Этой осенью, совсем скоро, 16 октября, у группы ПТВП выходит новый альбом «Ключи от всех дверей». Об этом мы и решили поговорить с лидером группы Алексеем Никоновым. Встретились мы в парке. Осень, разноцветные листья шуршат под ногами… Красота, в общем. И погода не подвела, что для Питера редкость. Наверное, поэтому разговор получился долгий, интересный и не только о новом альбоме.

— Первый вопрос. Говорили, что новый альбом будет очень отличаться от всего, что делала группа ПТВП раньше. Чем?

— Всем. Он уже отличается, он уже даже не будет, он уже есть, слава Богу. Всё. С ним всё закончено в моей жизни, я от него отделался, дальнейшая его судьба меня, если честно, слабо интересует. Но он совсем другой вообще, это наглухо другой альбом. Мы такого никогда не записывали.

— Он другой по музыке или по тексту?

— И по музыке, и по текстам. Я дал одной знакомой девчонке послушать, она сказала: «Леш, тебе не страшно выставляться так в текстах?» А вообще, обычно я как бы занижаюсь. Я ей и говорю: «Слушай, ну тут же все вроде прикрыто, простецкими словами, ну как в «Лолите»». Она говорит: «Я, например, вижу второй слой…»
Ну а для меня это не страшно, потому что для меня там пять-шесть слоев. Поэтому я считаю, что два слоя — это еще ладно… Это еще не совсем мой эксгибиционизм. По моим понятиям — да, кто врубится в этот альбом — он поймет… В этом альбоме я наиболее без экивоков и искренне высказываюсь по поводу и себя, и мира, который меня окружает, в большей степени. При этом стараясь избегать политического ярлыка нашей группы, потому что он к нам уже настолько прилип, что от этого тошно уже…

— Какой для вас получился новый альбом?

— Именно для меня? Я не могу говорить за группу, я не уверен, что Дэнчик (ударник группы — Денис Антонов) поддержит меня, но вот мы с Егором (Егор Недвига — басист) разговаривали — мы оба офигели, когда услышали окончательный результат. Все это было очень трудно, но, когда в конце концов мы всё услышали, мы поняли, что ничего такого не записывали раньше. В принципе, если говорить несколько возвышенно, я к этому альбому шел 15 лет.

— Почему название такое — Ключи от всех дверей? Все его послушают и что-нибудь для себя откроют?

— Нет, нет. Все — я не знаю… Это для меня так. Я эгоист, я в первую очередь для себя это делал, то есть я хотел понять, зачем я вообще этим занимаюсь 15 лет, и сам себе объяснить в этом альбоме. Думаю, что я это сделал.

— А название-то о чем говорит? То, что ты открыл для себя все двери?

— Наверное… Я не знаю… Они, наверное, и так были открыты, просто я этого не понимал.

— Сейчас часто за границей записывают альбомы. Нанимают каких-нибудь крутых звукорежиссеров. А как у вас все было?

— У нас отличный звукорежиссер, который с нами работает всегда и на всех альбомах, ну на последних альбомах. И главное, что он с нами во всех гастрольных турах, во время наших концертов. То есть, ему не нужно ничего объяснять, и плюс у нас барабанщик Денис — по специальности звукорежиссер, и вот они в паре составляют … двуликого Януса такого. Вот они когда сводили альбом, я за ними наблюдал, как они работают. Они даже не разговаривают друг с другом. Так, короткими фразами: «Э»… — «Угу…» И вот так они общаются, с полуслова друг друга понимая, и это круто вообще. Мне в этом смысле очень конечно повезло с музыкантами, как поэту. У них есть контакт.
Сейчас альбом готов полностью, и мне он полностью нравится. Я не вижу в нем ни одной лишней песни, все песни меня устраивают вообще.

— А все кто его слышал, что говорят?

— Все очень удивлены. Кто в хорошем смысле, кто в плохом, но, собственно говоря, это меня не пугает вообще нисколько… В плохом смысле, и в хорошем тоже. Какая разница? Главное, что мы сделали то, что не делали никогда, и это для меня важно. И сделали это так, как я хотел. Как это звучало у меня в голове. Буквально вообще. Плюс еще, учитывая то, что сделал для этого Дэн с Игорем, и, плюс еще партии Бендера (Антона Докучаева) гитарные, и невероятное упорство Егора, который за один день записал все свои бас-партии. За что я их всех искренне уважаю, и им благодарен.

— Все стихи для альбомов всегда пишешь ты?

— Это не стихи, это тексты.

— Кстати, да, стихи и тексты – разные вещи?

— Во всех интервью говорю одно и то же. Да, разные — совсем. Тексты — это под ритм, там нужно соответствовать.

— То есть, ты пишешь специально песни?

— Не знаю, нет. Песня, написанная специально, обречена на провал.

— А музыку кто пишет?

— Мелодию я сочиняю. А ребята делают уже песни. Под гитару песни я сочиняю, а как она звучит в альбоме — это уже плод коллективного творчества. К которому я даже иногда в меньшей степени имею отношение, чем остальные. Ну на разных альбомах по-разному. На этом альбоме, например, в меньшей степени, на Ультиматуме — в большей, на Свободе слова — в большей. На Зеркале в меньшей, на Порядке вещей тоже в меньшей, на Гексогене в большей. По-разному, в общем.

— Но решаете вы вместе, как должно все выглядеть в итоге?

— Да, я называю это демократическим централизмом. Решаем мы все вместе, но окончательное решение принимаю я. Один. И всю ответственность несу я один за это окончательное решение. Так проще всем. Помои льются на одного меня, все остальные чувствуют себя спокойно. А к помоям я уже за 15 лет привык. И к Путину жаловаться не пойду, даже если альбом будут обхаивать со всех сторон.

— Ну не факт. Как-то рано говорить, что его будут обхаивать.

— Будут, будут! После Ультиматума. После Ультиматума этот альбом будет звучать, как пощечина. Я полагаю так.

— Ну а ваши поклонники?

— Не знаю… У нас такие слушатели, что они не примут все. Одни слушатели принимают Ультиматум, другие принимают Порядок вещей и ненавидят Ультиматум. Третьи любят Гексоген и презирают Свободу слова. Четвертые любят Девственность и ненавидят Репортаж с петлей на шее. Я думаю, у этого альбома будут как свои любители, так и свои ненавистники, что хорошо опять же для меня, потому что тут конфликт, а я считаю, что без конфликта как бы нет вообще ничего. Ничего нормального, то есть, в конфликте появляется жизнь. А если конфликта нет, это статично и безжизненно. Я говорю не только о песнях, а вообще о любом творческом векторе.

— Есть причины, почему нужно послушать этот альбом?

— Я не считаю, что все должны послушать альбом. Это самореклама какая-то получается… Есть люди, которые, я бы вообще не хотел, чтобы они слушали этот альбом. Пусть они Любэ слушают, мне все равно. Мы когда записывали его, было главное, чтобы я сам, когда буду слушать этот альбом через 5 лет, не подумал, что его надо переделать.

— А для кого в большей степени пишите — для себя или для слушателей?

— Для слушателей, но я важнее для себя. Мы пишем альбомы в споре со слушателем, в диалоге с ним. И в то же время для слушателя. Но главный слушатель — это я, я не могу поставить какого-то Васю выше своего мнения. Мне важно мнение людей, которых я уважаю. Моих друзей, музыкантов, людей, которые для меня важны. Для них я и пишу этот альбом, и для себя, а мнение какого-то Васи Пупкина, который поставил лайк, или написал «гавно», не имеет для меня абсолютно никакого значения. Ненависть — это тоже реклама, черный пиар — он самый лучший.

— Вы поедете в тур с альбомом?

— Да, на следующий день, как выпустим его в интернет, чтобы не читать те помои, которые на нас польются. Мы так делаем всегда. В туре не до критики.

— Будет большой тур?

— Ну как большой? 10 городов. Для нас — большой, 10 городов — немыслимая цифра. Я не люблю гастроли, я очень сильно на концертах выкладываюсь и мне тяжело. И я не понимаю некоторых поэтов, которые по 60 городов туры устраивают. Они не могут быть искренними в 58 городе, читая одно и то же в 58 раз. Это абсурдно. Поэтому больше 10 дней, мне кажется, уже не нужно гастролировать. Мы стараемся не делать длинных туров, потому что под конец ты начинаешь уже гнать чистую халтуру, а это неуважение к публике.

— Почему Питер — последний город в туре?

— Потому что мы очень любим Питер, и здесь мы хотим самое главное шоу устроить.

— Да, кстати, у вас есть какие-то планы, какими будут концерты?

— Конечно, у нас много сюрпризов будет. От самого звучания альбома, до его оформления, до фотосессии. До того, как все будет выглядеть на сцене, и звучать опять-таки на сцене, потому что мы придумали новую схему, как все это должно звучать. Ибо в этом альбоме мы не довольствовались двумя гитарами и барабанами, а использовали еще очень много посторонних звуков, которые будут также на концертах звучать, как они звучат на альбоме. И вот над этим мы сейчас как раз и работаем, чтобы на концертах все звучало достойно. Даже в плохих помещениях. Надеюсь, у нас это получится.

— А где вы записывали альбом?

— В Доме композиторов, что исключительный случай вообще. Там, где Шостакович творил, Прокофьев, Свиридов…

— Как-то помогала атмосфера?

— Конечно! Даже не только атмосфера, еще и сама дорога. Я ездил из дома, я живу в центре, и ездил то на троллейбусе, то на такси. И каждый раз по центру ездил, по Питеру, который, чтобы о нем не говорили, безумно красивый город. Для меня Питер — самый красивый город в Европе. Потому что Европа уже не та, что была 20 лет назад, а Питер все еще тот, и дай Бог, чтобы он таким же и оставался. Городом моей мечты, в котором всё от людей, до архитектуры и парка, в котором мы сидим, превосходно просто в высшей степени. Считаю вообще, что Питер — это единственный европейский город в России, за исключением, может быть, Калининграда. Да простят меня жители остальных городов, к которым я испытываю тоже очень глубокие симпатии. Вот недавно меня обрадовал город Кемерово, про который мне наговорили всякой ерунды — про бандитов, ножи, пистолеты. А я встретил там настолько адекватную и умную публику, что просто ошалел. То же самое в Сибири, Екатеринбурге. Да миллион городов хороших. Везде нормально, но все-таки Питер — это такое место, где я могу хоть иногда почувствовать себя комфортно. Но чаще мне дискомфортно, потому что дискомфорт порождает состояние, в котором ты можешь писать, и обязан даже, наверное, писать. Писать в комфорте — это не то. Истинная поэзия рождается из дискомфорта. Я бы даже, наверное, сказал — из ненависти. И любви, что одно и то же.

— Но, получается, тебе никогда не бывает комфортно?

— Мне очень редко бывает комфортно. Вот сейчас мне не комфортно.

— Почему?

— Не знаю. У меня много причин для этого, как личного характера, так и общественного, но мне дискомфортно от того, что происходит вокруг и вообще…

— А в каком месте, ситуации тебе комфортно?

— В последний раз было год назад, когда я читал Стендаля Красное и Черное, два дня не выходя из дома. Это было так круто. Это мое самое лучшее воспоминание за последние 3 года. Ты как будто возвращаешься в реальность. Стендаль — это такой писатель, когда его читаешь — это как будто встречаешь трезвого среди пьяных. По сравнению с алкоголиком Достоевским и шизофреником Брехтом — это просто небо и земля. Я имею в виду свойства письма, а не само состояние человека. Достоевский может и не пил, так же как и Брехт не был шизофреником, скорее истеричкой.

— А как часто ты пишешь?

— Вот вчера, например, написал стихотворение. Я в принципе всю свою жизнь обычно вечером пишу 2 часа и утром правлю 2 часа. Но вот последние пол года я этого не делал, и отвык, поэтому нужно заново себя приучивать теперь, а это 21 день. Есть правило 21 дня. Оно, кстати, может относиться к чему угодно. За 21 день ты приучиваешься, и потом это входит в привычку, перестает быть нагрузкой и доставляет только удовольствие. Это психологический фактор.

— Ты поэт, музыкант, часто выступаешь. Можно назвать тебя артистом?

— Я недавно, может год назад только, понял, что читая на сцене, ты поневоле становишься артистом. Когда я познакомился с театральными людьми, я понял, что в любом случае, в каком бы качестве ты не находился на сцене – президента, поэта, председателя сельсовета, депутата, клоуна из верховной рады или русского парламента — ты в любом случае артист.

— А сам себя чувствуешь артистом?

— Я вынужден им быть. Артистом я себя не чувствую. В первую очередь я поэт. А артистом быть — это вырабатывается уже с опытом, ты уже знаешь реакцию людей и ты от этой реакции толкаешься, ты хочешь ее либо спровоцировать, либо наоборот ее заглушить, и ты, в принципе, знаешь методы. Это и есть артистизм. Но артистизм — это всегда хорошо для любой творческой личности. Ницше хвалил артистизм в философах и восторгался им в политиках, так что артистизм, мне кажется, должен присутствовать в каждой профессии, включая поваров и слесарей.

— По твоим произведениям ставили спектакли. Получается, ты еще и драматург?

— Ну да, я драматург, я написал Медею, Макбета, сейчас занимаюсь еще парой проектов. Кстати, Медею меня заставили написать. И я очень благодарен Илоне и Джулиано (Илона Маркарова — актриса, сыгравшая Медею, и Джулиано Ди Капуа – режиссер) за то, что они меня заставили. Творческий акт на самом деле очень похож на сексуальный, да простят меня Илона и Джулиано, и тут вопрос уже не в том, кто есть кто, а в том, кто и с кем взаимодействует и как. У нас все получилось в Медее и Макбете, а у них все получилось, когда они поставили Жизнь за Царя. Илона меня пыталась подтянуть на этот спектакль, но потом она поняла, что я не подхожу на роль драматурга именно в этом спектакле, и она была абсолютно права. Потому что Джулиано, со свойственным ему, я бы сказал, таким кладбищенским юмором, сделал из этого невероятное действие, которое смотреть достаточно странно, но это вызывает удивительную реакцию. Я на самом деле был шокирован, а меня шокировать трудно.

— Хочешь еще что-нибудь в таком роде сделать?

— Не хочу, но делаю.

— Будет?

— Ну откуда я знаю? Хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

— У тебя есть любимые поэты?

— Да — это все настоящие поэты, которые писали настоящие стихи.

— А конкретней?

— Вообще мало кто хорошие стихи писал. Если брать по суперу, то в 20 веке было 3 поэта, которые, как я считаю, все решили. Хлебников, Маяковский и Мандельштам. Были и другие отличные поэты: Бродский, Слуцкий, Тихонов, Рыжий, Асеев, Гумилев, Лившиц и много еще… Но я считаю, что изменили русскую поэзию в 20 веке три поэта, и если ставить их по очередности — то это Хлебников, Мандельштам и Маяковский. Хотя Хлебникова, я, признаться, как поэт не очень терплю, но уровень его таланта настолько явен, что мне судить Хлебникова просто смешно. Мой уровень не дотягивает до понимания его.

— Повлияли ли поэты на твое творчество?

— Ну естественно, на меня все поэты повлияли, которых я читаю. От Державина до какого-нибудь третьестепенного Воденникова, хотя он и неплохой поэт, наверное…

— Ты следишь ли за культурной жизнью Питера?

— Очень слежу. В кино я редко хожу, не помню когда был. Я на классическую музыку хожу. Вагнера, Верди и Маллера слушаю… Вот три композитора, которых я люблю. На постановки я ходил, но не хочу называть режиссеров, которые меня расстроили, поэтому не буду говорить на какие. А из современных театров не назову никаких, кроме Ахе, который является, по моему глубокому убеждению, самым недооцененным театром сейчас в России. Настолько недооцененным, что люди, которые занимаются театрами, должны лбами биться об стену или увольняться скопом. Потому что Ахе заслуживает, чтобы им отдали не то что Александринку, но даже весь МХАТ. Тогда театр хоть какие-то шансы имеет на выздоровление. Вот я так считаю.

— Как ты отдыхаешь?

— Гуляю в парке, читаю. Или, если есть возможность и деньги, я сваливаю на океан, там плаваю. Плыву долго долго, потому что когда плаваешь, мысли исчезают. Где-то минут через 15. Через 15 минут, когда плывешь — у тебя голова пустая – это так приятно.

— А увлечения есть, кроме стихов и музыки?

— Я читаю. Но не знаю увлечение ли это, наверное, в большей степени — это моя жизнь.

— А есть какие-нибудь проекты новые?

— Есть несколько отдельных от ПТВП проектов, вот с Димой Гусевым, например, я записал фит недавно. Плюс сейчас я сяду работать над новым сборником стихов, который выйдет через два года. Плюс в следующем году 20-летие моей творческой деятельности, в следующем году будет 20 лет, как меня впервые напечатали. Вот есть задумка сделать в честь этого какую-нибудь выставку, где я буду читать, где будут все мои друзья, все, кто помогал мне, участвовал в проектах. Хочу позвать всех друзей, которые были на всем этапе моей жизни. Но это в следующем году уже всё.

— У тебя издано 6 книг. Как они издаются?

— Последние книги издавал с Капкан Рекордс. Намереваюсь переиздать Нулевые — либо в этом году, либо в январе следующего. Неясно пока, кто будет переиздавать. Но договоренности есть, и я пока не решил кто. Тот, кто предложит книгу красивее.

— А кто придумывает обложки?

— Не я, я стараюсь не лезть в чужое дело. Я поэт и все.

— А как выбираешь стихи для книг? Порядок стихов в книгах?

— Естественно, я расставляю стихи интертекстуально. Каждый стих находится на своем месте, он не может стоять ни в каком другом месте в книге. Так же, как и в альбоме. Вот мы закончили новый альбом. И не может быть другого порядка песен на альбоме, чем тот, который есть сейчас. Иначе он будет неправильно понят. Это мое глубокое убеждение. Но я мыслю даже не альбомами, а трилогиями, так что в этом смысле у меня вообще заворот мозгов. Некоторые мыслят альбомами, а я трилогиями. Вот Ключи от всех дверей — последний в трилогии <Зеркало, Порядок вещей и Ключи от всех дверей>. Ультиматум завершает трилогию, начатую Гексогеном. <Гексоген, Свобода слова, Ультиматум>. Это социальная линия. А <Зеркало, Порядок вещей и Ключи от всех дверей> — это личностная, драматическая линия. И в этом смысле я их определяю.
Эмоционально «Ключи от всех дверей» получился самым страшным из всех наших альбомов. В экзистенциальном смысле, хотя я и не люблю это слово.

— Можешь описать новый альбом тремя фразами?

— Это самый страшный альбом в нашей истории.
Это самый поп-альбом в нашей истории.
И это самый откровенный альбом.
По стилю – пост панк, шугейз, инди-поп.

— И последний вопрос. На Планете собирали деньги на этот альбом – помогло?

— Мы не на альбом собирали, альбом мы записали за свои деньги, а мы собирали на мастеринг, который нам делали в Англии. С этой студией, кстати, работали многие западные музыканты. И этот человек нам сделал мастеринг, после которого — (Я клянусь, это правда!) — я включил альбом, первую песню Ненависть — и офигел. У меня были колонки на полную громкость включены, и когда я включил после мастеринга, там так вкачало, что я со стула упал. Если уж я, услышав этот альбом, упал со стула, полагаю — это самая лучшая реклама для него. Или антиреклама, что в наше время одно и то же.

Вот на этом и закончим интервью, очень много сказано уже, теперь осталось только услышать новый альбом. Уже совсем скоро 16 октября и мы узнаем, на самом ли деле «Ключи от всех дверей» так страшен, как пугает Леха.

Беседовала Люба Бушуева, специально для MUSECUBE
Фото автора, обработка — Юлия Елкина