«Я – как ртутный шар,

И мой блеск ядовитей, чем газ.

Я чище стал,

Чем в общественной уборной унитаз».

Константин Кинчев.

Под аккомпанемент матерных выкриков и пьяных гимнов поезд медленно тащится по оранжевой ветке, ежеминутно рискуя завалиться на бок от яростных танцевальных па странных «людей в черном», с красными шарфами на шеях и шипастыми браслетами на запястьях. Выход из метро Проспект Мира буквально запружен ими, но изредка в толпе попадаются и вполне респектабельные пожилые отцы семейства в пальто, и пухленькие мамочки с годовалыми детьми на руках, и ребятня лет 10-11 – все без исключения в одинаковых косынках, платках или шапках, которые, можно подумать, являются непременным атрибутом для прохода на концерт. Шутка ли – не каждый год АлисА празднует тридцатилетний юбилей в «Олимпийском»!

Внутри спорткомплекса не то чтобы яблоку негде упасть, но народу действительно немало, и подавляющее большинство уже под мухой. То один, то другой просят запечатлеть их на фоне концертных плакатов в невообразимых позах, затем прилюдно снимают свои обычные одноцветные футболки и, отсвечивая пивными животами, облачаются в фирменный мерч с не менее торжественным видом, чем какой-нибудь Арагорн – в боевые доспехи. На каждом шагу надравшиеся мужички и потрепанного вида дедки потрясают исцарапанными кулаками и хриплыми, насквозь пропитыми голосами горланят «Алиса, Алиса!», а печальные старушки-продавщицы обреченно перекладывают на прилавках никому не нужные «марсы», «сникерсы» и бутерброды. Мимо на заплетающихся ногах ковыляет парочка фанов, явно потерявших интерес ко всему происходящему вокруг. «Серж, — с присущей только пьяным почти детской искренностью объявляет первый. –Я в говно». «Да забей, тут все такие» — Серж уводит спутника в уборную, где я, наконец, понимаю смысл выражения «положить на дым руку». С трудом уклоняясь от клочьев летящего со всех сторон пепла и брызг алкоголя, спешу занять свое место на галерке, откуда удобно следить за заполняемостью зала. В течение следующих двух часов фан-зона забьется практически под завязку, танцевальные партеры – чуть больше чем наполовину, а боковые сектора так и будут уныло пестреть пустыми сине-оранжевыми глазницами. Позади меня расположилась целая «папа-мама-я – хард-роковая семья»: глава семейства поет дифирамбы алисовской выставке на Старой Басманной, развернутой в качестве прелюдии к долгожданному концерту, его благоверная делает вид, что с интересом слушает, а представитель младшего поколения, ерзая на неудобном пластиковом кресле, самозабвенно ковыряет в носу.

Внезапно – раньше, чем можно было ожидать – гаснет свет, и на экране мелькают кадры шестиминутного ролика с нарезкой фрагментов избранных песен и фотографиями Константина Кинчева разных лет. Зал мигом приходит в движение и с удовольствием подпевает – функция разогрева выполнена, и теперь все лицезреют спины музыкантов, собравшихся прямо за сценой на последний брифинг. Вот Кинчев дает заключительные указания, натягивает перчатки и выбегает  на сцену с поистине молодецкой живостью, будто отмечает не тридцати-, а всего лишь десятилетний юбилей: та же стройная, подтянутая фигура, та же взъерошенная белобрысая шевелюра… И только при ближайшем рассмотрении в глаза бросаются морщины, тонкой сеткой испещрившие суровое лицо, а «белобрысость» оказывается обычной сединой, что, впрочем, ничуть не мешает мысленно перенестись в середину 80-х при первых же звуках «Экспериментатора», одной из визитных карточек группы с дебютного альбома «Энергия». И сразу понимаешь, чем так привлекала советских подростков времен перестройки музыка ранней Алисы: эта энергетика, острые, колючие рифмы, фразы-слоганы, брошенные в толпу на манер советских же революционных лозунгов. Все творчество Алисы — это своеобразное воплощение стихийного, подсознательного стремления к вольнице, присущего каждому русскому человеку, олицетворение его хмельной, порой жестокой, порой сентиментальной, но неизменно широкой души. И предельно простые строки «Левши» — «А в чистом поле луна, Синий лес до небес» — невольно приобретают иной смысл, чем банальное описание красот природы, лес кажется чем-то больше, чем лес, а луна – чем-то больше, чем луна, чем-то…немного святым.

Появись Алиса веков на 8-9 пораньше – и под ее гимны, ту же «Солнце за нас», князь Игорь уж точно разгромил бы половцев, а Дмитрий Донской и вовсе порвал бы в клочки полчища Мамая. «Дым да пожар, пепел, огонь, да чад» — на «Вот так» в фан-зоне загораются первые файеры; «Красавцы, пронесли все-таки!» — радуется Кинчев, и «по городам ветер ведет отряд…». Колоссальное единение, сплачивающее в единую волчью стаю и гопников, и хипстеров, и алкоголиков, и бизнесменов – словом, всех, кто осознанно или по прихоти случая забрел этим вечером в Олимпийский – достигает апогея на «Небе славян», которую так часто горланят воинственные школьники, собравшиеся на очередной Русский марш, не понимая и малой толики заложенной Кинчевым глубины, горячей любви к родине и неподдельной боли за нее. Полыхает уже не только фанка, но и танц-партеры, в один голос завывающие «Все это наша земля, все это мы…».

Помимо ничуть не утраченного со временем драйва, поражает удивительная актуальность и злободневность песен Алисы, как бы давно они ни были написаны, предельно емко и жестко характеризующих современную Россию, с ее, по выражению Шевчука, «сословным строем» и «боярами на каретах с мигалками». «А мы все молчим да все не можем понять, Как случилось так, что всех нас взяли врасплох» («Повелитель блох»); «Я читал в глазах, как казнили любовь, Как мир легко присягал чешуе» («Изгой»); «Нас величали черной чумой, нечистой силой честили нас, Когда мы шли, как по передовой, под прицелом пристальныз глаз…» («Красное на черном»). Но потрясающая харизма Кинчева, его непоколебимая уверенность в себе и в той своеобразной правде, которую он всегда нес на щите и которой до сих пор остается верен, буквально заражают бойцовским духом, пробуждают в душе здоровую агрессию и даже гнев, причем, как ни странно, без желания выплеснуть их на окружающих – для концерта такого характера публика ведет себя на удивление миролюбиво. Благо время от времени ее потчуют и отменными балладами («Качели», «Мама»), а на припеве «Ангела» все, как один, принимаются размахивать зажигалками и мобильными телефонами со светящимися экранами, все в том же поразительном приступе единодушия.

Кинчев крайне мало общается с залом – он просто не видит в этом необходимости, ведь и так все понятно без слов. Лишь однажды он просит активнее подпеть ему в припеве («Уверен, вы знаете слова, ведь мы, как я недавно сказал в Питере, культовая группа…но если и не знаете, ничего страшного»), а под конец приглашает еще на один концерт, 30 декабря, «в этом, как его, Известия…ну, в общем, в Известиях» (на сей раз, по случаю 55-летнего мини-юбилея самого Кинчева). Во время исполнения «Мы вместе», уже на бис, он, с виду ничуть не усталый, вновь и вновь повторяет «круто, круто!», а мощнейшим финальным аккордом и без того насыщенного концерта становится «Фавор»: «Во-о-о-о-льная стая, — призывает вожак, — скажи мне ДА!». И коротенькое словечко вырывается из каждой охрипшей глотки, выражая весь спектр эмоций, пробужденных неистовыми рокерами. Поворачиваюсь, дабы понемногу продвигаться к выходу, и снова вижу хард-рок-папу, отплясывающего первобытный танец с совершенно сумасшедшим видом в паре с хард-рок-мамой, чья показная благопристойность оказалась лишь неудачным экспериментом…
И их хард-рок-сыночка, который мирно спит, причмокивая губами и нервно вздрагивая во сне.
Спит, положив голову на заботливо подстеленный красно-черный платок.

Алексей Комаров, специально для musecube.org.

Фото для репортажа с официальной страницы Facebook 

Сетлист:

1. Экспериментатор
2. Солнце за нас
3. Вот так
4. Повелитель блох
5. Изгой
6. Небо савян
7. Ангел
8. Качели
9. Белая невеста
10. Работа
11. Апрель
12. Мама
13. Барабанное соло
14. Красное на черном
15. Шабаш-2
16. Картонный дом
17. Веретено
18. Кибитка
19. Левша
20. Северная быль

Бис

1. Мы вместе
2. Фавор