Проблема поиска человеком смысла бытия и своего предназначения в жизни всегда волновала Даррена Аронофски, начиная от дебютной полнометражной работы «Пи», где гениальный ученый пытался расшифровать универсальный цифровой код, и заканчивая «Ноем», последним на данный момент проектом (в российском прокате с 27 марта). К библейской тематике он осторожно прикоснулся еще в «Фонтане» 2006 года, предварив фильм ветхозаветным эпиграфом о Древе Жизни, однако в том случае духовным каркасом ленты являлись скорее верования майя. Теперь же Аронофски прямо связал свои эсхатологические представления с христианством, причем религиозная общественность встала на дыбы от его интерпретации библейских сюжетов еще задолго до выхода картины на большие экраны. Из 5000 респондентов опроса об одобрении основного посыла Даррена, проведенного религиозной организацией «Faith Driven Consumer», 98% расписались в своем недоумении и негодовании. Конечно, ни одному из подобных фильмов, будь то «Страсти Христовы» Гибсона или «Последнее искушение Христа» Скорсезе, не удалось избежать некоего скандального антуража, что, впрочем, не помешало им стать признанной классикой. Встанет ли «Ной» в один ряд с другими, однозначно культовыми лентами Аронофски (за исключением, пожалуй, «Черного лебедя») – покажет время, благо споры о правомерности режиссерской концепции, судя по всему, стихнут нескоро.

Кем бы мы ни назвали киношного Ноя, сына Ламеха, внука Мафусаила, искать в ряду эпитетов слово «праведник» бессмысленно. Злоумышленников из «племени Каина», полных решимости проникнуть на ковчег, он рубит в капусту похлеще Максимуса Дециуса Меридия, да и накачанный Рассел Кроу с угрожающе всклокоченной бородой создал, мягко говоря, не самый привлекательный образ. Не прошедшие кастинг Майкл Фассбендер и Кристиан Бэйл, несомненно, сумели бы тоньше передать глубину переживаний героя, поскольку спектр эмоций Кроу ограничен фирменными страданиями с трагичным закатыванием глаз и агрессией с не менее трагичным нахмуриванием бровей (Бэйла, кстати, мы все же увидим в религиозно-исторической драме – «Исходе» Ридли Скотта, в роли Моисея). Сыновей у него, как и положено, трое, но жена есть лишь у одного – Сима (Дуглас Бут); у подростка Хама (Логан Лерман) роман не сложился, а Иафет (Лео Макхью Кэрролл) и вовсе под стол пешком ходит. Ключевая проблема фильма (возрождения рода человеческого после потопа), соответственно, связана с Симом и его избранницей Илой c хорошеньким личиком Эммы Уотсон, а вот пути ее решения всецело зависят от Ноя. Разочаровавшись в греховных людишках, он не намерен предоставлять им ни шанса на спасение.

Теоретически «Ной» как потенциальный блокбастер и творение самобытного постановщика с характерным режиссерским почерком мог бы стать идеальным проектом из разряда «и нашим, и вашим», читай – и любителям хлеба, и поклонникам зрелищ. Для людей, мало знакомых с творчеством Аронофски, техническая сторона «Ноя» может стать настоящим откровением, но остальным, скорее всего, рискует изрядно помозолить глаза, вызывая отчетливое ощущение хождения по кругу. Из-под земли сами собой распускаются цветы, лицо героя растворяется в потоках льющегося откуда-то с небес света, в стремительном рваном монтаже закаты чередуются с рассветами, а день с ночью, эпичный саундтрек Клинта Мэнселла оттеняет столь же эпичные апокалиптические кадры с бушующим потопом и схваткой людей с падшими ангелами, изображенными – не пугайтесь! – в облике довольно мерзких каменных существ… Все это мы видели не раз и не два, как в лентах самого Аронофски, так и у Питера Джексона с каким-нибудь Роландом Эммерихом, да и вообще после «Гравитации» планка визуального совершенства в кинематографе поднялась на такую высоту, что прихотливого зрителя трудно удивить эффектным крушением всего, что можно сокрушить, и панорамными съемками природных красот (вся натура «Ноя» снималась в Исландии). От них действительно, порой захватывает дух, но чисто созерцательное удовольствие – последнее, чего стремился достичь режиссер, до конца верный той самой концептуальности, которая далеко не всем придется по вкусу.

Подобно тому, как Алексей Герман в «Трудно быть Богом» беспощадно демифологизировал Средневековье, Аронофски принципиально деформировал библейский концепт. Мир, освоенный Ноем сотоварищи, представляет собой неуютную, голую, выцветшую равнину, по которой шатаются ватаги бродяг и головорезов; этот мир проклят изначально, и его тотального уничтожения ждешь с не меньшим нетерпением, чем прибытия в фонтриеровский Догвилль гангстеров для спасения Грейс. Сам Ной, соответственно, — прямое порождение этого мира, такой же угрюмый, жестокий и брутальный, как и его антагонист Тубал-Каин (Рэй Уинстон), вожак племени, пытающегося завладеть ковчегом. Ни о каких заповедях здесь речи не идет: убийство уже давно в порядке вещей, равно как и посягательство на «имущество ближнего», и сын Ноя, Хам, идет наперекор отцовской воле, и вообще само понятие греха весьма размыто. Убежденный, что исполняет наказы Всевышнего, Ной, ослепленный постоянными видениями, действует с точностью наоборот и каждым своим поступком вызывает не любовь, как в раннехристианской традиции, а презрение вкупе с ощущением перманентно исходящей от него угрозы. Угрозы не от эдакой Карающей Десницы Господа, а от обычного домашнего тирана, упертого в своем безумстве самодура, назначенного выполнять Божью Волю столь же безумным провидением.

Иными словами, «Ной» вызывает стойкое ощущение своего сотворения отчаянным мизантропом в минуту особо затяжной и глубокой депрессии.  Настолько глубокой, что сами ангелы, пусть и павшие, здесь неописуемо уродливы даже по сравнению с энтами из «Властелина колец». Конец Света, как известно, предсказывался  и продолжает предсказываться с завидной регулярностью, но на этот раз, кажется, надежда умрет далеко не последней. Как будто из-под земли выковыряли гигантский булыжник, обнажив столетнюю гниль, затхлость и грязь – изнанка с детства знакомой библейской легенды, привычно красивой и уютной, шокирует и отталкивает на уровне инстинктов, но, отмахиваясь от этой грязи увесистыми богословскими трудами, подсознательно понимаешь: лучшего времени для погружения в нее не найти. А надежду не найти нигде, кроме как внутри нас самих. И по-настоящему близким этот злополучный Ной с его пафосными речами и театральными переживаниями становится отнюдь не в минуту диалогов с Богом и даже не в момент принятия судьбоносного для человечества решения. А лишь тогда, когда просто и так по-человечески в слюни надирается виноградным вином и валяется на пляже, голый и грязный, придавленный грузом всего мира на своих плечах. Но груз этот становится капельку легче, когда сын находит в себе силы сменить гнев на милость и укрывает отца одеялом.

А там, глядишь, и критики плеваться перестанут, и Папа Римский до благословения снизойдет. И – чем черт не шутит – сам Рассел Кроу ответит на пару-тройку фанатских твитов.

Алексей Комаров, специально для musecube.org.