На сцене одного из самых известных театров первопрестольной вот уже не первый год успешно идет «Евгений Онегин» по одноименному произведению А.С. Пушкина в постановке литовского режиссера Римаса Туминаса, возглавившего Театр имени Евгения Вахтангова в 2007 году. Премьера «Онегина» состоялась в Москве в 2013 году, а с ноября 2013 года началось мировое турне данного спектакля, который встречали аплодисментами и восторженными отзывами от России до Китая.

В постановке задействованы как именитые российские кинозвезды и актеры (Сергей Маковецкий, Алексей Гуськов, Людмила Максакова, Ирина Купченко), так и молодые, но уже полюбившиеся актеры театра (Евгения Крегжде, Ольга Лерман, Владимир Вдовиченков, Виктор Добронравов, Мария Волкова, Василий Симонов). Молодые и опытные актеры настолько органичны в своей игре, что возникает ощущение, словно в таком составе они играли всю свою жизнь.

Изначально Римас Туминас хотел назвать спектакль «Татьяна», что было вполне обоснованно – ведь главной героиней всего романа Римас Туминас (вслед за автором – А.С. Пушкиным) считает Татьяну, отдавая дань своей любви Женщине – благородству ее природы, единству и цельности ее натуры, духовному началу, верности в общем смысле (себе и своим принципам, мужчине и семье, отдельным людям и обществу в целом, данным обещаниям, долгу). Более того, по режиссерской задумке весь спектакль – это отражение взгляда Татьяны, ее восприятие происходящего, а главный посыл «Онегина» — это вдумчивое и бережное отношение к женщине, своевременное в своем проявлении нежных чувств, а не потребительское отношение, не хладнокровное равнодушие и тупое безразличие как следствие ложного или действительного ощущения своей востребованности среди женского общества (не эта, так другая, какая разница…), не бесчувствие от пресыщенности женским вниманием, не жестокость как следствие таких равнодушия, безразличия и бесчувствия.

Режиссер физическим воплощением — совершенной пластикой актеров — без слов показывает всю трагедию поломанной женской судьбы именно вот таким отношением мужчины, отношением, которого не достойна ни одна женщина; каждое движение — это выражение этапа перерождения нежного и хрупкого существа, доверчивого и наивного, чистого и совершенного в женщину, которую в современном мире принято называть «стервой» — в существо несчастное, а потому озлобленное, разочаровавшееся в чувствах, а потому ложно-хладнокровное, потерявшее надежду, а потому язвительное, отвергнутое, а потому отвергающее, в женщину надломленную, исковерканную с такой же поломанной и исковерканной судьбой с этой вечной печатью неразделенного первого попранного чувства. Римас Туминас показывает и то, насколько важна роль мужчины в жизни женщины, в ее становлении, в ее дальнейшем пути и в жизни в целом. И также, через пластику актеров, режиссер показывает и то, как сам мужчина воспринимает и переживает собственное влияние на женскую душу. Режиссер пытается донести до зрителя всю хрупкость душевной организации женской натуры, которая трансформируется под отношением мужчины – либо женщина расцветает и благоухает, как цветок, за которым ухаживают и который берегут, либо навсегда увядает, как сорванный и попранный, словно бы никому не нужный, но не бездушный цветок (ведь когда-то же он все-таки распустился и цвел, лишь затем душа его завяла, когда его сорвали не те и не тогда). Этим посылом о женском и мужском, о важном и второстепенном, о наполненном и пустом, о благородном и подлом пронизан весь дух спектакля.

«Евгений Онегин» Римаса Туминаса — это его, Римаса Туминаса, «Евгений Онегин», пусть и знакомый каждому по цитируемым строкам, но раскрывающийся совершенно с другой стороны. В спектакле много авторских находок – удивляющих, но более полно раскрывающих задумку режиссера. Огромное зеркало позади сцены удваивает пространство, разделяет его, но одновременно расширяет, увеличивает происходящее на сцене. Это зеркальное пространство, приходящее в движение в значимые моменты (такие, как убийство Ленского), несет свою смысловую нагрузку – действие происходит как бы здесь и сейчас, но всегда обращено в прошлое (но никогда – в будущее, словно подчеркивая тем самым отсутствие этого самого будущего). Раздваивая пространство, раздваивается и само время. Все действие спектакля происходит на фоне этого зеркального пространства и словно бы в танцевальном зале, который мы видим в самом начале. И этот зал, в котором развиваются события, смена которых лишь едва обусловлена сменой интерьера, — тоже не случайность. Репетиционный зал, в котором молодые девушки в белом (цвет чистоты, непорочности, наивности, девичества) старательно выделывают заученные ими «па», — это та же сцена на сцене, театр в театре, то есть – жизнь как игра по заученным правилам, лишь изредка нарушаемая случайной импровизацией. Это сейчас эти невинные создания, больше похожие на ангелов, вытанцовывают заученные движения, — и это – отражение выученных общественных правил и социальных норм, которым с детства учат молодых девочек, превращая их из непосредственных и чувствующих созданий в продумывающих каждый шаг расчетливых роботов (сделай определенное «па» — улыбнись, покажи наигранную скромность, прояви восторг, — и тогда тебя возьмут замуж, как пример). Кроме того, в спектакле присутствует тема двойников. Она по-своему примечательна и остроумна, это – настоящая находка режиссера. Два Онегина, два Ленских. Но – одна Татьяна. И это – не случайность. Цельность женской натуры противопоставлена изменчивому и непостоянному характеру мужчины. Рождение идеи двойников отчасти раскрывает Сергей Маковецкий (здесь процитируем его слова): «У Александра Пушкина есть подсказка, этакая «лазейка», за которую зацепился художественный руководитель Римас Туминас. Помните этот отрывок: «Письмо Татьяны предо мною; Его я свято берегу, Читаю с тайною тоскою И начитаться не могу»? Из него ясно: вся эта история давно прошла, но Онегин хранит письмо Татьяны как свою единственную драгоценность. Поэтому и родились два Онегина. В спектакле есть Онегин, который игнорировал письма Татьяны, ходил на балы, а есть тот, что вспоминает. Это не трактовка классики, а удивительное нахождение образа». И действительно: режиссер создал двух контрастных Онегиных. Молодой Онегин полон юношеского эгоизма, он самовлюбленный надменный франт, подчеркивающий свое превосходство и отличие от других (однако, ни превосходства над другими, ни отличия от других мы не видим, поскольку Онегин вращается в обществе таких же самовлюбленных надменных франтов, считающих себя особенными, но таковыми, по сути, не являющимися, но также и в обществе, в котором эти самые «другие» превосходят Онегина своими душевными качествами во много крат – та же самая Татьяна).  Кроме того, молодой Онегин – это также и собирательный образ: образ так называемого «лишнего человека», типичный образ русского человека литературы XIX века. Что такое молодой Онегин? Это не только отдельно взятый человек, это – все поколение молодых аристократов, разочаровавшихся в жизни, потерявших всякие иллюзии, не ждущие ничего ни от кого, обреченные на вечные поиски, скучающие, но так и не осознающие, что все трагедии, случающиеся в их жизни, проистекают от их собственного бездействия и бездумия (апатия заменяет действие, вызывая скуку, отупляющую мысль, которая становится рефлексивной и заученной, следующей принятому в обществе, а потому лишенной оригинальности и свежести). Трагедия Онегина – трагедия всего русского молодого общества, когда люди рано разочаровываются в жизни, а затем не могут найти свое место в ней или попросту не способны это сделать, придавленные апатией и недоверием к существующему обществу и всему его строю. Римасу Туминасу в Онегине удалось воплотить ту самую русскую загадочную блуждающую и страдающую душу, неприкаянную и потому несчастную. На самом деле, проблема Онегина – это проблема всего русского народа, актуальная и по сей день. Сколько среди нас таких «неприкаянных», не нашедших себе места?..

Татьяна Римаса Туминаса – это также собирательный образ цельной и чистой женской натуры, благородной природы неиспорченной женской души, более близкой к девической – наивной и доверчивой. Не потому ли Татьяна часто появляется именно в белом платье, легко и воздушно окутывающем эту стройную и хрупкую фигуру, — цвете непорочности и, если можно так выразиться, девственности – девственности в плане нетронутой чувственными бурями души, души, не познавшей всю трагедию неразделенной первой любви. Однако, отвергнутая Онегиным, Татьяна сменяет белоснежное облако девической сорочки на более строгие платья таких же строгих темных оттенков. Костюм Татьяны словно подчеркивает свершившийся в душе девушки надлом, смену волнительного предвкушения счастья на горечь первого разочарования в любви. Татьяна всегда задумчива – с самого первого выхода на сцену и до последнего танца с медведем Татьяна представлена углубленной в себя, в свой внутренний мир и размышления о сущем. Что бы ни делала эта девушка, она всегда погружена в себя и свои мысли. Даже танец с медведем под занавес – это какая-то физически воплощенная мысль, аллегория, дума. Какой-то ореол неземного существа постоянно незримо окутывает Татьяну – она как бы здесь, со всеми, но, в то же время, она живет и существует в каком-то своем мире – более богатом и одухотворенном, а потому и трагичном. С первых минут появления Татьяны невозможно избавиться от ощущения какой-то обреченности этого невинного существа – в силу этой самой невинности. Оттого трагедия Татьяны больше находит отклик в сердцах людей, ведь страдания невинного существа всегда заставляют переживать всю боль от таких душевных мук вместе с ним, сочувствовать и сопереживать полно и глубоко. И действительно – после первого акта в антракте царила невесомая дымка задумчивости на лицах зрителей. Сложилось впечатление, что драма души Татьяны больше нашла отклик в женских сердцах, что, вероятно, справедливо – ведь каждой девушке, которой исполнилось 16-18 лет, каждой женщине знакомы и близки те переживания, которые терзают Татьяну, — этот вкус первой безответной любви, последующего горького разочарования вследствие отвергнутого чувства и бесконечных душевных терзаний. Отдать чистоту первого чувства не тому, быть отвергнутым в своих самых светлых помыслах и лишиться разом всех своих надежд – это ли не то, что найдет во все времена понимание зрителя и заставит его сочувствовать и сопереживать герою и испытать это вновь вместе с ним? Римасу Туминасу удалось передать всю глубину испытываемых Татьяной чувств. Более того, режиссер создал такой образ Татьяны, который погрузил и самих зрителей на эту глубину.

Такие режиссерские находки, как, например, разорванное на клочья письмо Татьяны к Онегину, помещенное под стекло, которое впоследствии нашло место на стене в углу сцены, где задумчиво сидит и мыслит старый Онегин, тоже не случайны и наполнены скрытого, но легко читаемого смысла. Письмо хранится бережно, как музейный экспонат, как какая-то ценная реликвия, и не по случайности именно в том углу, где оно висит, сидит размышляющий повзрослевший Онегин. Вся жизнь уже взрослого Онегина – это тоже реликвия, ушедшая в прошлое. Как и письмо Татьяны. Но строки влюбленной в Онегина девушки, птицами летящие на разорванных клочках письма, светлым пятном маячат на фоне мрачного пути некогда беспечного Онегина. Сами эти оставшиеся от письма клочки – это и есть те самые светлые пятна в жизни Онегина. Только единожды в жизни его по-настоящему любили, только однажды он мог стать счастливым. Но все это – в прошлом. Ничего не вернуть и ничто не исправить. Есть лишь покалеченные судьбы двух несчастных людей, которые могли бы жить иначе, но которые теперь вынуждены жить по правилам общества, а не по зову сердца – с другими, и, увы, не с теми. Татьяна выходит замуж, Онегин так и остается один. И Онегин, и Татьяна после всех пережитых бурь, потерь и приобретений перешли в жизнь спокойную, если можно так выразиться — спокойную до мутноватой скукоты, предсказуемую, регулируемую принятыми в обществе негласными правилами. Здесь нет места спонтанности чувств. Повсюду сдержанность и лицемерие. Омертвление чувств вместо их живости. Встречая Татьяну спустя несколько лет, Онегин словно бы вспоминает – ту силу первого чувства, которое когда-то к нему испытывала юная Татьяна. И это воспоминание является катализатором, всколыхнувшим в сердце Онегина так и не пробудившиеся за все время его земного странствия чувства (до этой встречи с уже взрослой, но все той же, Татьяной), не разделенные ни с кем, никому не нужные.  Складывается впечатление, что Онегин спал все это время, он будто намеренно впал в эту спячку, словно боясь себя растратить попусту и не на тех. Но в этой спячке он проспал и всю свою жизнь – возможную, счастливую, никогда уже не случившуюся. Признание Онегина – это не столько истинное проснувшееся чувство, сколько выражение сожаления о том утраченном действительном чувстве, которое он однажды мог приобрести, но так глупо отверг. Наивно полагать, что Онегин изменился за эти прошедшие годы. Наивно также полагать, что и Татьяна изменилась. Они оба остались теми же. Татьяна — все та же девочка с первым и не угасшим чувством первой любви, бережно пронесенном через все эти годы, ожидающая чего-то (как в тот вечер своих именин, с трепетом и волнением ожидающая Онегина, она все чего-то ждет с этим взглядом, устремленным вдаль – задумчивым и таким печальным). И все тот же Онегин — холодный, заморозивший все свои чувства, ничего не ждущий и ни на что не надеющийся, скучающий и, словно бы, не живой. Гармония души (пусть даже окрашенная в легкие тона задумчивой меланхолии) и цельность натуры Татьяны и противоречивый, конфликтующий с самим собой и с окружающим миром Онегин – этот контраст сохраняется на протяжении всего спектакля.Жизни взрослых Онегина и Татьяны больше не переплетены. Собственно, как и прежде. Их пути разошлись, не успев сомкнуться. Ни тот, ни другой так и не обрели счастья. Да и кто знает, были бы они счастливы друг с другом? Ответ на этот вопрос остался у каждого свой, скрытый за опустившимся занавесом.

Ирина Чернобровкина специально для MUSECUBE

Фото предоставлены Театром имени Евгения Вахтангова