Говорят, «у войны не женское лицо» — женщина создана для того, чтобы дарить жизнь, а не отнимать ее. Главное предназначение сестры, жены, матери состоит в том, чтобы создать вокруг себя пространство мира, гармонии и любви. Война становится вдвойне страшнее от того, что тысячам вчерашних девчонок пришлось взять в руки оружие и пойти не только против врага, но и против собственной природы.

Наверное, поэтому, спектакль Полины Неведомской «А зори здесь тихие», состоявшийся 19 февраля на сцене театра «Мастерская», насквозь пронизан почти физически ощущаемым восхищением режиссера перед образом женщины. Каждая сцена — это едва ли не ода женской красоте – физической и духовной.

Не случайно иллюстрацией к афише спектакля послужил фрагмент картины Сандро Боттичелли «Весна», изображающий трех танцующих граций, совсем не ассоциирующийся с военной темой. Грации или хариты в греческой и римской мифологии – это символ торжествующего вечно юного начала жизни. Их точной копией кажутся героини спектакля, поставленного по мотивам одноименной повести Бориса Васильева, рассказывающего о судьбах молоденьких зенитчиц, бойцов Красной армии.

Раздается шум волн, и девушки с распущенными волосами, босые, в простых белых сорочках подбегают к краю сцены, словно навстречу морю. Они – воплощение молодости и чистоты. Как тут не вспомнить строки древнегреческой поэмы:
Посмотри — весна вернулась, —
Сыплют розами хариты;
Посмотри — на тихом море
Волны дремою повиты;

Такое начало военной драмы легко объяснимо – прежде чем надеть кирзовые сапоги, каждая женщина была сосудом гармонии и мира.
Кирзовые сапоги, кстати, тоже здесь: странными, чужеродными предметами смотрятся они на этом диком пляже, уже нарисованном в воображении. Недалеко обнаруживается большой армейский ящик, а в нем – солдатская форма. Девушки удивленно ее рассматривают, одеваются. Затем каждая подходит к своей паре сапог и находит в них разные вещи: одна – очки в тонкой оправе, другая — маленький гребешок, третья – мятую пачку сигарет. Надев сапоги, и окончательно войдя в новый образ, они по очереди представляются:
— Галя Четвертак
-Женя Комелькова
-Рита Осянина
-Лиза Бричкина
-Соня Гурвич

-Сержант Кирьянова – называется последняя, единственная из всех, одетая в галифе, а не в юбку, и окрепшим голосом командует остальным. – Равняйсь! Смирно!

Так хариты стали зенитчицами.

Но на этом красота не кончается. Глядя, как девушки обустраивают быт на железнодорожном разъезде, как смущают своего командира старшину Федота Васкова, отвыкшего от женского общества, как они развешивают белье, дурачатся или моются в долгожданной бане, понимаешь, что и режиссер, и актрисы очарованы своими героинями и любя вырисовывают такой ясный женский образ.

Прологом к спектаклю служит сцена с товарищем Третьим. Этого героя нет в книге Бориса Васильева. В постановке Полины Неведомской он — представитель высшей власти, гремучая смесь Сталина и всесильного демиурга, играючи отправляющего людей на смерть. Он запускает бумажный самолетик – и раздается настоящий взрыв. Приказывает – и девушки становятся солдатами. На протяжении всего спектакля товарищ Третий с интересом наблюдает за человеческой драмой, разворачивающейся будто специально для его развлечения.

Этот персонаж вызывает у зрителей противоречивые чувства. Кто-то не понимает его роли в постановке, кто-то выступает против того, чтобы вводить новых героев в сюжет повести. Павел Чердынцев, автор портала «Жизнь – театр» назвал появление товарища Третьего «чистой воды отсебятиной и извращением, ничем не оправданным проявлением буйствующей фантазии режиссера». Однако, задумавшись о его роли в постановке, можно согласиться с высказыванием Ивана Стрелкина, членом труппы «Мастерской»: «… хочу встать на защиту Товарища Третьего, мне кажется, в этом персонаже заложена замечательная и тонкая режиссерская мысль, и мне как раз нравится, что Сталин сливается с Богом, как это могло происходить в сознании советского человека».

Просматривая в Интернете отзывы о спектакле, часто встречаешь мнение о том, что постановка слишком затянута. Действительно, создается впечатление, что если ее немного сократить, действие будет смотреться динамичнее и резче. Может быть, поэтому и гибель девушек кажется смазанной — она не вызывает той острейшей боли, которую испытываешь, читая об этих сценах в книге.

А может быть, она прописана так размыто, потому что это история вовсе не о войне и смерти, а, наоборот, о женской красоте, о радости жизни и о любви?

Ира Калинина, специально для MUSECUBE

Фотоотчет Екатерины Горчаковой смотрите здесь