«Прогулки по рекам и каналам, Петергоф, Павловск!…» — кричит женщина в рупор. Это же современный Петербург, не так ли? Но что-то вывески на домах не такие – нет иностранных слов. Машины не шумят, телефоны не звонят по карманам, и люди одеты иначе. Мимо проходит женщина с ящиком пустых бутылок, громко напевая «Под небом голубым есть город золотой…». Ей кричат «Стой!», а она не останавливается.

26 декабря в театре на Литейном отыграли «Квартирник» – это первый спектакль трилогии режиссера-постановщика Романа Смирнова, посвященной Петербургу (в трилогию также входят «Тень города» и «Жар»). «Квартирник» создан по песням Алексея Хвостенко, или Хвоста, как называли его друзья. Именно он автор «Рая», известного благодаря Борису Гребенщикову как «Город золотой», и «Орландины», которую знают ценители творчества «Аукцыона».

Музыкальный спектакль – это лишь сухая оболочка жанра, в которую приходится облекать это творение. Это история без сюжета, без морали и без выводов, поэтому трудно ее пересказать. Это действо, сотканное из музыки и образов.

Роман Смирнов как-то рассказывал, что процесс создания спектакля был настолько спонтанным, что ход событий определился буквально за неделю до премьеры. Наверно поэтому настроение его – очень вольное. И зрители, кажется, прониклись им заранее – спектакль задержался минут на 15, так как опаздывали массово и прибывали безостановочно. А может, виной всему предновогодняя суета.

Первыми на сцене появляются музыканты – группа «Saundscript 33» — ведь это рок-н-ролльный спектакль. Тут даже более уместно слово «концерт»: барабанная установка, клавиши, гитары – все на месте, само действие – набор песен, прекрасно обыгранных.
Трудно сказать, что именно происходит на сцене. Какое время мы наблюдаем? Узнаем в героях себя или других? Эта музыка была создана Хвостенко годах в 70-80-х, но понятна она каждому – в зале есть дети, их родители и бабушки. Молодежь и старики – все смеются и плачут, все аплодируют, зараженные музыкально-театральной энергией.
Эти образы на сцене вне времени – может, они из 70-х? А может, вообще военного времени? Или это 90-е? Каждый узнает и вспоминает то прошлое, которое имеет.

Хотя, может, это и не воспоминания вовсе, может, это наше настоящее, наше «сейчас»? В таком случае это «сейчас» лишено атрибутов современной жизни – виртуального пространства, бесчисленного количества гаджетов, мелькающих вывесок… Это «сейчас» размеренно, несуетливо. И герои все будто не такие, как мы, зрители. Они все одеты почти по-деревенски, будто пришли из безденежной повседневности прошлого: вязаные бесформенные кофты и юбки, широкие фуфайки…

В «Квартирнике» 12 героев, 12 более или менее конкретных характеров – но ни одной завершенной судьбы, ни одного развернутого конфликта. И эта незаконченность жизненна: разве у жизни есть сюжет?
В начале спектакля нас приглашают на квартирник – значит, мы не просто зрители, мы участники. Мы смотрим на героев, мы узнаем эти характеры, мы сами – они. Но как к ним относиться?

Вот пара алкоголиков – Петр и Павел, роли которых блестяще играют Константин Мухин и Игорь Милетский. Столь раздражающие в жизни персонажи тут видятся забавными: их неуклюжие движения, невнятная сбивчивая речь, затуманенный взгляд почему-то не отталкивают. А как трогательны они, когда исполняют «Льет дождем июль»!

«А работать мы не хотим никак,
На зарплату нам не купить коньяк,
Ну а водку пить мы, эстеты, не хотим,
Вот потому мы и не работа-им».

Зритель вынужден стать соучастником происходящего – и осуждение перерастает в понимание. Философия алкоголиков становится если не понятна, то приемлема.

Но когда на сцене появляется третий товарищ, Вова, ракурс немного меняется. Втроем за столом они пьют вино из чайника (намек на песню «Чайник вина») – так Вова маскируется от жены. Когда мы видим жену в исполнении Любови Завадской, нам уже не так весело смотреть на это застолье – уж слишком знакома драматическая история женщины, погрязшей в пьяных буднях своего супруга.

Под песню «Хочу лежать с любимой рядом» появляются и другие герои: невзрачная девушка со скрипкой, роковая красотка в коротком платье, загадочный человек в плаще… Они не говорят ни слова о себе, лишь поют: «пускай работает кто хочет, а я работать не хочу». Жесты, позы, мимика, песни – и все понятно, все характеры ясны.

В песнях Хвостенко многое сказано напрямую, но еще больше в них недосказанности. И эта недосказанность на сцене приобретает шизофренические очертания. Таинственный персонаж в костюме и плаще в исполнении Александра Безрукова словно пришел из другого мира. Его образ скорее символичен, чем конкретен, – его устами будто говорит само устройство мира, с его появлением в воздухе возникает напряжение.

Вот он выходит на сцену, беспокойно зовет: «Дети? Деточки?». Тишину каждой паузы разрывает поначалу неуверенный, фальшивый, потом надрывающийся звук саксофона. Зов повторяется бесконечно: «Детии! Детишки!». Дети все-таки приходят: это пьяная компания Павла и Петра. Они проходит мимо – и раздевают зовущего их почти догола. И он остается стоять, с улыбкой причитая: «Дети-дети-дети…».

А во время очередной пьянки этих «детей» он появляется с вопросом: «Кто тут?». Вопрос звучит эхом и растворяется в воздухе, как галлюцинация. «Петр!», «Павел!» — кричат в ответ двое. «Вова…» — не без помощи вспоминает третий. Но вопрос повторяется: «Кто тут?». Повторяется вновь и вновь. И ответы звучат все неуверенней, все тише, под конец отчаянно взрываясь: «Да Вова я, Вовааа!». А какой же был вопрос? И какой должен быть ответ? Действительность размыта, а действие движется дальше.

Знакомство с героями протекает быстро, их образы растворяются в потоке чувств. История обманутой красотки, которая звучит в песне «Орландина», забывается — девушки уже поют другую историю — «Лебедь»:

«Конь унес любимого
В далекую страну
Только знала птица белая
Как его я люблю…»

Картины меняются, за ними не уследить. Историй много, ни одна не закончена: тут голосят пьяницы «Ах, Александр Исаич, Александр Исаевич!», тут напевают себе под нос про «город золотой», тут первый парень на деревне чуть не плачет: «А не пойду ли я собирать коноплю, ведь любимой уж нету со мной». Тут ищут любовь, тут смеются и поют. Отчаяние сменяет торжество, серые будни – красоту «Рая» «с прозрачными воротами и яркою стеной». И наоборот. Фейерверк чувств и эмоций.

Но в итоге радость – всему венец.
Чем все заканчивается? Под мелодию знакомой еврейской «Хава Нагила» звучит ответ – песня «Одна могила». Но это не тот конец, о котором вы подумали:

«Одна могила,
Одна могила,
Одна могила примет меня.
В могилу рано нам,
В могилу рано нам,
В могилу рано нам,
Рано слегка!
Умру и вдруг отживею!»

Никто не умирает, «отживели» все. Ничто не заканчивается – ведь это летопись, которая не дописана. Летопись жизни, любви и пьяного безумия. Пир только начинается – причем радостно и уверенно:

«Мы всех лучше,
Мы всех краше.
Всех умнее и скромнее всех.
Превосходим в совершенствах
всевозможные хвалы!»

Герои садятся вдоль длинного стола – точь-в-точь как в «Тайной вечере» — и поют песню за песней. Вино из чайника разливают в пластиковые стаканы и раздают в зал, напоминая зрителю, что он не посторонний в этой истории.

Анастасия Дмитриева, специально для MUSECUBE

В репортаже использованы фотографии с официального сайта Театра на Литейном