Бродяги, нищие, авантюристы – образ, гарантированно цепляющий зрителя. Это на улице мы обходим потрепанных маргиналов по широкой дуге, а в кино – или вот в театре – распахиваем глаза и смотрим в их мир. Странный, непонятный, тьфу-тьфу-тьфу, что не наш, пусть остается где-то там далеко. А мы полюбуемся им издали. И на театральном фестивале «Радуга» пьесу «Двое бедных румын, говорящих по польски» смотри и со смехом, и настороженно, буквально впиваясь глазами в актеров. Ярославский акдемический театр привез в наш ТЮЗ беспроигрышную постановку: и по своей сути и теме, и по выразительности и живости всех ее участников.
Двое бродяги – бёртоновских таких, в мрачноватой бохо-стилистике знаменитого режиссера – то ли цыгане, то ли румыны (то ли то и другое одновременно), неоставимо движутся вперед по стране, переворачивая человеческие судьбы с ног на голову. Парха и Джина? Кто такие? Кто они друг другу? Ведь видно – врут о себе (а может, и себе), не гнушаются ничем и все равно притягивают к себе внимание словно магнит.
ПАРХА. На самом деле в паспорте у нее написано Пиралгиния, но она всем говорит, чтоб ее звать Джиной. Пиралгиния, Аспириния и Кофеиния — это у нас такие традиционные румынские женские имена. Святая Пиралгиния, у нас в Румынии есть такая святая, защитница пьяных женщин, возвращающихся домой в потемках. Нехило? В жизни всякое бывает. Такие вот женщины, как она. Но она всем говорит, что она Джина, не знаю, что за странный каприз.
На самом деле, конечно, и в паспорте у них другие имена, и сами они совсем из другого мира. Вот только наверняка не скажешь из какого. Может, выдумали они свою жизни, в которых после вечеринки, удолбанный наркотиками просыпаешься в чужой грязной одежде посреди чистого поля? Жизни, в которых они отбросы, неудачники, но не хотят себе признаться. Быть бродягами, ворами, румынами – значит, прятать за этими масками свою настоящую нищету и боль.
ПАРХА.
Однако к делу, дорогие дамы, шутки шутками, а между тем со мной случился случай совершенно непонятный, не знаю, как и объяснить, как все произошло, собственно говоря, это может показаться невероятным. Одним словом, по невыясненным причинам я оказался здесь, завтра мне к восьми на работу, но, к сожалению, у меня нет с собой телефона. А мне надо позвонить.
То есть, в общем и целом, ситуация такая: не знаю, как это доказать, но я не такой, каким кажусь. Я совсем другой, а это шутка, маскарад, ряженые, и, представляете, все это плохо кончилось, плохо. Я ведь актер, играю ксендза Гжегожа в сериале, вы, конечно, помните, ксендз Гжегож, вот-вот-вот, да, это я. Я еще вот что спросить хотел: сколько сейчас времени?
БАРМЕНША. Ой, вы знаете, у нас тут тоже маскарад. Она вот переодетая принцесса Диана, а я — Барбара Картленд. Двадцать два ноль-ноль, как показывают прилагаемые к делу часы.
Пьеса нарочито грубоватая и дерзкая. Актеры пересыпают ругательствами через слово – кому-то может показаться, что чрезмерно, фу, слишком уж маргинально даже для пьесы про запутавшихся проходимцев.
Пьеса современная и не стесняется этого, не прилизывает торчащие в ткани повествования постмодерничные нитки современной культуры. Джина кричит: «Ой, я рожаю, звони доктору Хаусу», бедные румыны курят электронные сигары, да и история — это классическая такая роуд-муви, хоть сейчас на голливудские экраны, и Джина даже немного похожа на Хелену Бонем-Картер, а с ролью Пархи, как обычно, справится бессменный Депп.
Только для развлекательного фильма слишком много горьких нот слышится в безумной мелодии пьесы, и в какие-то моменты хочется верить, что происходящее — и правда наркоманский бред, и лучше бы ничего этого не происходило.
Алена Муравлянская специально для MuseCube
В репортаже использованы фотографии фестиваля Радуга