В октябре 2020 года на сцене театра “Цехъ” случилась премьера спектакля “Gardenia” по одноимённой пьесе современного польского драматурга Эльжбеты Хованец. Спустя полтора года эта постановка Михаила Каргапольцева остаётся весьма востребованной зрителем, полностью собирая далеко не самый маленький по мерках камерных театров зал. “Gardenia” мировой известностью не обладает, но и назвать её скрытой жемчужиной нельзя: пьесу уже ставили за пределами родины автора в Словакии, Венгрии и Румынии, да и в нашей стране Каргапольцев не первым решил к ней обратиться: пьесу уже воплощала на сцене Волковского театра в Ярославле Алессандра Джунтини, а в московском Театре им. Пушкина её ставил хорошо известный в том числе и зрителю северной столицы Семён Серзин. Что же привлекает в этом материале как зрителей, так и драматургов?

Гардения — вечнозелёный кустарник, который нередко почитается символом семейного благополучия и гармонии. “Gardenia” — полная противоположность этого символа, история женщин из четырёх поколений одной семьи, передающих по наследству собственное несчастье. У каждой из них свои проблемы и причины, почему в их жизни всё сложилось так, а не иначе. Тем же немногим, что этих женщин объединяет, является глубокое разочарование в мире, в людях, а также родство, которое впрочем,  душевной близости не означает. Пытаясь, разорвать затянувшуюся на десятилетия цепочку проклятий, самая младшая из них приходит на сеансы к психотерапевту… 

Эльжбета Хованец не пытается дать глубокого психологического портрета каждой из своих героинь: она оставляет каждой из них лишь десять-пятнадцать минут на рассказ о собственной судьбе, который наносится на общее полотно крупными мазками: бедствующие родители отдали в приёмную семью, забеременела от эсэсовца, нашла мужа с другой; жила в сарае у чужих людей, вышла от безысходности замуж за заику и родила ребёнка с полиомиелитом; слишком много была предоставлена самой себе и сразу сбилась с дороги; с детства не видела проявлений материнской любви, кроме разве что подаренной собаки. Обезличивая судьбу отдельно взятой женщины перед общей историей семьи, пьеса отказывается от имён и лишь в духе антиутопических романов нумерует героинь: первая, вторая, третья, четвёртая. Эти женщины весьма схематичны не только в рассказе о себе, но и в попытках объяснить случившееся: “мать пила” — и всё, нет попыток разобраться, нет и желания изменить. “Нужно было работать, приходилось постоянно лечить” — из той же серии. Или “мама много работала и сильно била”. И так далее… У каждой из них в тот или иной момент возникает возможность поговорить один на один с собственной матерью и наконец что-то изменить, но из раза в раз эти диалоги становятся лишь квинтэссенцией их сложных отношений. Самый искренний разговор дочки с матерью происходит не на самом деле, а с потенциальным собеседником на сеансе психотерапии.

Каргапольцев во всём этом следует пьесе, не пытаясь преломить заложенные в её основе идеи, при этом каждую из героинь всё же наделяет собственной яркой краской, которая бы охарактеризовала в том числе и время её жизни. Первая (Анна Соколова-Селивановская) — элегантно одетая, получившая неплохое воспитание, она даже после всего пережитого напоминает своим младшим родственницам, что нужно оставаться женственной. Но, сломленная войной, она не может бросить пить… Вторая (Елена Матвеева) — уже дитя военного времени, жёсткая и даже жестокая, ворчливая, но обладающая бесконечной работоспособностью. Третья (Мария Шумилина) — дитя шестидесятых — носит яркие платья и джинсы, танцует и слушает рок музыку, пьёт и гуляет, беременеет в семнадцать и делает аборт. Четвёртая (Елена Коликова), чья молодость приходится на наши дни, пытается найти забвение в работе и ходит к психотерапевту. Работа каждой из четырёх актрис выглядит целостной, убедительной, почти безукоризненной, а ведь стоило выпасть одному звену цепи — рассыпалось бы всё. Актрисы в полной мере отразили как психологический портрет своих героинь, так и драму их жизни в целом.

Декорации в спектакле довольно необычны: по сути, они состоят из двух проёмов — дверного, и скорее всего, оконного. Через первый героини появляются на сцене, когда приходит их черёд. Ко второму же подходят и замирают, когда наступает момент самых откровенных слов. В это же место направлен основной свет: подойдя к проёму, героини оказываются в луче света, словно на исповеди перед залом, в некоторые же другие моменты они могут почти полностью скрываться в темноту. Каргапольцев в некоторым смысле привязывает актёра к свету, а не свет к актёру. В верхнем углу сцены находится небольшой экран, с которого Чертвёртая большую часть времени как бы со стороны наблюдает за тем, что происходит с её мамой, бабушкой, прабабушкой.

Ещё одно интересное режиссёрское решение связано с тем, как выстроены диалоги Четвёртой с психотерапевтом. Его голос (к слову сказать, мужской) раздаётся из-за спин зрителей, тогда как актриса стоит лицом к залу, а ещё он единственный в спектакле использует микрофон, накладывающий некий эффект на голос. Таким образом его диалог с четвёртой воспринимается как нечто параллельное во времени всей той истории, которая разворачивается у нас на глазах.

Вопрос о будущем этой семьи остаётся открытым. Какой станет родившаяся дочка Четвёртой? Как она её воспитает? Многое было сделано для того, чтобы преодолеть клубок семейных проблем. Под конец она терпеливо выслушивает все упрёки своих старших родственниц и пытается донести до них видение собственного будущего, а также убедить, что всё будет хорошо. Вот только едва ли она остаётся услышанной, да и долго ли такое выдержит? Да и психотерапевт как-то вскользь отметил, что едва ли можно помочь тому, кто не хочет помочь себе сам, а отец девочки не спешит звать Четвёртую замуж. При всей иллюзии благополучия остаются серьёзные сомнения, что гардения в этой семье в обозримом будущем зацветёт.

Все понимают, что однажды нужно услышать и понять, простить и помочь, начать жить настоящим и будущим, а не тяжёлым прошлым, иначе из замкнутого круга конфликтов и несчастий не выйти никогда. Понимают все. А сделать могут, увы, единицы.

Егор Куликов специально для Musecube