В жизни бывает всякое. В том числе такое горькое, трудное, страшное, что, кажется, не переживешь – сил не хватит. Но их все-таки хватает. И человек расправляет плечи, стряхнув тяжесть тоски и боли, находит новые смыслы и радости, новую надежду… Ищет и находит самого себя. Или, вернее сказать, сам себя создает? Этим вопросом задались авторы и участники фламенко-спектакля «Подай мне, надежда, руку…», премьера которого состоялась в воскресенье, 6 марта, в арт-кафе «Дуровъ».

Никаких декораций – только несколько стульев в глубине сцены на фоне простого синего задника. Минимализм, может быть, вынужденный – фламенко в России не самое кассовое зрелище – но здесь большего и не надо. На ближайший час вниманием зала завладеет эмоциональное действие, обрамленное стихами Федерико Гарсии Лорки и Хуана Руиса Хименеса в русских переводах. В афише спектакля заявлен еще один испанский поэт, Мигель Эрнандес, но его тут не вдруг обнаружишь: его стихотворение «Me sobra el corazon» звучит только в оригинале, на испанском («Как много сердца! / Хочу я сердце вырвать из груди…», если таки обратиться к переводу), и его не читают, а поют. Это первая песня спектакля.

Но тон происходящему задают не терзания Эрнандеса, а чуть измененная «Баллада о морской воде» Лорки. Декламируя ее «по ролям», один за другим выходят из-за кулис все пятеро артистов: Вера Зотова, выступившая в роли режиссера и главного чтеца; пальмера, то есть ответственная за ритмичные хлопки-пальмас, Евгения Кузнецова; гитарист Максим Мельников, вокалистка Мария Жаркова и, наконец, танцовщица Екатерина Ковтун.

… Слишком горька, сеньора,
вода морская…

В следующее мгновение коллеги по сцене стаскивают с плеч Кати небрежно накинутое ярко-алое болеро и белый платок-мантон, оставляя байлаору в облегающем полупрозрачном черном платье, от которого, впрочем, ее тоже избавят после первого же танца – сигирийи. Под платьем окажутся черные бриджи и боди. На этом переодевания только начинаются. Постепенно, в разных танцах обыгрываются все элементы изначального многослойного костюма, а ближе к концу спектакля стоящую на коленях на краю сцены танцовщицу причешут, закрепив в волосах белую розу, и облачат в ярко-алую юбку в пол.

Стихи, музыка, танец, все эти раздевания и одевания, как кусочки паззла, из которых складывается сюжет: движение человеческой души от краха надежд и глухого отчаяния до примирения с собой, освобождения от раздирающих противоречий, счастья. От черной тоски сигирийи до искрящейся радости алегрии. И не обязательно различать фламенковые стили, чтобы ухватить суть. От танца к танцу меняется пластика танцовщицы: поначалу угловатые, болезненно-резкие движения становятся мягче и легче. Последний танец, та самая алегрия с белым мантоном – это уже почти полет. Иначе ведут себя и кантаора, пальмера и чтец – не фоновые персонажи, но активные участники действия. Поначалу они то тянут главную героиню-танцовщицу в разные стороны, а то окружают, хватают, обрывая на пике стремительный рывок вперед; потом застывают как изваяния, и, наконец, сами кружатся в радостном танце. Кто они ей – враги или друзья? Ни то, ни другое, а точнее, и то, и другое – это ее собственные мысли, желания и чувства.

Главный переломный момент спектакля – начало возрождения героини к жизни. Это танец с кастаньетами под вовсе не фламенковую, а классическую музыку. «Астурия» (она же «Легенда»), написанная Исааком Альбенисом в конце XIX века, знакома даже людям, далеким от испанской музыки и танца – ее фрагменты звучат в песне The Doors «Spanish Caravan». Танец предваряет стихотворение Хименеса, давшее название всему действию:

Подай мне, надежда, руку,
пойдем за незримый гребень
туда, где сияют звезды
в душе у меня, как в небе…

– Мы взяли концепцию перехода от сигирий к алегрии. В общем, она очень жизненная, – говорит мне Катя уже после концерта, успевшая перевести дух, расставить по вазам подаренные букеты и вытащить из с виду свободной прически пяток шпилек, но все еще не сменившая сценический костюм.
– Потому что, когда случается какая-нибудь… сигирийя, надо стараться сделать так, чтобы в конце все-таки получилась алегрия. У нас основная идея, что вот эти три персонажа, которые рядом с лирическим героем действуют на сцене, – это он сам, какие-то его внутренние состояния, метания. И не надо ничего искать, все и так уже есть внутри. Просто нужно остановиться, прислушаться к себе.

Спектакль, начавшийся со стихотворения поэзией и заканчивается. (Кстати, если вы думаете, что слушать стихи – тоска смертная, вам просто не везло на хороших чтецов, которые понимают смысл того, что произносят, а не подменяют его придыханием и подвываниями.) Едва обрывается последний гитарный аккорд алегрии, вступает «Прелюдия» Лорки. Не знаю, выбрали ее только за настроение или за название тоже, но звучит оно обнадеживающе – особенно для тех, кто пока из своей сигирийи не выбрался. Как лишнее напоминание о том, что всякий конец – это только начало чего-то нового…

И тополя уходят,
но след их озерный светел.
И тополя уходят,
но нам оставляют ветер.

А мир светляков нахлынет –
и прошлое в нем потонет.
И крохотное сердечко
раскроется на ладони.

Елена Емышева, специально для MUSECUBE
Фотографии Ольги Гнетовой