Надеюсь, у драматурга Константина Рубинского все же нет аллергии на фиалки, а исполнительницы партии Виолетты в свеженькой премьере Московского театра оперетты не снятся ему ночами, ибо…

Только зрители театра пережили удар под дых от «Веселой вдовы», смирились в том числе с несклонением по падежам мужских фамилий в «Мистере Икс», как на горизонте появилась «Фиалка Монмартра» за авторством того же либреттиста и режиссурой Алексея Франдетти.

Смотрите, какой портрет главной героини рисует нам драматург… Без некоторых спойлеров тут не обойтись, конечно, но всех карт раскрывать не будем. Итак, придя с доставкой цветов на крошечную мансарду (где обитают богемные поэт, музыкант и скульптор со своею натурщицей и подругой жизни), девушка не застает никого дома, однако проходит внутрь и… на 5 минут заводит свою выходную арию, обращаясь к никому, то есть всему залу, в целом. Обнаружив вернувшихся хозяев жилища, «юная и искренняя продавщица цветов» (эта цитата с сайта театра) с места хамит хозяйке дома, а потом, заметив дырку на пиджаке партнера хозяйки, берется — немедля — штопать (да, прямо при его пассии). Чуть позже она обнаружит блестящие замашки манипулятора; а также с опытом уличной певички (как мы знаем из той самой первой арии, она поет, когда разносит цветы) выбьет себе право порепетировать главную роль в будущей оперетте (но, так и быть, «слава мне не нужна», согласится на 3го «лебедя» в 4м ряду (или 4го — в 3м, неважно)). Что еще… Из чувства жалости к единственному несвободному (для нее — пока еще) мужчине на этой мансарде эмпат Рубинского, отправленная с поручением и запиской (!), закладывает — вместо этого — единственную свою ценную вещь (которая также является фамильной реликвией) и возвращается с «икрой, салатом нисуаз, ветчиной, сыром, цыплёнком, фруктами, шампанским и бордо». Если в вас перестала помещаться театральная допустимость и вы уже отбили себе лицо фейспалмами, крепитесь: обе хрупкие солистки этой линейки в состоянии поднять, пронести по комнате и сбросить с крыши (!) корзины с 50+ розами, ни капли не переживая за потенциальных жертв внизу — кроме того, вам еще предстоит узнать, что она сносит побои от своего цветочного шефа, и сквозь прекрасное многоголосье хора (богемных друзей творцов) расслышать, что «она подписала <некие> бумаги» при приеме на работу. И пока вы в антракте будете «переваривать» акт «работорговли», в который будут реинвестированы неожиданные богемные тысячи, поразмышляйте, почему Виолетту (а она представляется Виолеттой) называют только и исключительно Фиалкой. Впрочем, временами она и сама абстрагируется от своего имени и говорит о себе в третьем лице, что (с точки зрения психологии) может свидетельствовать о включенных защитных механизмах ее психики и/или крайне низкой самооценке.

…В какой-то момент создавалось ощущение, что при выводе из репертуара предыдущей версии спектакля в постановке Александра Горбаня (откуда так хочется сейчас процитировать «оперетта как котлета, оперетту ты не тронь!»), будет возвращение к всамделишному Кальману, но если бы у того было что-то подобное, вряд ли бы центральной героиней восторгались хоть когда-нибудь за истекшие примерно 90 лет…

Окей, фабулу Константин Рубинский взял у маэстро, но характеры-то в своей работе выписывал откуда? И, главное, зачем? Окей, спасибо драматургу от богов опереточного Олимпа (и простых смертных) за то, что на сцене Большой Дмитровки, 6 прозвучали вставные номера из «Орфея в аду» и «Императрицы Жозефины», но вынесет ли Боливар двоих? В четырех станциях метро юго-западнее каждый божий день шествует караван… Окей, караван (как и любой театр в театре)  — отличный способ «выгулять» откровенно простаивающие в этой постановке балет и хор, но зачем в номере «их трое, я одна» на сцене еще «семь» гномов? У бедной Виолетты жар — и она видит себя многоруким Шивой; или, не дай небо, имеет психиатрический диагноз на ту же букву?

Если в «Веселой вдове» был тотальный мисанденстэндинг с хронологией событий и годами жизни различных деятелей кинематографа, то здесь (с легкой руки понятно кого) министр изящных искусств «подписывает проект» <строительства> Эйфелевой башни, которая к моменту премьеры оригинальной «Фиалки» украшала Париж лет так… 40. Говоря о нелегкой службе государственного деятеля, нельзя не вспомнить о служебном транспорте — и на этом моменте очень хочется побеседовать о его размерах, ТТХ, маневренности и — особенно — способах причаливания и покидания борта. Я лично не берусь представлять Мадлен в длинном платье на веревочной лестнице, во Фраскатти верю: он  может всё!

Я, в целом, постигаю, что оперетта — жанр, допускающий условности и нестыковки (и постоянно помню о том, что это прекрасная музыкальная сказка для взрослых с перляжем французского брюта), но, как по мне, когда третий лебедь в четвертном ряду первого акта за антракт вырастает в главную героиню, а главный герой из длительной командировки возвращается аккурат за 20 минут до того — лимит вот этого всего уже стремительно исчерпывается или, по крайней мере, к нулю стремится.

При этом у нас еще есть балерина и старуха мадам Арно от блистательных (но не так чтобы комичных) див театра и её бывший любовник Франсуа, на развитие отношений которых чернил явно пожалели; неприкаянные поэт и композитор; скульптор… Вот, кстати, о нем! Второй акт будет значительно бодрее, но весь первый — это «страдания юного Вертера» — в таком возрасте, в этой геоточке и с копеечным вином на каждом углу тонуть в беспомощной депрессивности как-то грешновато. Ваяет он при этом исправно, правда, дерево от гипса по звуку не отличает, но что уж с того. Борется ли он за кого-то? Послушно соглашается на ту, что рядом. Жалко, нам не успели рассказать о командировке, а восток-то — дело тонкое. Слышите звон? Это, видимо, осколки той самой сказки.

Единственные, чье существование здесь оправдано, а развитие  почти логично — это Фраскатти, Леблан и Мадлен. Да, они не всегда блещут умом, гротескны и т.п., но они хотя бы отвечают на предлагаемые обстоятельства (взять хотя бы каскадную ссору за кулисами — мне все еще жалко цитируемую выше оперетту-паровоз, не подумайте чего — но министр со своей визави скандалят только тет-а-тет, а на людях, так, бранятся да тешатся). Леблан же уверенно держит покерфейс и уводит приму в закат.

Не знаю, предполагалось ли такое количество пасхалочек, но диалоговые и визуальные отсылки к «Летучей мыши», «Доходному месту», «Анне Карениной», «Баядере» и чему там еще вот вообще не способствуют удержанию внимания на мансарде и около. Когда я вижу весь мир в розовом платье, слышу об освободившемся теплом местечке, сожженных мостах, возвращении с Востока и вижу старого знакомого слона, я здесь и сейчас норовлю купить билеты на вот это, которое уже в крови (что для кассы театра — неплохо, но для зрителя-то и этого спектакля в моменте?..). И это постоянный друг театра отвлечется на покупку билетов, а случайный враг — даже не считает эти намеки. Праздник нарциссов (так-то он — реальный — мотоциклов ради…), равнение всех налево, разнотемпераментную «Карамболину» на поклоне я как-нибудь постараюсь пережить, но, опереточного небосклона ради, предложите постановочной группе — с билетом! — посидеть слева в ближнем партере и ложах бенуара в момент появления Виолетты перед ее выкупом у Париджи — пианино там зачем?

Получилась, безусловно, оперетта — яркая, местами харизматичная, местами абсурдная, без откровенного тяготения к мюзикловым антуражу и вайбу, с истинно опереточной игрой слов и оговорок, а также пышными костюмами — спасибо за это Алексею Франдетти, а также Екатерине Гутковской, Анастасии Пугашкиной и Максиму Обрезкову (и Ирине Кашубе — конкретно за теневой балетный номер). Но держится та оперетта только на гении Кальмана и любви зрителя к труппе.

А потому — главное и основное спасибо невероятным и несгибаемым: Екатерине Кузнецовой за веру в ее Виолетту, Ольге Белохвостовой за отсутствие страха перед статусом героини, Дмитрию Никанорову за стремление к высоким нотам во что бы то ни стало, Павлу Иванову за смелость быть отличным от дружочков и сдавать спектакль как ни в чем ни бывало, Александру Фролову и Александру Христофорову за их проявления той самой молодости всея оперетты, Дмитрию Лебедеву за любовь к музыке, Анне Новиковой за точность к деталям костюма, Александру Бабику за мерзость его министра, Владиславу Кирюхину за отыгрывание каждой секундочки и галоп, переходящий в каскад при появлении Мадлен, Глебу Косихину и Давиду Левину за интонирование в обличительном диалоге, хору и балету, что они все-таки есть, и last but not least оркестру и Константину Хватынцу за то, что музыка Кальмана и Оффенбаха все же превыше всего. Ну и театру — за «оперетта — смысла нету, но счастливый есть конец».

Ольга Владимирская специально для MuseCube

Фото Анны Мельниковой