«Когда любишь, ты невольно живёшь ради любимого человека, всё готов отдать и от многого отказаться, лишь бы он был счастлив! И только так!» Олег Коробкин

У каждого персонажа есть свой антагонист. Антагонистом Вронского в постановке «Анна Каренина» предстает Серпуховской: человек достоинства и нерушимых правил. О своем персонаже, о работе и о личном, о романе «Анна Каренина» и предстоящей роли Пети Мелузова в «Талантах и поклонниках» рассказал журналисту Musecube Олег Коробкин.

— Олег, по каким критериям Вас выбрали на роль Серпуховского?

— Здесь все просто. У нас было распределение. Изначально я попал в хор. Серпуховским был другой актер, которому уже за сорок. Для всех, и для него тоже, это было большим удивлением. В романе возрасту не уделяется большого внимания. Но бросается в глаза фраза Кочегара, что Серпуховской рос вместе с Вронским. А так как Вронский у нас достаточно молодой мужчина, то и Серпуховской должен быть молодым, ровесником. Актер отказался от роли, и назначили меня. Не знаю. Может быть потому, что у меня родители военные, и это повлияло на выбор руководства театра.

— На Ваше воспитание повлияло то, что родители военные?

— Да! Безусловно. Это оказало влияние на восприятие мира: все должно быть конкретно, без полутонов. Полюбил – значит женишься! У всего есть правила, рамки, и нужно их придерживаться. Это касается и моральных аспектов. Нужно быть честным перед собой, проявлять уважение к женщине. Женщина – это особенный человек. Всегда нужно быть джентльменом. И военные такими по большей части и являются. Я рос в этой атмосфере: долго жил в воинской части вместе с родителями, много по городам колесили. Военные, какими бы суровыми дядьками ни были, — джентльмены. Что касается манер, поведения в обществе – это всегда бросается в глаза. Всегда подмечал это, особенно за отцом. Он для меня пример в жизни.

У Серпуховского есть всего одна большая сцена. И в ней он очень конкретно Вронскому и зрителю говорит о том, как он смотрит на этот мир, как нужно жить, а как нельзя. И эту бескомпромиссность я увидел благодаря примеру отца.

— Получается, что Вам не было необходимости придумывать, как сыграть Серпуховского? Можно сказать, что Вы показали своего отца на сцене?

— Нет. Я всегда стараюсь идти от себя. Есть разные школы актерской игры. И нас в академии учили идти в первую очередь от себя, находить в себе какие-то новые черты. Потому что, какого персонажа ни взять, и самые яркие его качества, которые, казалось бы, парадоксальны, они все равно в тебе есть. И они по своему проявляются в большей – меньшей степени. Пробуешь, выходишь, делаешь, и роль сама выходит. И уже прошел выпуск спектакля, мы его играем, играем, играем, и всплывает что-то новое. Но так, чтобы придумывать какую-то характерность – так я не умею. Может быть, умею, но не пробовал.

— Меняется ли Серпуховской на протяжении репетиций, от спектакля к спектаклю?

— Да. Но тут большая проблема в том, что я самый молодой в театре. И с каждой репетицией проходил набор возраста, взросление персонажа. Не внешне, не в походке, а во внутреннем состоянии. И из юношеской безбашенности, как я сначала думал о нем, пробовал, он потихоньку становился старше. Лет на тридцать я себя, наверное, ощущаю в свои двадцать четыре. Специально я не придумывал никаких походок, движений, но они от того, что внутренне взрослее себя ощущал, само собой получались. И осанка другая, и взгляд другой.

— Представьте: произошла ситуация, при которой Вам предложили поменяться ролями. Вы смогли бы сыграть Вронского?

— Амбиций у меня дай Бог! Конечно, думаю, да!

— Но это диаметрально противоположная роль. Серпуховской и Вронский – это два антагониста.

— Да, да, да. Это два антагониста. И это и интересно: посмотреть с другой стороны. Я понимаю прекрасно и одного, и второго. Пытаюсь, конечно, баланс найти во всем этом: профессия здесь очень важна, но и любовь важна, чувства. Пока мы молоды, почему нет? Надо брать от жизни все, заниматься карьерой, чтобы успеть усидеть на двух стульях.

— У Льва Николаевича Толстого Серпуховской осуждает Вронского, считает, что ему нужно расстаться с Анной, жениться и заняться карьерой.

— В спектакле так и есть. Серпуховской прямым текстом говорит ему об этом. Дело в том, что очень много вырезали, уместили в одну сцену. Но основной смысл в том, что он его осуждает. Даже не осуждает, а пытается направить на верный путь, чтобы Вронский одумался. Серпуховской мудрее, умнее. Мы напридумывали с Сашей (Александр Муравицкий — исполнитель роли Вронского) жизнь: как мы жили в юношестве, в детстве. И Серпуховской удивлен, как такой талантливый человек не добился, как от него ждали,высот. А Серпуховской, который был на ступеньку ниже, добился.

Серпуховской не понимает Вронского, пытается донести до него истину. Что женщина? Женщин куча! Но главное – это профессия, то, чего ты добьешься. Жаль, что вырезали кусок. Там был такой прекрасный текст. Сейчас получается так, что Серпуховской говорит: брось Анну, женись на женщине, работай, меняй эту страну. А дальше был такой текст: меняй эту страну, такие люди как ты и я нужны. И вот, почему нужны, в спектакле не объясняется. Не раскрывается эта фраза.

Во всем произведении есть такой смысл изначально: таких людей, как Вронский и Серпуховской, которые родились уже с именем, которые ближе всех к солнцу, которые имеют состояние, тяжелее купить. Мы — дворянство, офицеры, мы должны поднимать страну с колен. Но побоялись, что это политизировано и вырезали. Для моего персонажа мне был очень важен этот текст. И сейчас я на основе его пытаюсь достать в маленькой сцене эти смыслы. Что не просто в карьере дело, а в том, какой след ты оставишь в истории. Что это все серьезнее и масштабнее, чем просто чин. Но это, понятно, не читается. Мне кажется, образ Серпуховского вообще не раскрыт, только заявлен. Его сложно считать полноценным персонажем. Я боюсь, что так.

— Как шла работа над спектаклем в паре с Сашей Муравицким?

— Мы с Сашей хорошие друзья и понимаем друг друга. Было интересно придумывать что-то вместе. Много времени потратили на фехтовальную драку, вносили коррективы, чтобы это был не просто бой, а читалась борьба двух разных взглядов. И в тоже время, чтобы это не были два врага. Это старые друзья, которые шалят, но при этом готовы до крови биться за свои идеалы.

— Какие были сложности во время репетиции «Анна. Трагедия»?

— Всегда есть недопонимание. Это обычный рабочий процесс. У меня свое видение, у режиссеров свое. Но каких-то конкретных примеров не назову сейчас. Не вспомню. Есть, конечно, но они бытовые.

— Выразите, пожалуйста, ваше отношение к роману «Анна Каренина» и к персонажам: Анне, Вронскому, Каренину.

— Безусловно, Анна — несчастная женщина. По собственному опыту знаю, что такое бывает: влюбляешься, и сердцу не прикажешь. Но так, конечно, нельзя поступать. Я ее осуждаю, но понимаю. Это слабость. А я против слабостей.

— То есть, разум выше чувств?

— Да, наверное. Честь и уважение выше чувств. Вронский… Вот Вронского скорее осуждаю. Потому что я бы понял, если бы он в итоге на ней женился и жил с ней всю жизнь. Но его мама уже почти устроила ему брак с молодой девушкой, и он на это поддался. Страсть прошла. Он поступил не по-честному. А Карениным я восхищаюсь. Эту нужно иметь силу, нужно быть настоящим мужчиной, чтобы до последнего себя так держать. Есть такая фраза, что ходят слухи, что Анна изменяет мужу. И у Каренина есть ответ примерно такой: «Я ей верю полностью, потому что она моя жена». И вот на это нужно мужество. Я так не умею. Но я бы очень хотел так уметь. И он человек чести. Это для меня самое важное, наверное.

— Говоря о приоритетах и наиболее приятных персонажах – это…

— Каренин, безусловно! Каренин же похож на Серпуховского.

— Вы разделяете работу – сцену и личную жизнь-дом?

— Я всегда спорю на тот счет, что и то и то нужно, и от того и другого нужно отдыхать. Театр для меня — это совсем иной мир. Здесь я другой человек, но и тут я настоящий. А в семье я иной, но тоже настоящий. Дома скучный, вечно уставший, занудный. И мне комфортно. И в театре мне комфортно, когда я остроумный, баловник, шутник, душа компании. И от этого я получаю кайф. И оно как-то само собой происходит. Но я очень люблю проводить время дома с женой. И очень люблю гулять, путешествовать. У меня нет такого, если я не сходил на работу в театр, у меня ломка. Да, если неделя, две – то ломка начинается. Но выходных я жду, чтобы провести время с женой, с родителями. И если отвечать на вопрос, что важнее: все же семья для меня важнее. Для себя я это определил.

— Бытует два мифа, среди людей, которые видят театральную жизнь только из зала. Первый миф заключается в том, что актеры находятся всегда в состоянии эйфории, все у них легко и беззаботно. Расскажите, пожалуйста, про свой обычный рабочий день, чтобы развеять этот миф.

— Это безумно сложная профессия. Даже вот сейчас. Я не спал дня 2 точно, потому что у меня позавчера была ночная съемка до семи утра, в десять утра уже репетиция в театре до часу. В час дня обед. С двух у меня вторая репетиция, потому что три спектакля выпускаются одновременно. Потом опять ночь на съемке. Вот сегодня я пришел со съемки в шесть утра, на этом диване (показывает на старенький диван в гримерке, где проходит интервью), поспал до одиннадцати. В одиннадцать была репетиция «Талантов и поклонников», где я играю Петю Мелузова. У нас была репетиция до трех. В три у нас сразу же вокал был. И вот спектакль. И сейчас я опять поеду на ночную съемку.

— Когда Вы спите?

— Бывает, я не сплю вообще. Поэтому мысли путаются. Обычно нет ночных съемок, но я каждый день в театре с одиннадцати до одиннадцати стабильно. Бывают выходные по понедельникам. У меня получается 23 спектакля в месяц. И все разные. И параллельно идут репетиции. Был такой момент в декабре: два часа репетируешь один спектакль, быстро выбегаешь из аудитории, бежишь в другую аудиторию, где идет вторая репетиция, а ты на нее уже опаздываешь. Потом репетируешь третий спектакль. И затем бежишь играть спектакль. Но в этом есть свой кайф. Я всю жизнь хотел этим заниматься. Побывать дома с семьей – это редкость. И поэтому я так всегда жду эту счастливую возможность.

— Существует мнение, что актеры и актрисы всегда на эмоциях; они очень влюбчивые и неверные.

— Меня так учили: есть рабочий момент. Вы ищите какую-то взаимность с партнером, и здесь важно четко понимать, где рабочее, а где личное. Поначалу обманываются, особенно когда учатся в институте. Бывало, сам обманывался. Искал в партнерше что-то, за что цепануться: что можно полюбить, захотеть. И это кажется настоящим. А потом, когда мы общались на эту тему с мастером, он объяснял, что нужно научиться разграничивать жизнь и работу. Я знаю людей, которые обманываются, и им это нравится. И жить в такой вечной влюбленности тоже. Я сразу понимаю, что это все надуманно, временно, и оно пройдет.

— Получается?

— Да, пока да. Надеюсь.

— Вернемся к спектаклю, который Вы сейчас репетируете.

— «Таланты и поклонники». Ставит спектакль известный режиссер Иосиф Леонидович Райхельгауз. Мы пытаемся найти баланс между персонажем и собой, чтобы зритель обманулся и задался вопросом: это сейчас актер говорит или персонаж? Он играет или нет? «Таланты и поклонники» – это современная пьеса, про сегодня. Ты везде встречаешь конфликт выбора: деньги и хорошая жизнь, или бедная, трудовая и светлая. Я, как Олег, понимаю и ту и ту сторону. И сталкивался с обеими сторонами. Я очень хотел сыграть Петю. Но меня даже не распределили на эту роль. Был кастинг, приехал Иосиф Леонидович. Он сначала просто по фотографиям выбирал, а затем позвал на беседу. Меня не позвали. Я пришел сам! Просто поговорили, задали вопросы. И был второй тур. И на второй тур меня тоже не позвали. Но я пришел! (Смеется) И уже начали читать, я попробовал. И режиссер сказал: «Да, это Петя».

— Роль Вам досталась из-за вашей настойчивости?

— Наглости! (Улыбается) Мне есть, что сказать в этой роли. Я очень хочу ее сыграть.

— Почему именно эта роль зацепила?

— Жизненный опыт. Я вставал перед такой ситуацией, знаю, какое это чувство, как это мучительно. И поделиться этим очень хотел бы.

— Поделиться, потому что хочется рассказать зрителям? Или поделиться – прокричать, показать, что внутри, выпустить на волю? Для других или для себя?

— Скорее, знаю как это… У меня сложилось ощущение, что только я знаю, как сделать так, чтобы зритель понял, что чувствует человек, попадая в такую ситуацию. Я смогу передать его состояние. И это такое самолюбие играет, что я могу сделать так, что зритель будет переживать этому человеку и понимать его. Поэтому, скорее второе. Петя: бедный, не может платья Негиной купить, но он честный зато. У всех есть своя правда. Это будет история, подсмотренная в замочную скважину. Там не будет разыгрываться драм. Это просто честный разговор на «тему».

— Близко к реальной жизни?

— Да, да. И это мне нравится. Я же хочу про себя рассказать, хочу, чтобы был по максимуму Олег, хочу быть собой. Потому что, если что-то добавлять, то это уже будет неправдой. Я пытаюсь избежать желания что-то приукрасить.

— Есть ли в театре спектакль, который наиболее Вас затрагивает, вызывает наибольшее количество эмоций?

— Обожаю спектакль «Лерка»! Это безумное попадание: там про 90-ые годы. И ты оказываешься в них волей–неволей. Это трогательный, драматичный спектакль. Я смотрел его два раза с удовольствием. Это такое откровение, даже передергивает, захотелось еще раз сходить. Очень понравился спектакль «Школа» Праудина. Актеры рассказывают свои реальные истории из жизни, обыгрывают их. И это очень жизненно. Обожаю наивный театр. У Гришковца есть спектакль «Титаник» – это его студенческая работа о восприятие мира детьми, подростками, как они смотрят на этот мир, а не как мы, когда нам успели уже навязать чужое мнение. Титаник – это не корабль, а маленький титан. В «Титанике» есть сцена. Все смотрят на ракету: отваливается часть от нее, сгорает в атмосфере. Все радуются, что она сгорела. А ребенок думает: вот какие-то там сидели люди, они делали микросхемки, не ели, не пили, не бывали с семьей, а их труд сгорел! И все радуются. И вот такие парадоксальные бывают взгляды у детей.

— Вы также играете в детском спектакле роль монстра.

— Да. У нас была коллективная работа: не было такого, чтобы режиссер говорила, что и как делать. Мне кажется, что только так и может родиться что-то хорошее, когда каждый актер вносит свое. И спектакль – это общий ребенок, хотя не люблю это выражение.

— Почему Вы стали одним из страхов?

— Мой страх смешной. Саша – режиссер, знает меня, и знает, что я, как она сказала, совсем еще ребенок: длинный, доверчивый, ранимый и обидчивый. Это ложится на роль. Когда они с драматургом сочиняли пьесу, она увидела меня в этой роли. Тоже один из моих самых любимых спектаклей. И еще был прекрасный репетиционный процесс: были гармония, сто процентное понимание, доверие Саши к нам и нас к ней. И мы все примерно одного возраста.

Там есть свобода. Такого отклика от детей нет ни в одном спектакле. Они реагируют на все! В итоге получилось так, что дети переживали. Мы ездили в Таллинн, и там дети выбегали, защищали Руби. Они не просто смотрели картинку, а переживали, думали, готовы были что-то отдать, помочь.

Но это очень сложный физически спектакль. Там неудобные большие костюмы, много работы физической: кувырков, беготни, безумно тяжелый матрас, который почти невозможно поднять. Наш лопнул на премьере: под конец сцены это уже была клееночка. А мне надо было падать на нее солдатиком. В середине спектакля я уже мокрый выхожу.

— Завершим интервью вопросом о спектакле «Анна Каренина». Какой он для Вас?

— Это голый нерв. Рваный, изломанный. Провод металлический, через который идет ток. Психологически он тяжелый очень.

Интервью с Олегом проходило в гримерке «Балтийского Дома»: старенький диванчик, зеркала, столики с гримом, актеры в образах, входящие и выходящие из комнаты в перерывах между спектаклем (в это время на сцене шло «Одиночество в сети»). Час, отведенный на беседу, пролетел незаметно. И то, с какой искренностью и чувством актер, в жизни напоминающий молодого человека, сошедшего со страниц романа ушедшей эпохи, делился своими размышления, глубоко тронуло и заставило задуматься о таких естественных, важных вещах, которым в наше время придают все меньшее значение: о семье, о любви, о верности и чести.

Алена Шубина-Лис специально для Musecube
Фотографии Александры Кузнецовой.