был на подобных мероприятиях. Фактически не был ни на одном концерте за жизнь, в принципе. Был, я сейчас скажу, на концерте кого: ДДТ, по-моему «Единочество». Потом, когда он на Дворцовой играл… 94-ый что ли… Причём «Пёс Петербург», по-моему, пел. Я помню только, издалека видел, вот эта рука, предплечье, и он играет на фоне чёрной гитары.

— Кстати, когда Вы на гитаре играли, у вас была песня, я, к сожалению, не помню названия, даже не напою сейчас. Там в начале было что-то похожее на шевчуковское, лично мне показалось, а продолжение было бардовское.

— Песни эти Васи Мохова, а то что похоже на Шевчука… Если б мне в 8-ом классе сказали, что КОГДА-НИБУДЬ, хоть в какой-то мере меня будут сравнивать с Юрием Юлиановичем, я бы в школу не ходил. (смеётся)

— Ну, мне так показалось, это лично моё субъективное мнение.

— В принципе, что удивляться? На кого ещё можно быть похожим, если я вырос на нём. Человек ведь впитывает то, что он любит.

— Хотел ещё поговорить с Вами по поводу вашего актёрского ремесла, так сказать. Вы участвовали в съёмках документального фильма «22 июня. Роковые решения».

— Было такое дело.

— А как вообще это получилось? Знакомые вам предложили или ещё как…

— Нет. Позвонили ребята с НТВ и предложили сняться в этом фильме. Мы изучили внимательно с отцом и матерью сценарий и решили сняться. Я, в принципе, мало куда вписывался за всю историю таких предложений. Здесь решили сняться, потому что лично для меня тема эта близка. Потому что мой прадед воевал в Финскую войну, более того, он сам был этническим финном. Потом уже, когда была Великая Отечественная, прадеда не взяли воевать с фашистами, потому что он финн. Тётку за 24 часа выкинули из города, а брата младшего взяли, и он тут же сгинул без вести, пропал. То есть лично для меня эта тема близка. Знаю, что там были нападки со стороны некоторых ребят. Значит, что я встал в ряды очернителей нашей истории… Что я, значит, стал там топтаться на святом… Стал очернять нашу историю…

— Люди, которые так говорят, есть всегда.

— Пивоваров пытался извратить нашу историю… С моей точки зрения, даже если он там что-то пытался извратить, беды особой нет. Этого бояться не надо, потому что против товарищей — советских историков, которые так потоптались на нашей истории, что любой Пивоваров – школьник. Это просто взгляд на данный момент истории. Даже если это будет манком, чтобы человек сам пошёл и разобрался – это уже хорошо. Потому что у нас в данный момент беда какая… Это клише. Бить по рукам тех, кто пытается там что-то рыть, копать. «Вот так вот есть и всё». А если ты задашь какой-нибудь вопрос, то ты изменник родины. Это очень опасно, потому что надо думать своей головой, а не принимать бездумно вот эти лозунги.

— Игорь, вот по поводу «думать своей головой» и по поводу темы войны. Я считаю, что 9 мая… Нам как бы показали, как его надо отмечать, а…

— Вообще это день траура.

— Да, да!!

— Я тебе скажу. Вот, кстати, после войны его никто не праздновал. И отец говорил (вот он 49-ого года). Он говорит что, никогда этого не было. Это пришло уже, знаешь, когда… Парады, по-моему, лет 20 не проводили после войны. 45-ого и всё. Это начало расцветать в брежневские времена, в этот застой.

— То есть для того, чтобы подбодрить народ?

— Ну, наверно, да. Потому что когда в колхозах ничего не платят и жрать нечего, тут надо что-то делать. На счёт 9-ого мая… Есть то ли 1940-ого года то 1950-ого какая-то картина, называется «День победы». Где они стоят… Вот это прост настоящий день победы. Тётка в углу, второй плачет, третий на балконе. Они в одной комнате, но они все порознь. И стол стоит накрытый, там сидит одна женщина. Вот что это было людей, они лично с этим столкнулись.

— Нам как бы навязали, как праздновать этот день. Все вот эти концерты, ленточки… Нам навязали, и мы не видим другого способа проводить этот день, хотя война — это горе, прежде всего.

— Это повод, просто попытка людей сплотить, объединить как народ, как нацию вокруг какой-то идеи, понимаешь. Это не плохо. Это объяснимо, но… Нам бы приобрести какую-нибудь мирную идею, хорошую… Понимаешь, чтобы, например, ну какая-то добрая, позитивная, мирная идея была.

— Кстати, а у Вас нет мыслей о том, какой бы могла быть эта идея?

— Да жить по-человечески просто, какая это идея… Чтоб.. В деревню ты едешь и люди жили. Чтоб наша территория была… У нас же сейчас в чём беда? Вот мне, лично, что очень сильно не нравится, у нас сейчас население сосредоточенно в крупных городах. Люди согнаны, как в гетто, и им мозги промывают ящиком: что они должны постоянно думать о карьерном росте, саморазвитии…

— То есть ценности общества потребления?

— Да, да. Вот я уже об это говорил, то есть в одном интервью. Но ещё скажу, может, кто услышит. Вот меня спросили, как я отношусь к религиозной стороне жизни? Да, то есть вот Бог, творчество… Религиозный ли я человек… Я, в принципе, не религиозный. А вот сестра у меня воцерковлённая очень девушка. Недавно приходили её подруги, так сказать, чай пить. И вот мы сидим, пьём чай. Я понимаю, что я впервые попал в такое вот благостное общество, приличное. У них какие-то свои темы: батюшка, исповедь… Они, там, каждую середу, пятницу постятся. И меня родители потом спрашивают: «Слушай, а ты как вот относишься к этому всему?» Они тоже, так сказать, люди, приветствующие это, говорят: «А как ты относишься вот к этому воцерковлению её неожиданному? Нет ли тут перегиба, нет ли тут фанатизма?» А я сижу и вот этих девочек спрашиваю, ну я же с ними общаюсь, мне же интересно – как они, они же младше все меня. Я говорю: «А как ты относишься к разным религиям, там… К реинкарнации…» Делюсь с ними какими-то, вот, этими своими подозрениями.

— Ну «реинкарнация» это уже не из православия.

— Ну да. Я с ними общаюсь, и их мнение личное спрашиваю. Они мне отвечают. Я у неё спрашиваю: «А как вот ты относишься к разводам, например?» Девочка Ира мне отвечает: «Я, конечно, отрицательно отношусь». Девочка, 19 лет. «Да? А вот если они так сбежались, вот, не подумавши? Что им теперь… Лютовать годами? Может правильней будет, во благо любви им разойтись?» А она мне говорит: «Да нет», — говорит – «Смысл брака, в итоге, он не в счастье вообще». Я говорю: «Как?!» Она: «Вот так. Это рождение большого количества детей, воспитание их в православии, в смирении…» Понимаешь, я просто так вот и сел. Она вот этим своим заявлением полностью опрокинула все попытки натовских провокаторов сделать из её души потребительскую корзину. То есть бесполезно с ней было, как сказать, спорить. Какая-то сила за ней такая мощная была. И она так спокойно, естественно это сказала, потому что она с детства вот в этом. То есть, понимаешь, какой стержень. Я говорю: «Родители, я категорически за. Резко положительно вот такого… Пускай с перегибами религиозности». Потому что на фоне заселения нашей территории всякими товарищами… И на фоне разорения села. На фоне… Только если вот что-то и может что-то повернуть, спасти- только вот такие девицы.

— То есть Вы имеете в виду именно эти религиозные принципы.

— Потому что люди, которые заточены иметь много детей… Ну там восемь или шесть.

— Как раньше в деревнях было.

— Да, да.

— Но тогда работники нужны были в семьях. Большинство населения было крестьянами и в семьях нужны были рабочие руки.

— Правильно. А сейчас крестьян вырезают и в городах… «Кто ты? Мерчендайзер. Менеджер. Подсобный рабочий для западного капитала. Я, вот, работаю в компании такой-то и, вот, произвожу дяде за бугор копейку на нашем сырье.» Так что я отношусь к этому очень положительно… А вот с чего мы начали, я забыл?

— Начали мы про 9 мая. Вот завершая вопросы о войне, как Вы отмечаете этот праздник?

— Сейчас я скажу, как я отмечаю 9 мая. Я просыпаюсь. Еду в театр «Буфф», где мы играем два спектакля: либо «Небесный тихоход», либо «Женя, Женечка, Катюша».

— На военную тему спектакли?

— Да. То есть за меня всё придумали, как мне отмечать 9 мая. «Пора в путь – дорогу», танцы… Я играю бравого пилота – бескозырка набекрень. Весело отмечаем, то есть спектакль играем.

— Игорь, у Вас очень патриотичные песни…

— Так получилось. Если б я рассказал, какие слова изначально бывали на большинство мелодий к этим песням, я думаю, у многих бы слетел весь идеализированный налёт этой темы. Мелодия рождается в дороге. Ты едешь, всякую ерунду и чушь напеваешь, не имеющую совсем никакого отношения к патриотизму. Ну, просто тебе нравится мелодия и ты: «Ту-ду-ту-тунь…». Раз — в телефончик хлоп – записал себе мелодию. Потом пришёл домой, парочку мелодий послушал, взял гармошку, наиграл на гармошке. И выясняется, что эта песня на патриотическую тематику. Гармошка, видимо, диктует какую-то вот эту душу или мелодию, я не знаю…

— На мой взгляд, Ваша патриотичная тематика выглядит искренне и вот без этого…

— Уж не знаю. Ко мне сейчас подошёл парень и спросил: «Слушай, а ты искренне это всё поёшь?» А потом подошёл вообще какой-то страшный человек и сказал: «Посмотри мне в глаза…» (произносит зловещей интонацией). Тут я вообще просто испугался…

— Но посмотрели.

— «Подымите мне веки», понимаешь.

— Люди могут просто никому не верить, поэтому они подлог хотят увидеть. Опять-таки, моя субъективная точка зрения – песни искренни, нет в них вот этого «квасного патриотизма». Когда вот — «мы, русские, пьём квас», то есть вот этого показного чего-то. А песни Ваши просты, понятны и честны, на мой взгляд.

— Ну, видишь ли в чём дело. Может, просто я пишу про то, что лично видел. То есть общих вот этих фраз, которые я так не люблю, я их боюсь. Вот эти вопросы: «Ты патриот? Что для тебя родина? Ты любишь родину?» Я просто не знаю, что мне отвечать. Да, я патриот или нет, я не патриот? Как вот можно сказать…

— К этой теме. Скажите, Вам не приходили предложения от руководства страны о каком-нибудь сотрудничестве…

— От политических партий что ль?

— Что-то подобное. Я знаю, часто бывает, обращаются к музыкантам, к публичным людям.

— Только что вот обращались. Товарищ из какой-то партии говорил: «Приезжайте на наш съезд». Только я не помню из какой. Из патриотической как раз.

— Он хотел, чтоб вы вступили?

— Я не знаю, чего он хотел. Я сказал, что я просто в этом не заинтересован.

— А из «Единой России»?

— Нууууууу, знаешь… Были всякие предложения, но я не могу сказать, что их было так много, как, возможно, об этом думают посторонние люди. Что я такой лакомый кусок, что, вот, все на меня так набросились из политики. Ну я могу вспомнить… Вот на одной руке пальцев хватить, просто вопросы задавали.

— То есть конкретно ничего не предлагали?

— Нет, никто, конечно, не прибегал, не кричал: «Давай, вступай в наши ряды, мы тебе…» Просто звонили, опять же, не от них, а просто какие-то организаторы во многих турах. Спрашивали: «А не хочешь ли ты поучаствовать вот в поддержку того-то?» Я говорю: «Да нет, я просто таким не занимаюсь».

— То есть Вы отказывались?

— Ну, люди просто понимающие и говорили: «Понятно». Никто там никого, я думаю, насильно не тянет. Зачем?

— Вам это неинтересно в общем?

— Немножко да. (смеётся)

— У Вас в контакте в графе «деятельность» есть упоминание об «авантюрных вылазках». Я хотел спросить, какая у вас была самая «авантюрная вылазка»?

— Лёха, иди сюда! И здесь выходит Алексей Ляхов… Он рассказывает про нашу авантюрную вылазку.

К нашей беседе присоединяется друг Игоря, его главный оператор.

А.Л.: Самая авантюрная вылазка у него была без меня.

И.Р.: Эээ!! Слышь.. Я тебе щас дам. Про поезд…

А.Л.: Ааааа… Про поезд. Мы из Волгограда возвращались в наш родной хутор – Раковка. У нас оставались деньги на билеты, но нам как-то жалко было с ними расставаться…

И.Р.: Короче, нам захотелось пива. Это было тогда, когда мы были далеки от мыслей о трезвости. Нам было 18 лет, развивались мы амплитудно и ныряли из голодовки по Брэггу в питие сомнительных алкогольных напитков.

А.Л.: Ну вот, значит, поймали мы сначала попутку.

И.Р.: До Фролово. Не доезжая до Раковки 6 километров . Я говорю: «Лёха. Поехали хоть до Фролова, а там доедем на товарняке». Ну и сели на товарнячок… А поезд вместо 30 км проехал 130 или 170. Короче, мы до Воронежской области доехали.

А.Л.: Был момент: я стал замерзать, потому что было очень холодно, влажно. Я уже отключился и полетел в проём между вагонами вниз, Игорь меня прям на лету поймал.

И.Р.: Последняя фраза, которую Лёха сказал, перед тем как вырубиться: «Деревья всё выше и выше, температура всё ниже и ниже». Схватил его, а другой рукой схватился за лестницу и рука, знаешь, сразу закостенела от холода, так мы и ехали. А потом на границе Воронежской и Волгоградской области мы остановились на каком-то разъезде, и Лёха решил слезать с него. Напротив тоже остановился состав – товарняк. Прямо с нашим вагоном поравнялся локомотив, там такая цветастая занавесочка была сдвинутая и машинист жрал бутерброд, попивая горячий чай из тэрмоса. Я, держа уже отключившегося товарища оператора, пытаюсь промычать, прокричать: «Дяденька! Сними двух отроков с подножки товарного вагона. Да возьми, ты, их к себе в тёплую кабину, отогрей чаем, как вариант – дай бутерброд». У меня лицо всё свело, это в тёплом помещении не верится, как можно замёрзнуть, но я потом реально лет 5 не мог нормально дышать, потому что вся грудь была обморожена. Я продолжал сверлить глазами этого дяденьку, он перевёл глаза, поперхнулся своим бутербродом, задёрнул свою занавеску.
Я кое-как отцепил эту руку, его растолкал и мы побежали вдоль вагона, чтобы сесть в этот товарняк, который ехал домой. Это был 1998 год, и там как раз что-то везли в Чечню, на юг и какая-то пьяная солдатня его охраняла. Они стали орать: «Мы щас откроем огонь! Куда!». А поезд трогается, и мы залезли в полувагон, там везли какое-то сырьё, что-то типа цемента. Когда стало восходить солнце, я понял вот этих вот мух, которые между рам весной оттаивают. Я вылез на продутую стену и стал своим обмороженным телом ловить каждый фотон тепла, каждую мысль об этом тепле.

Я.Г.: Выходит, вы всю ночь ехали?

И.Р.: Да, туда 170, обратно 170.

Я.Г.: В итоге в Раковку вернулись?

И.Р.: Вернулись. До Михайловки доехали, вылезли и пошли на поклон к машинисту тепловоза, который вёз рабочих.

Я.Г.: Хотелось ещё вопрос задать вашему корешу – Лёхе Ляхову. Скажите, изменился ли Игорь за год своей «звёздной» жизни? Не «зазвездился» ли?

А.Л.: Нет, совсем нет. Единственное что – он засуетился. Потому что очень много информации, много людей, которые хотят с ним общаться и эта суета накладывает свой отпечаток.

Я.Г.: То есть нервозность какая-то?

А.Л.: Не, не нервозность, а загруженность.

Я.Г.: Значит в целом Игорь по-прежнему тот самый «Игорян»?

А.Л.: Да, тот самый, как и прежде.

Фотоотчет Наталии Мушкиной с интервью и концерта Игоря Растеряева в клубе P!PL 24 сентября 2011 года смотрите здесь.