Писать книги, снимать фильмы и ставить спектакли о жрицах любви сложно. Ибо можно либо впасть в слезливость и сочинить сладкую сказочку вроде «Красотки», либо удариться в порнографию, описывая перипетии жизни дам легкого поведения. Кстати, Куприна, автора «Ямы», как раз век назад в этом и обвиняли. Нет, на наш взгляд в повести нет ничего такого, но тогда рассказ о гулящих женщин в «двухрублевом» публичном доме стал бомбой.

Что интересно, режиссеры и сейчас обращаются к этому произведению. Летом 2024 года состоялась премьера спектакля «Яма» пермского театра «У Моста». Этот храм Мельпомены и Талии славится тем, что его создатель и режиссер С. Федотов ставит спектакли исключительно в классической манере, не допуская постмодернизма. То есть, если вы идете на «Старшего сына», вы увидите на сцене интерьер советской квартиры 1960-х годов, если на «Палачей» — то английский паб того же периода, если на «Макбета» — средневековый замок в Шотландии и т.д. «Яма» исключением не стала. На сцене была заботливо воссоздана обстановка борделя средней руки последних лет Российской империи: мягкая мебель, игривые картины на стенах, ковры, роскошные люстры или оранжевый абажур, делающий свет приглушенным, а атмосферу в зале – интимной. При этом декорации были многоплановыми: тут и гостиная в доме терпимости, и спаленка, и коридор, и даже (вот гениальное решение!) на балконе – комната бедного студента Лихонина.

Персонажи выглядели не менее достоверно. Вот представительница «руководства» борделя, а попросту экономка, Эмма Эдуардовна (В. Пономарева). Актриса мастерски перевоплотилась в колоритную отстзейскую немку: белесые ресницы, рыжие волосы, корсет, очки, великолепнейший немецкий акцент и потрясающе сыгранное чувство превосходства над вот этими «глюпими девошками». Проститутки одеты в стилизованное белье начала XX века: сорочки, панталоны, чулки. В ту пору неглиже было преимущественно светлых оттенков, и, казалось, сложно сделать героинь непохожими, если все носят пастельные тона, бантики и кружева. Но в стайке веселых девиц мы и по костюмам, и по манере держаться сразу выделяем четырех главных героинь.

Вот гордая яркая Женька (Т. Улановская). Ее корсет яркого бордового цвета отлично подчеркивает независимый характер героини. Тамара (В. Андросова) поначалу похожа на своих товарок по несчастью. Но постепенно замечаешь детали: четки в руках (намек на жизнь в монастыре) и пеньюар хорошего качества (осколок прошлой небедной жизни). Ну а эпизод, когда все девушки босиком, а она одна в туфлях на каблуках, очень четко расставляет акценты. Сложно забыть и невзрачный наряд (серое платье и простой платок) злосчастной Любки, которую студент попытался сделать «честной». Такой костюм четко отражает ее положение деревенской девушки, бедной, неграмотной, глуповатой. Манька Маленькая (А. Леднева) одета — точнее, раздета — «как все». Но этот персонаж отличается от прочих роскошной гривой белокурых волос и детской манерой речи, подсюсюкиванием, как выяснилось, фальшивым. Не так уж она проста и не так юна, как кажется на первый взгляд.

Сергей Федотов мастерски вел зрителя к вершине. Сначала – знакомство с девицами и другими персонажами (репортером, швейцаром, учителем и пр.), при этом первый акт закончился даже в несколько комическом ключе. Обольщение наивной Любкой ее «рыцаря» Лихонина немало повеселило зрителей. Но чем дальше, тем более трагичным становилось повествование. Смолк смех, и на первый план вышли нынешние и прошлые беды «веселых» девиц, которым, несмотря на название, было не совсем до веселья. Ну, а во время пронзительного и горького монолога Женьки в зале стояла тишина, люди боялись вздохнуть. Большинство из них в глаза не видели проституток и тем более не пользовались их услугами. Но трагическая судьба героинь нашла отклик даже в самых черствых сердцах. Казалось бы, какое нам дело до бед падших женщин, причем, столетней давности? Но эмпатия – великая вещь. Если мы можем сопереживать этим несчастным, жалеть их, значит, есть шанс, что с сексуальной эксплуатацией будет покончено хотя бы в наше время.

Минусы. Меня несколько удивило изменение возраста Тамары. В повести ей было тридцать четыре года, но в спектакле прозвучала цифра «сорок». Я понимаю, почему это сделано: сто лет назад дама тридцати четырех лет – это уже очень зрелая женщина, это сейчас «немного за тридцать» – разгар молодости. Видимо, режиссер боялся, что зрители не поймут. Но, прошу, пожалейте тех, кто Куприна читает и любит.

Екатерина Урзова специально для Musecube