Российский музыкант-мультиинструменталист Олег Сакмаров известен своим участием в культовых рок-группах. Песни «Наутилуса Помпилиуса», «Аквариума», «Выхода», «Колибри», «Ю-Питера» не обходились без его ярких соло на флейтах, гобое, кларнете, саксофоне или клавишах, а зачастую приобретали свои фирменные аранжировки именно благодаря Сакмарову. Но далеко не все знают, что в его биографии есть и крупные оркестровые сочинения, поражающие своим масштабом, музыкальными красками и идеями. Мы поговорили с Олегом Адольфовичем о его поэтическом и симфоническом творчестве, объединении жанров и процессе создания сложных форм.

— Олег, с конца 1980-х Вы играете на всевозможных инструментах во множестве рок-групп и с разными музыкантами. Как в 2010 году Вы вдруг пришли к крупной форме и написали ораторию «Пантикапейский дневник»?

— Летом 2010 года я спонтанно сочинил поэму – стихотворное произведение довольно сложного содержания: поэт наблюдает восход над морем (а восход – это плод любви моря и неба, в результате которой рождается солнце), описывает свои ощущения и понимает, что происходящее имеет древнюю природу и связано с античностью. В поэме много древних коннотаций, потому что в тот момент я прибывал на Азовском побережье Крыма, пронизанном античными артефактами, историей, а само Боспорское царство, столицей которого была нынешняя Керчь, — это одно из главных античных государств.

Конец этой поэмы драматичен: выясняется, что все грёзы поэта, мечты о слиянии с голубой волной и морем, эротические фантазии на эту тему – всего лишь поток сознания, происходящий в психиатрической лечебнице, где его лечат.

Поэма была создана очень быстро – я ее написал буквально за полтора часа, не отрывая руки от бумаги, и несколько лет думал, каким образом ее положить на музыку. Размышления о том, как реализовать ее в виде звуков, и привели меня к мысли, что здесь уже не обойтись простыми песнями. Нужна была крупная форма типа оратории. Впоследствии она и получилась.

— Почему Вы решили прибегнуть сразу к, скорее, речитативной музыке, а не к чисто симфонической, например?

— Генезис будущей оратории уже, наверное, подразумевал, что это будет не обычное крупное музыкальное произведение, а такое, которое отчетливо концентрируется на тексте. Первой же идеей было исполнение не певцом, а профессиональным чтецом-артистом с музыкальным обрамлением, поэтому речитативный характер в самом прямом смысле чтения, а не пения, был необходим мне для решения задачи донесения поэтического текста.

— На какие источники Вы ориентировались при создании «Пантикапейского дневника»? Имеет ли он какие-то общие черты с ораториями Баха и Генделя, во времена которых этот жанр достиг наибольшего расцвета?

— Сочинение «Пантикапейского дневника» заняло несколько лет и имело несколько фаз. Сначала это была, скорее, не оратория, а длинная медитативная музыкальная композиция, записанная в студии звукозаписи методом наложения одной партии на другую разными музыкантами и чтецом, и имела вид арт-рокового большого альбома, но не из песен, а из сплошной музыкальной ткани со стихотворными фрагментами и соответствующими им музыкальными эпизодами.

Чтобы решить эту задачу более адекватно, на следующем этапе я попытался из студийного медитативного рок-альбома сделать масштабное ораториальное произведение, пригодное для исполнения в концертных и филармонических залах с участием оркестра, хора, рок-группы (она нужна была изначально) и солирующих инструментов.

Конечно, я не мог не учитывать опыт великих композиторов XVIII века – Баха и Генделя, которые создали недосягаемые образцы этого жанра, учитывая при этом особенности и современных ораторий XX века, например, «Александра Невского» Сергея Прокофьева, «Кармины Бураны» Карла Орфа, работ Георгия Свиридова.

Получилась большая 40-минутная композиция постмодернистского склада, так как многие эпизоды представляют совершенно разные направления с буддийскими хорами, медитативными фрагментами на одной гармонии. Использованы различные музыкальные техники – от авангардных до традиционных, есть даже элементы рэпа и протяжные импровизационные каденции электрогитары, как в инструментальных концертах для инструмента с оркестром.

По форме и масштабу «Пантикапейский дневник», действительно, похож на большие оратории Баха или Генделя, но принципиально отличается от них тем, что в нём нет арий и речитативов с сольным поющим вокалом, а есть чтец и мелодическое инструментальное наполнение.

— Почему Вы выбрали древнегреческий сюжет и переплели его с любовно-психоделической тематикой?

—  Я бы не сказал, что сюжет оратории – древнегреческий. Сюжет – вечный. Наблюдение за природой, космогоническое отношение человека к миру как невероятному, удивительному созданию Господа или природы, слияние личности Поэта, в данном случае, с Космосом и обязательно чувственные, эротические мотивы отношения человека к миру, отношение Поэта к голубой волне, в которой он хочет раствориться и даже её оплодотворить, торпедой в неё ворвавшись, как в одной из строчек говорится, — всё это в сочетании с насыщенностью бывшего Пантикапейского, Боспорского царства, породило некую античную направленность общей эмоции и философии произведения, потому что античность всегда отличалась культом красоты, здорового тела, эротики. То, что было потеряно в христианскую эпоху, пришло только в эпоху Возрождения. Сюда добавилось отношение к жизни, навеянное психоделической революцией 60-х годов XX века с её рок-н-ролльным бумом, культом свободной любви, идеологией хиппи, соединённое в моей оратории с восточными буддийскими и индуистскими подсознательными мотивами, которые в музыкальном плане особенно слышны.

Этот конгломерат выразительных средств определил одновременно и схожесть, и разность «Пантикапейского дневника» с классическими ораториями. У меня присутствуют античные и восточные мотивы, но ключевая эмоциональная опора сделана на эротическом восприятии Мира и Космоса, объединяющем всё.

— «Пантикапейский дневник» написан для чтеца, хора, оркестра, рояля, рок-группы и солирующих духовых – саксофона, флейты и дудука. По какому принципу Вы выбрали такой состав?

— Я выбирал исполнителей для реализации своих музыкальных идей осознанно. Прежде всего, прописал в студии гармоническую основу на синтезаторах, очертив общую форму. Для создания древнего колорита — античного и восточного — мне нужен был соответствующий инструмент, и я решил использовать дудук. Благо, что с замечательным музыкантом Виталием Погосяном я дружил и сотрудничал уже несколько лет. Он блистательно сыграл свою партию на записи, а когда дело дошло до симфонического варианта, стал первым солистом. Естественно, я рассчитывал и на свои силы – сыграл на флейте и саксофоне, так как никто лучше меня на этих инструментах мою музыку сыграть не может.

Мой друг, одноклассник по спецшколе при Казанской консерватории, дирижер Рустем Абязов, руководитель казанского камерного оркестра “La Primavera”, предложил сделать сценическую версию «Пантикапейского дневника», и в моих руках появился большой академический ансамбль. Для создания рок-н-ролльной атмосферы и музыкально-эстетической и психологической отсылки к временам психоделической революции – расцвета рок-н-ролла 60-70-х годов мне нужна была ритм-секция классической рок-группы. Так в коллективе появились солирующий гитарист, бас-гитарист и барабанщик. Рок-н-ролльно-академический конгломерат был дополнен вокалом, которого нет в партии чтеца, но есть в вокализах приглашённого мной выдающегося музыканта Бориса Голика. Он спел мелодические линии, используя электронные процессоры, которые очень красиво показали хоровой аспект моего замысла. На втором исполнении «Пантикапейского дневника» в 2018 году к этому составу был добавлен живой хор. Я написал для него партии, и именно тогда «Пантикапейский дневник» приобрёл самый масштабный вид.

— Олег, а как Вы нашли музыкантов для воплощения столь масштабной идеи?

— Музыкантов я искал долго и по рок-н-ролльному своему разумению искал их среди музыкантов-друзей, прежде всего, по группе «Картуш», в которой я много лет играл, и которая плавно перешла в «Певцовъ-оркестр». Из этого коллектива  – гитарист Михаил Фомичёв, дудукист Виталий Погосян и вокалист Борис Голик. Бас-гитарист Андрей Дюков и барабанщик Андрей Чуркин – мои друзья из группы «Зёрна», которые сотрудничали со мной в «Сакмаров-Бэнде». А дирижёр Рустем Абязов блистательно продирижировал этим произведением и, по сути, был организатором его исполнения.

— Когда можно будет услышать «Пантикапейский дневник» в Москве и Петербурге?

— К сожалению, я пока не представляю, когда мы сможем сыграть «Пантикапейский дневник» в Петербурге, Москве или других крупных городах. Это связано с огромным организационным трудом и большими  затратами. Если бы я был вхож в филармоническую систему, наверное, это было бы легко организовать, имея оркестр, хор, дирижёра и добавив к ним рок-музыкантов. Но пока я не знаю, как это можно сделать и остаётся только надеяться, что когда-нибудь это произойдёт. Сейчас у нас есть хорошее качественное видео двух исполнений «Пантикапейского дневника» в Казани, радуемся и этому.

— В 2022 году, спустя 12 лет, Вы снова обратились к крупной форме – написали симфопоэзу «Анастасия. Любовь и миръ». Расскажите о ней.

— Написав «Пантикапейский дневник» и воплотив его на сцене, я не думал, что снова обращусь к крупному музыкальному замыслу. Но четыре года спустя появилась «Анастасия». Появилась она на эмоциональной волне нового этапа моей жизни – завершения московского периода и возвращения в Петербург, где я встретил новую любовь. Как и «Пантикапейский дневник», поэма «Анастасия» была написана очень быстро, за несколько часов и имела вид цикла любовных откровенных стихов, посвящённых далёкой возлюбленной. Конечно, потом мне захотелось эти стихи положить на музыку. В этом мне помог сын Илья Сакмаров, который создал электронную рамку. На концерте в московском клубе Glastonberry мы оживили её саксофоном, флейтой, бас-гитарой, а тот же актёр Антон Бельский прочитал текст.

По сути, «Анастасия» стала для меня первым откровенным эпическим признанием в любви. Будучи постмодернистом и последователем питерской рок-н-ролльной иронической школы, которая, в свою очередь, во многом опирается на творчество ОБЭРИУтов, Хармса, Джорджа Гуницкого, я ещё в «Пантикапейском дневнике» и своих песнях иронично и, как мне казалось, иносказательно, решал темы своих отношений с Женщиной. Это магистральная тема моих песен, стихов, поэм.

В «Анастасии», в отличие от всех моих предыдущих сочинений, нет никаких иносказаний, это прямое любовное высказывание. Этим оно мне очень дорого, я горжусь им и считаю своим достижением. Обычно люди в юности начинают с любовных стишков, а потом приходят к более утончённым эзоповым формам высказывания. У меня произошла обратная эволюция. Я начинал со сложных, завуалированных изощрений, а в 63 – 64 года пришёл к прямому выражению своих эмоций.

— «Анастасия» существует в двух версиях – электронной и симфонической. Почему Вы решили «удвоить» её?

— Первое исполнение «Анастасии» было записано в Москве в сентябре 2022 года. Вместе с Ильёй мы свели это звучание в единый поток, добавив партии гитары моего друга из Владивостока Анатолия Погодаева. Получилась поэма в студийно-живом виде. Это произведение тоже было снято на видео, получился интересный фильм.

Затем дирижёр Рустем Абязов предложил сыграть эту музыку вживую с оркестром. Сначала эта идея мне показалась невозможной: очень много электроники и импровизации. Но в результате длительных организационных усилий был создан симфонический вариант – абсолютно живой, без единого записанного инструмента, и исполнен в Казани в июне 2023 года. Получилось самостоятельное сочинение, имеющее с электронным только формальные сходства – те же стихи и мелодические абрисы. Но эмоционально это совсем иное.

— Какое из них Вам ближе?

— Не могу сказать. Мне нравится и электронная, и живая оркестровая версия. Одна – электронно-компьютерная – импровизационная, джаз-роковая, а другая – академическая, богатая и насыщенная тембрально. При этом мощный ритмический посыл первой удивительным образом сохранился и во второй. Но сейчас я чаще переслушиваю оркестровый вариант.

— А что это за жанр такой – «симфопоэза»?

— Очевидно, симфо – симфоническая музыка (хотя оркестр камерный) с добавлением других инструментов, а поэза – термин, отсылающий к поэтическому творчеству футуристов. Поэтому симфопоэза для меня – это жанр серьезный, с музыкальным развитием и участием чтеца.

— Ещё одна Ваша симфопоэза называется «Холодная осень. Хокку». Это наложение стихов на два выдержанных диссонантных аккорда. Как создавалось это произведение?

— В отличие от «Анастасии», «Хокку» — это немножко другое. В период сочинения «Анастасии» был безоблачно обнадёживающий эпизод моего чувства и отношений с далёкой возлюбленной. Далёкой – потому, что Анастасия была в тот момент в Петербурге, а я – в Москве. Пару месяцев спустя после «Анастасии» в момент душевной тревоги, вызванной моими собственными мыслями, а не объективной ситуацией в развёртывающемся романе, я сочинил очень быстро, за одну ночь, цикл японских трёхстиший хокку.

— Откуда взялась японская тематика?

— Когда-то я сильно увлекался японской культурой, читал стихи японских авторов в русском переводе, прозаические романы, смотрел фильмы Куросавы, был неоднократно в Японии, поэтому для выражения своих страхов и любовных надежд я использовал вполне естественный для себя достаточно изощрённый тип стихосложения японского со строгой схемой 5-7-5. Три строчки обязательно организованы ритмически: в первой – пять слогов (в переводах на другие языки может быть пять ударных стоп), во второй – семь, в третьей – снова пять. Эмоциональное смысловое требование к хокку – описание природы, объективный взгляд на мир, отсутствие прямых высказываний, но обязательное присутствие любовных страданий и какой-то трагедии, философского принятия мира.

Как я понимал японскую эстетику, поэтику, идеологию, так примерно я и изложил в цикле стихов свои тревоги, лирические переживания. Это сочинение сразу потребовало музыкальной реализации. Я пытался его создать на нескольких концертах, используя свои записи на японской флейте, возможности чтеца Антона Бельского и бас-гитариста Андрея Дюкова, то есть того же состава, что и в электронной «Анастасии».

— Почему «Хокку» решили тоже сыграть с оркестром?

— Хронологически это происходило в то же время – осенью 2022 года. Но мне показалось это неубедительным, я оставил эти попытки. А дальше произошло чудо. Когда мы начали готовить к записи симфоническую «Анастасию», я попутно сочинил сложно звучащую оркестровую версию хокку с чтецом, мною как солирующим флейтистом и вокалистом-контртенором, поющим высоким голосом одновременно с игрой на флейте, и сложной серийной техникой, изобретённой композиторами нововенской школы Арнольдом Шёнбергом и его учениками Антоном Веберном и Альбаном Бергом в начале XX века. В этой музыке не должно быть традиционной гармонии. Прежде чем 12 полутонов гаммы не повторятся, они не должны звучать снова, то есть, например, нота «до», прозвучав один раз, не должна звучать до того, как не прозвучат все остальные. Поэтому в моём варианте «Хокку» два аккорда – один из них состоит из шести звуков гаммы, другой – из оставшихся шести. И пока первый аккорд не закончит звучать, второй не появится. В этой же системе – импровизация флейты и голоса.

«Хокку» звучит диссонантно, экспрессивно и драматично, я бы сказал, даже депрессивно — додекафонная техника подразумевает такие эмоции. На мой взгляд, получилось очень интересно. Композиция небольшая, но интенсивная, психологическое ощущение времени растягивается. Она кажется длинной и насыщенной.

— В «Анастасии», «Хокку» и «Пантикапейском дневнике» принимал участие один и тот же оркестр. Пробовали ли Вы других музыкантов?

— Произведения крупной формы я исполнял только с “La Primavera”, чтецом Антоном Бельским и близкими мне музыкантами, имена которых я уже перечислил. Я рад был бы сыграть их и с другими коллективами, но пока не получилось. Возможность эта сохраняется, потому что есть все партитуры. Если какая-то филармония или оркестр заинтересуется, я готов предоставить ноты.

— Планируете ещё работать в подобных жанрах?

— В своей жизни я особенно ничего не планирую, потому что планировать – это Бога смешить. Я не планировал ни «Пантикапейский дневник», ни «Анастасию», ни «Хокку». Творчество вряд ли можно планировать, поэтому не знаю, что будет дальше. Все эти сочинения, по крайней мере, стихи появились в момент неутолённой любовной страсти. Сейчас у меня этого нет – я живу в абсолютном счастье и полной гармонии и пока не представляю себе произведений, подобных «Анастасии».

Пока я снова увлечён песнями. У меня есть рок-группа «Жарко», это очень интересно, и нет оснований для крупной формы.

— Кстати, о песнях. В 2012 году Вы исполнили их с теми же “La Primavera”. Кто делал оркестровку и почему Вы на это решились?

— Да, песенный сет с этим коллективом стал, вообще, моим первым опытом работы с оркестром – в 2012 году с ними и группой «Сакмаров-Бэнд» я сыграл свои песни. Я готовился к этому долго, почти полгода, сочиняя оркестровку, репетируя с рок-группой, которая была вынуждена не импровизировать, а играть строго по нотам. В результате всё сложилось. Концерт назывался «Конец света», потому что он исполнялся в тот день, когда в 2012 году все ждали конца света по календарю Майя. Он интересен, забавен, внушителен, в нём есть и драматика, и трагедия, и лирика.

Недавно я переслушал эту запись и очень рад тому, что это когда-то случилось со мной. В отличие от нынешнего бума использования оркестра где попало, с кем попало и как попало только для того, чтобы он был и можно было его упомянуть на афише, у нас всё получилось органично. Вообще, рок-н-ролл не нуждается в симфонических оркестрах, если это не задумано изначально. Я сочинял концерт «Конец света» сразу для оркестра и группы.

Я был бы рад повторить это, и, наверное, я это сделаю, как только появятся новые песни, соответствующие новому времени.

С Олегом Сакмаровым беседовала Анастасия Видмайер, специально для Musecube