Наблюдаем. Мы — дети, и нам страшно, что мы одни. Нас оставили, а там за стеной такие холодные глухие звуки. Мы — котята, следим за тенями, щуримся на свет, бьем хвостами в нужных местах. Попадаем в такт. Мы, случайно оказавшиеся на чьих-то похоронах, в чужом сне, в чужой жизни, в параллельной реальности. Можно продолжать бесконечно перепрыгивать из картины в картину, из кадра в кадр, из монолога в монолог. Но для этого нужен проводник – решительный, уверенный в своей правоте или разуверившийся в адекватности этого мира.

Актер, режиссер, музыкант, перфомансист Антон Адасинский как нельзя лучше подходит на роль проводника. И вот мы уже в Roberts Town – в городе Роберта. В городе живут Марек и Роберт. Марек – живой и реальный, ранимый и конечный. Роберт – почти человек, нет — больше, чем человек, Роберт – тот, кем мог бы стать Марек, имея крылья. Роберт – тот, кого встретит Марек, когда будет уже чуть-чуть поздно. Совсем чуть-чуть, но поздно. Хотя ведь кто-то так и не встречает «крылатого себя». Не знаю, что печальнее.

Хорошей картине – хорошую раму. Лофт-площадка Скороход – прекрасное обрамление «Города Роберта». Свет, натыкающийся на кирпич, звук, натыкающийся на кирпич, история, натыкающаяся на открытый, незащищенный кирпич – как оголенные нервы, по которым пробегает импульс. Вечная история Марека, маленького гения Марека, маленького Марека в каждом из нас… А для чего все это? Что останется от Роберта, когда не станет Марека, что останется от проводника, если ему перестанут верить? История рождения и смерти. И чего-то между ними. Очень разного для всех и очень одинакового.

«…Возится малыш на земле (andante). Не может пока ходить. Но вот пошел (andantino). И все уверенней, уверенней (allegro). И знает уже – куда. И бежит, жонглируя днями и годами (vivace). И прибежит в тридцать восьмую свою весну. Вздохнет и приостановится. И пойдет уже медленней, спокойнее (andante). Свечку в церкви проставит учительнице физики за мантру «каждое тело стремится к покою»… И еще десять раз деревья разденутся под небом. И заснут шурша (adagio) И все чаще останавливается наш герой по щиколотку в осенних листьях (largo). Да и встанет, наконец, сдерживая вращение земли своей клюкой. Потом присядет на скамейку до весны. А когда припорошит снегом – заерзает, устраиваясь поудобнее (lento)…. Приляжет, повозится, как когда-то, в черно-белом детстве, на сером пляже в Рыбинске (grave). И замрет, слушая как снежинки тают на щеке (fermata). И станет опять счастливым. Второй и последний раз в жизни».

Здесь можно быть счастливым. В этом городе. В этих кирпичных стенах, в чужом сне, оставаясь посторонним или тем, кто прокалывает мешочки с песком-временем. Песок сыпется на страницы вечной книги, в которой уже есть почти все. Разве что не хватает одной фразы про тебя. Дотянись. Допиши. Ничего никому не доказывай.

Лена Ле специально для Musecube

Фотоотчет Екатерины Горчаковой смотрите здесь